Белла Ахмадулина - Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной

• Название: Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной
• Автор: Белла Ахмадулина
• Издательство: Дедалус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-902879-06-0

В настоящее издание включены переводы из грузинской, армянской, абхазской и балкарской поэзии, осуществленные Беллой Ахмадулиной, творчество которой стало одним из самых ярких и значительных явлений в русской словесности второй половины XX столетия.

Сборник включает в себя также избранные статьи и стихи поэтессы, связанные с Кавказом.

---

10 июля 1936

ТАКЖЕ ПРОСТО, КАК В МУХРАНИ

Так же просто, как в Мухрани, заране,
травы выходят навстречу весне — о, нежней, о, скорее! —
так же просто, не сложней, чем в водах Арагвы
взблескивает под солнцем быстрое тело форели…

Так же просто, как ласточка, истосковавшись,
возвращается к своим прошлогодним угодьям…
Пшавского мальчика простота такова же,
когда он спит, а заря приходится ему возглавием и изголовьем.

Так же просто, да, да, как овчарка, то неподвижно, то в беге,
сторожит овец, и подвиг ее незатейлив…
Или — как туман возлежит на Казбеке[19]
и потом упадает на воющий Терек[20]…

Так же просто, бесхитростно, как пахарь поет, волов понукая,
или, как хлеб выпекая, ласково, кротко, любовно
смотрела на меня моя кормилица — о, какая
добрая, как это просто, как давно, как больно…

Так же просто, как стоит поверх многоточий возожженных огней
Святая гора с осанкою доблестной, рыцарской, львиной, —
стих простодушный содеять хочу для земли моей отчей,
для Родины — вечно вольнолюбивой, любимой.

15 сентября 1937

Георгий Леонидзе[21]

МОЙ ПАОЛО[22] И МОЙ ТИЦИАН[23]

Склон Удзо высокой луной осиян.
Что там происходит? Размолвка, помолвка
у соловьев? Как поют, Тициан!
Как майская ночь неоглядна, Паоло!

Вином не успел я наполнить стакан,
не вышло! Моими слезами он полон.
Во здравье, Паоло! За жизнь, Тициан!
Я выжил! Зачем, Тициан и Паоло?

Вином поминальным я хлеб окропил,
но мне ваших крыл не вернуть из полёта
на грешную землю, где горек мой пир.
Эгей, Тициан! Что мне делать, Паоло?

Пошел бы за вами — да Бог уберег.
Вот вход в небеса — да не знаю пароля.
Я пел бы за вас — да запекся мой рот.
Один подниму у пустого порога
слезами моими наполненный рог,
о братья мои, Тициан и Паоло..

«Чего еще ты ждешь и хочешь, время…»

Чего еще ты ждешь и хочешь, время?
Каких стихов ты требуешь, ответствуй!
Дай мне покоя! И, покоем вея,
дай мне воды, прозрачной и отвесной.

Зачем вкруг выи духоту смыкаешь?
Нет крыл моих. Нет исцеленья ранам.
Один стою. О, что ты сделал, Каин[24]!
Твой мертвый брат мне приходился братом.

«Как в каспийской воде изнывает лосось…»

Как в каспийской воде изнывает лосось,
на камнях добывает ушибы и раны
и тоскует о том, что кипело, неслось,
и туманилось, и называлось: Арагви, —
так тянусь я к тебе, о возлюбленный край!
Отчий край, приюти в твоем блещущем русле
мою душу — вместилище скорби и ран
Помещусь ли я в искре твоей, помещусь ли?

ЭТА РОЗА

Эта роза —
воистину роза моя!
Адрес розы — иной, чем у сада и грядок.
Стих, продли это время на все времена:
краткий день не окончится, полночь не грянет.

День не окончится, полночь не грянет, но дню
день перескажет, нашепчет: что держит в секрете.
Я не состарюсь и не онемею, продлю
свет проливной, упаданье воды и соцветий.

Это — любовь, из сверканья небес и полян
злато добуду и новой предам его доле,
чтобы, любимая, длился, и цвел, и пылал
блеск драгоценности, что не дается ладони.

ФРЕСКА АНГЕЛА

Ты показала мне Ангела. Много
фресок я видел. Но кроток и ласков
этот на диво. Как быть одиноко
столь долгокрылым и столь большеглазым.

Слабым движеньем руки грациозной
ты обращала Тамар[25] венценосной
давнее время во время живое.
И недомыслию тайна открылась:
та болшеглазость и та долгокрылость
не одинока. Вас, белых, здесь двое.

Ты была схожа с восходом в первейший
день мирозданья и свет излучала.
Теплился скромно двойник твой померкший
он — повторенье, а ты — изначальна.

Ангелов — два, и один недостойный
их созерцатель. Я был снегопадом
света осыпан, и слышался стройный
грохот Куры[26], протекающей рядом.

«Я видел с выси сумрачные свитки…»

Я видел с выси сумрачные свитки
истории: все бедствия, и вихри,
и реки крови. Как в отверстой книге
величье родины я прочитал не в них ли?

Не знает мха отвес скалы Дарьяльской[27],
не иссякает жизнь лозы дарящей…
Вершинам гор неведома тщета,
и лишь Эльбрусу[28] впору и по росту
постичь людей высокую породу,
из коих тот, кого зовут Шота.

НА РАССВЕТЕ ПРИХОДИТ МОЛОЧНИЦА

Ко мне на рассвете приходит молочница,
трезвонит Кура золотыми бубенчиками,
О, что за нашествие, что за паломничество
с дарами обещанными и не обещанными.

По Картли[29], по морю его изумрудному
ткемали[30] летят паруса белоснежные,
и Пиросмани [31]в духане зарю мою
тоже встречает, и, всмотримся ежели,
птицу увидим, что им нарисована.
В небе — фиалок нависшие заросли.
Сколько даров! Принимаю их снова я
в сердце, принявшее дар лучезарности.

Кто-нибудь, здравствуй, иди и гляди со мной:
в утреннем облаке — ласточек росчерки.
Как я люблю этот город единственный.
Сколько в корнях его силы и прочности!

Симон Чиковани[32]

МОРСКАЯ РАКОВИНА

Я, как Шекспир[33], доверюсь монологу
в честь раковины, найденной в земле.
Ты послужила морю молодому,
теперь верни его звучанье мне.

Нет, древний череп я не взял бы в руки
В нём знак печали, вечной и мирской.
А в раковине — воскресают звуки,
умершие средь глубины морской.

Она, как келья, приютила гулы
и шелест флагов, буйный и цветной.
И шепчут ее сомкнутые губы,
и сам Риони [34] говорит со мной.

О раковина, я твой голос вещий
хотел бы в сердце обрести своем,
чтоб соль морей и песни человечьи
собрать под перламутровым крылом.

И сохранить средь прочих шумов — милый
шум детства, различимый в тишине.
Пусть так и будет. И с такой же силой
пусть он звучит и бодрствует во мне.

Пускай твой кубок звуки разливает
и всё же ими полнится всегда.
Пусть развлечет меня — как развлекает
усталого погонщика звезда.

1937

НАЧАЛО

О стихи, я бы вас начинал,
начиная любое движенье.
Я бы с вами в ночи ночевал,
я бы с вами вступал в пробужденье.
Но когда лист бумаги так бел,
так некстати уста молчаливы.
Как я ваших приливов робел!
Как оплакивал ваши отливы!
Если был я присвоить вас рад,
вы свою охраняли отдельность.
Раз, затеяв пустой маскарад,
вы моею любимой оделись.
Были вы-то глухой водоём,
то подснежник на клумбе ледовой,
и болели вы в теле моем,
и текли у меня из ладоней.
Вас всегда уносили плоты,
вы погоне моей не давались,
и любовным плесканьем плотвы
вы мелькали и в воду скрывались.
Так, пока мой затылок седел
и любимой любовь угасала,
я с пустыми руками сидел,
ваших ласк не отведав нимало.
Видно, так голубое лицо
звездочет к небесам обращает,
так девчонка теряет кольцо,
что ее с женихом обручает.
Вот уже завершается круг.
Прежде сердце живее стучало.
И перо выпадает из рук
и опять предвкушает начало.

1940