Роберт Кормер - После Шоколадной Войны

• Название: После Шоколадной Войны
• Автор: Роберт Кормер
• Жанр: Триллер

Эта повесть является продолжением «Шоколадной войны». В ней описываются последствия драматических событий, описанных в первой книге. Шоколад распродан, и директор школы в восторге. Но среди героев – учителей и учеников школы «Тринити» многое меняет свои полюса. Главный герой после публичного избиения проходит продолжительное лечение и отправляется к родственникам в Канаду на поправку, исчезая со сцены «военных» действий. Но его действия и отношение к той шоколадной распродаже сеют раздор в атмосфере этой как бы образцовой католической школы, выводя на чистую воду остальных героев этих двух повестей. Один из них, будучи сильным и волевым человеком, оказывается предателем. Другой – непроизвольно оказавшись жертвой системы, действующей в школе, готов на самую серьезную месть. Ещё один из них, разочаровавшись в людях и в себе, кончает жизнь самоубийством. Главный герой, наверное, не хотел разрушать вселенную, но она превратилась в руины.

---

— Да, об отметках и о моей жизни, и еще о моем будущем. О моей матери и об отце, которым теперь не дает покоя вопрос, что случилось с их замечательным сыном Дэвидом, который никогда не приносил других отметок кроме «А». Они ничего не говорят. Они слишком добры ко мне, чтобы говорить что-то еще, но их сердца разбиты. Они смотрят на меня с болью в глазах, потому что знают, что я приношу домой «F». Я, который не заслуживает такой оценки. Я — отличник, — слова звучали во весь голос, заставляя Лайна ощутить свой грех. Необходимо было дать миру узнать, что произошло. — Я заслуживаю «А». Моя мать плачет по ночам в своей комнате… — он не мог признать правду в ее слезах до этого момента. — Потому что я стал…

— Да, да, я теперь вспомнил, — сказал Брат Лайн, его голос подкрадывался и убаюкивал. — Та «F»… конечно… была оплошностью. Я думал, что исправлю ее, поставлю тебе оценку, которую ты заслужил. Но у нас в «Тринити» был ужасный период. Болезнь директора школы, насилие во время шоколадной распродажи… и что мне было не понять — так это твою чувствительность к отметкам. Все можно изменить.

— Здесь не только отметки, Брат Лайн, — Дэвида не увлекали аргументы Лайна. — Вы можете изменить отметку, но это уже слишком поздно. Есть еще многое другое, что вы уже не измените…

- Что? Скажи мне. Нет ничего необратимого…

Внезапно Дэвид устал, почувствовав, как начала таять энергия в руке, держащей нож, и во всем его теле. Ему больше не хотелось спорить, и он знал, что больше никогда не сможет выразить Брату Лайну или кому-либо еще все, что накопилось у него на душе, о жизни, потерявшей смысл и надежду. Он цеплялся только за одно — за голос, звучащий внутри него, пришедший от изломанной музыки фортепиано, голос — дающий ему команду. Команду, которую он не сможет игнорировать или не исполнить, хотя это полнило его тоскою. Тоскою от всего, что могло бы быть дальше и не быть больше вообще. Брат Лайн сказал: «Нет ничего необратимого». А что-то уже не изменить. И даже теперь — то, что он намеревался сделать, держа нож у горла Лайна. Он это сможет сделать, если только найдет мир.

— Послушай… — сказал Брат Лайн все еще неподвижными губами, чтобы не потревожить нож. — Послушай, что там происходит…

Дэвид вслушался, исполняя последнее предсмертное желание Лайна. Звуки Дня Ярмарки с трудом пробивались через закрытые окна, доносясь, словно издалека. Взрывы смеха, голоса. Отчего у Дэвида на душе становилось все мрачнее и мрачнее.

— Это — «Тринити», Дэвид, — шептал Брат Лайн. — Это не только отметки, не только «F», «A» и «C»… Образование… семья… слышишь голоса… ученики… и их родители … радость…

— К чему бы все это?

И Дэвид понял, что Брат Лайн морочит ему голову, отвлекает внимание, чтобы в удобный момент вырваться из его объятий. Его голос убаюкивал. Лайн ждал, когда Девид расслабится, рассредоточится, забудет о ноже, который у него в руке. Он уже поймал себя на том, что повернул голову в сторону окна, откуда доносилась смутная палитра звуков. И вдруг внезапно, без предупреждения почувствовал, как кто-то сильно сжал его запястья. Резкая боль электрическим током разбежалась по его костям. Его ладонь разжалась, и он выронил нож. Черная материя укутала его лицо, и Дэвид закрыл глаза. Он бил руками, сам не видел куда. Кто-то подкрался сзади, пока он разговаривал с Братом Лайном. Гнев, безумие и что-то еще кроме этого овладели им. Он крутился, обеими руками вцепляясь в нападавших, нанося удар за ударом, слыша, как рвется чья-то одежда, и испытывая во рту теплый, соленый вкус.

— Берегись…

— Держи его…

Он открыл глаза и увидел перед собой Брата Лайна и Брата Арманда.

Они преследовали его с мантией в руках, пытаясь накрыть его ею, словно он был вырвавшимся на свободу животным.

