Сергей Трубецкой - Сочинения

• Название: Сочинения
• Автор: Сергей Трубецкой
• Издательство: Издательство «Мысль»
• Жанр: Философия
• Год: 1994
• ISBN: 5-244-00578-2

Настоящий том Сочинений известного русского философа С. Н. Трубецкого (1862–1905) включает основное его произведение по истории античной философии «Учение о Логосе в его истории» и две небольшие работы — «О природе человеческого сознания», «Основания идеализма», в которых глубоко раскрываются собственные философские взгляды мыслителя, так называемый конкретный идеализм.

---

«Да святится имя Твое» есть первое из прошений «Молитвы Господней». Фарисеи чтили это «святое имя» и старались обходить его в своих клятвах; для Христа всякая клятва является нечестием. Фарисеи чтили храм, но допускали в нем рынок, один вид которого являлся Иисусу оскорблением святыни. Фарисеи чтили святость брака, осуждали прелюбодеяние, но допускали развод; Он осуждал вожделение и видел в разводе нарушение святости брака. Фарисеи соблюдали ритуальную чистоту во имя идеала левитской святости; Христос во имя того же идеала — «будьте святы, ибо свят Я, Ягве, Бог ваш» — осуждал нечистоту внутреннюю, нечистоту сердца и помыслов. Здесь было не противоречие с «законом святости», а, наоборот, наиболее интенсивное утверждение именно святости Божией в ее удалении от всего мирского. Отсюда вытекают все те требования Христа, которые ужасали самих апостолов, как безмерные, — Его требования отречения от мира, вражды к миру и всем мирским узам. Начало этой вражды — в самой святости Божией; и если современники думали, что Мессия несет с собой мир, то Иисус говорит, что Он принес меч и разделение.

То же противоположение между Богом и миром, царством Божиим и всяким мирским человеческим царством, построенным на порабощении и насилии (Мк. 10, 42), сказывается и в апокалиптическом учении Христа сравнительно с другими апокалипсисами того времени. Национально-политический элемент изгоняется вовсе, и врагом «царства» является не римский кесарь, не римская империя или иная держава, а «князь мира сего», то сатанинское начало, тот дух зла, который лежит в основании вражды мира с Богом и противополагает человеческое Божескому. Внешнее господство над миром приобретается путем компромисса с ним, путем подчинения или поклонения тому, чему служит мир; постольку заповедь: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему Единому служи» — заключает в себе не только осуждение служения маммоне или властолюбию, но и осуждение тех мессианических чаяний, в которых царство Божие рисовалось в виде человеческой монархии. «Никто не может войти в дом сильного и расхитить имущество его, если сперва не свяжет сильного и тогда расхитит его дом» (Мк. 3, 27). Против этого «сильного» боролся Христос, а не против римлян и эллинов. Надо победить мир в его духовном принципе, в его самоутверждении и самоначалии, в его вражде против Бога.

III

Едва ли можно найти представление, более претящее современному миросозерцанию, чем представление о сатане или о царстве сатаны. Отсюда еще не следует, однако, чтобы научное или философское исследование об учении Христа могло обходить это представление, которому в жизни Христа соответствовал реальный нравственный опыт. Евангелия сообщают нам, что в начале своего служения, непосредственно после крещения, Иисус удалился в пустыню, где пребывал сорок дней в молитве и посте и был искушаем сатаною. Только близорукая критика может признавать невероятным этот рассказ евангельский, подтверждаемый столькими аналогиями, почерпнутыми из религиозной жизни множества подвижников самых различных времен и народов. Оставаясь верными нашей исходной точке, т. е. не покидая почвы несомненных психологических и нравственных фактов, мы полагаем, что даже и тот, кто не верит ни в Бога, ни в сатану, может вполне допускать возможность видений, в особенности для человека, живущего духовною жизнью, для постника, молитвенника, подвижника. Психологи или физиологи, исходя из того что все наши восприятия имеют свою физиологическую основу в нашей нервно-мозговой деятельности, могут объяснять по-своему и высшие проявления человеческой духовной жизни. Но если при объяснении внешних восприятий было бы нелепо ограничиваться одной ссылкой на физиологию нервной системы, то было бы еще более нелепо, говоря о духовной жизни человека, ограничиваться признаниями того, что и она имеет свой физический коррелят. Ясно, что ни историка, ни философа подобное утверждение еще ни на шаг не подвинет. Ибо если видеть во Христе только человека, только подвижника, подобного прочим, то и тогда историку христианства важно знать: сводятся ли данные видения Его лишь к случайному, болезненному возбуждению галлюцинирующего воображения вне всякой связи с духовною жизнью или же они являются как бы объективацией внутреннего духовного опыта, выражением реальных фактов и начал духовной жизни, достигшей наибольшей интенсивности, превозмогающей силу внешних впечатлений?

Евангельский рассказ сообщает нам о духовной борьбе, пережитой Иисусом в пустыне, после того как Он при крещении услыхал голос Отца, признавший Его Своим «возлюбленным Сыном», т. е. Мессией. В видениях, о которых повествуют евангелия Матфея и Луки, раскрывается нам великий нравственный смысл этой борьбы, результатом которой определяется вся последующая деятельность Христа: Он поборол искушения еврейского (ложного) мессианизма. Если бы Он, хотя бы в духе, хотя бы в видении, мог пасть перед ними и преклониться «князю мира сего». Он не был бы тем «Сыном Божиим», каким Он Себя сознал; если бы Он хотя бы в видении согласился обращать камни в хлеба, искать внешнего засвидетельствования Своего мессианического достоинства, искушая Бога, или если бы Он в пустыне прельстился фантасмагорией «всех царств мира со славой их», — мир мог бы пойти за Ним, но в Нем не было бы «помазания свыше». Искушения, которые Он поборол, были противу-Христовы искушения, и Он поборол их навсегда. С высоты Своего Богосознания, в непорочной чистоте Своего духа Он видит эти искушения как нечто безусловно отличное от Него, противное и враждебное Ему, — как сатану. И Он противополагает им Бога, словом Которого Он живет и Которому одному Он служит и поклоняется. Эта борьба была подвигом, которым началось служение Иисуса, и крест Его был лишь концом этого подвига; начало и конец связаны между собою, и недаром в голосе Петра, который «прекословил» Его кресту, Он слышит голос «сатаны», искушавший Его в пустыне.

Таков нравственный смысл сказания об искушении Христа; такое объяснение может допустить и неверующий (в качестве изображения нравственной борьбы), и верующий (признающий реальную метафизическую основу этой борьбы). Если есть Бог, то и тот нравственный опыт, который в нем переживается, не есть мнимый и служит реальным источником познания духовных начал; если есть Бог, то та воля или тот дух, который в этом нравственном опыте сознается как злой и богопротивный, есть отличный от Бога и отличный от того человека, который своею волею хочет Бога. Так может судить о нем верующий. Но во всяком случае и тот, кто не верит в Бога, должен видеть в искушениях Христа не галлюцинации безумия, а, наоборот, победу над злым безумием, одержанную в молитве и посте. Ибо если многие другие постники и отшельники подпадали прелести мечтания в самом своем уединении, если они именно в духе, именно в мысли и воображении совершали всевозможные мнимые знамения и предавались оргиям чувственности, духовной гордости и властолюбия, искушая Бога, себя самих, а потом и своих ближних, то Христос уже в пустыне победил «злого духа». «Я видел сатану, упавшего с неба, как молнию» (Лк. 10, 18), — говорит Он ученикам, — опять видение, смысл которого становится ясным после предыдущего.

IV

Высказанные соображения чрезвычайно важны для понимания апокалиптического учения Христа о грядущем царстве с его судом и спасением. Зло осуждено в самом корне своем, осуждено и побеждено в Богосознании Христа — здесь мы можем сослаться на четвертое евангелие: тыне суд миру сему, ныне князь мира сего изгнан будет вон» (12, 31). Суд, имеющий открыться, действителен уже и теперь — столь же действителен, как сама правда Божия, как святость и милость Божия. Грядущее царство понимается как безусловно универсальное, и грядущий суд — как всемирный суд, перед которым предстанут все племена земные и все люди — живые и мертвые. Нигде нет представления о суде более страшном и строгом: судимо будет всякое праздное слово (Мф. 12, 36), всякая нечистая мысль, всякое дурное дело — все то, что достойно осуждения, что внутренним образом осуждено и теперь. Все то, что не Отец небесный насадил, будет вырвано с корнем (Мф. 14, 13).

Проповедь отречения находит себе в этом представлении новую силу; все в мире есть смерть, и всякий человеческий страх оказывается ничтожным перед мыслью о безусловном осуждении. «Не бойтесь тех, кто убивает тело, а души убить не может; бойтесь лучше того, кто тело и душу может погубить в геенне» (Мф. 10, 28).

Напрасно писатели, стремящиеся модернизировать учение Христа, стараются уверить себя и других, что представления эти либо приписаны Ему евангелистами, либо внешним образом заимствованы Им из современной Ему апокалиптики. Если бы еще они встречались только в Его апокалиптических речах: но ведь вся проповедь Его проникнута мыслью о суде, мыслью о несовместимости царства Божия со злом, царствующим в мире: в Боге зло осуждено, и этот суд не может не обнаружиться; правда Божия не была бы безусловной правдой, если бы суд Божий не оправдался в действительности всеобщим и безусловным образом. Раз мир противится этой правде, он судит себя сам, как это указывается в четвертом евангелии, которое противополагает Бога, как жизнь и свет — смерти и тьме, господствующим в мире. Если даже эта антитеза принадлежит четвертому евангелисту, то она соответствует учению синоптиков о суде, о мире, о Боге, соответствует всему Богосознанию Христа. Если у Иоанна все то, что не имеет в себе жизни, обречено смерти, то у синоптиков обречено ей все бесплодное и тленное, все то, что не от Бога и что «не богатеет в Бога».