— Сдавайся, Керони, — вопил Брат Лайн. — Ты не уйдешь… — голос Брата Арманда был мягче, чем у Лайна, но в нем была воля. — Тебе помочь, Дэвид? Мы сможем тебе помочь…

Но его внутренний голос был сильнее: «Уйди. Оставь это место. Уже слишком поздно выполнять эту команду. Ты все испортил».

И он себе ответил: «Но я могу сделать что-то еще — то, что я не испорчу».

Нож валялся на полу, и теперь он был бесполезен.

Он знал, что у него был лишь один выход — за его спиной была дверь.

Он осторожно сделал шаг назад в надежде на то, что у него за спиной нет кого-либо еще: «Пожалуйста, Боже Милостивый…» — молился он тихо. — «Позволь мне уйти и затем покончить со всем этим…»

Наконец, он оказался у открытой двери.

Он видел, как рука Брата Лайна потянулась на стол к телефону. Вызов полиции был бы для него тем, что для кого-либо другого стало бы гибельным.

Он знал, что наступил момент, когда ему нужно действовать — уходить. И все же он ждал команду. Он стоял, затаив дыхание. Наконец команда поступила. Он развернулся и побежал.

---

Территория «Тринити» выглядела, словно после побоища, а длинные тени деревьев от садящегося солнца походили на синяки. Лужайка и автостоянка опустели. Сотни играющих, пьющих, поглощающих пищу, скачущих, пляшущих и поющих в атмосфере карнавала Дня Ярмарки незаметно растворились. Команда дворников сметала в совки коробки от попкорна, обертки от хот-догов и другой накопившийся мусор. Лужайка была затоптана и помята, заброшенные киоски и столы со стульями своими очертаниями напоминали скелеты неуклюжих животных в угасающем свете.

Это был обычный День Ярмарки, где гулял и стар и млад, где тратились деньги, и поднималось настроение. Единственным инцидентом, нарушившим веселье, был визит полицейского рейда где-то в полдень. Полицейская машина с сиреной и мигалками ворвалась на территорию школы и остановилась у главного входа резиденции братьев, где офицеров полиции встретил сам Брат Лайн. Они повыскакивали из машины, и часть из них поспешила за Лайном в помещение резиденции. Кучка детей направилась к машине, и тут же поползли слухи. Бомба — говорили одни, что звучало неправдоподобно. Грабеж, шептали другие, которому помешал Брат Лайн, кто-то еще говорил, что грабитель убежал по Майн-Стрит. Фактически все видели, как Брат Лайн, разговаривая с полицейскими, показывал в направлении этой улицы. Когда немного погодя прибыла еще одна полицейская машина, то первая тут же поспешила по Майн-Стрит. Тем временем, большой круглолицый полицейский с огромным животом и массивной челюстью пробирался через толпу, расталкивая собравшихся. «Все кончено», — бросил он, и отказался отвечать на какие-либо вопросы.

Спустя несколько минут голос Брата Лайна затрещал по трансляции, перемешиваясь с мелодиями диско.

«У нас в резиденции был небольшой повод для беспокойств, но все осталось по-прежнему», — объявил он. — «Пожалуйста, продолжайте веселиться. Нет никаких причин для тревоги или волнения в этот прекрасный день».

Снова зазвучала музыка, и вернулась праздничная атмосфера. К этому времени ярмарка уже закончилась, в небе заиграли вечерние краски, и о полицейских рейдах все тут же забыли, говоря о них просто из праздного любопытства, вообще не видя в этом ничего серьезного.

Рею Банистеру хотелось, чтобы этот инцидент был серьезным… достаточно серьезным, чтобы сократить хотя бы на половину всю программу Дня Ярмарки и лучше, если всю ее вечернюю часть. Опустив голову, он неохотно брел к главному зданию школы, словно искал потерянные монеты, хотя ему нужны были не деньги, а повод для отмены вечернего представления. Он честно себе признался, что все это ему вообще не нужно. Раньше, конечно, его возбуждала возможность выступить на сцене перед всеми учащимися «Тринити», потому что он мечтал о напряженном внимании и аплодисментах. Но в последние несколько дней подозрительное поведение Оби усложнило ему жизнь. Он вел себя словно сумасшедший, который в безумии прилетал к Рею домой, чтобы всего лишь еще раз отрепетировать свою маленькую роль — роль ассистента фокусника. Его глаза горели, и он слишком много говорил, расхаживая из стороны в сторону, и вдруг внезапно замолкал.

— Что-то не так, Оби? — спросил, наконец, Рей.

— Нет, все хорошо, — отрезал Оби. — Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что ты себя ведешь… как-то странно. Словно это борьба, если не на жизнь, то на смерть. Это лишь фокусы. Черт, а отчего я так нервничаю?

— Мне хочется, чтобы все прошло с блеском, — сказал Оби. — Это должно стать вечером ужаса «Тринити».

— Все пройдет замечательно, — снова уверял его Рей, хотя его голос звучал неуверенно.

— Давай снова отрепетируем, — сказал Оби. — Еще раз покажи мне, как работает гильотина.

Рей вдруг остановился у входа в здание. Ему очень хотелось вернуться домой или назад в Кеп-Код. Кто-то из собравшихся у входа открыл перед ним дверь и неожиданно вежливо ему поклонился. Имя Рея светилось на плакатах, развешанных по всей школе: