Кэтлин Кент - Дочь колдуньи

• Название: Дочь колдуньи
• Автор: Кэтлин Кент
• Издательство: Азбука
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02618-6

Дебютный роман американской писательницы Кэтлин Кент «Дочь колдуньи» сразу покорил и читателей, и критиков: он попал в список бестселлеров газеты «Нью-Йорк таймс» и был удостоен премии Дэвида Лангема за лучший исторический роман 2008 года. Кэтлин Кент, ведущая свой род от одной из «салемских ведьм», Марты Кэрриер («Жена изменника»), узнала о ее удивительной судьбе еще в детстве, слушая семейные предания. Задумав роман, Кент на пять лет погрузилась в изучение печально знаменитого процесса над ведьмами 1692 года, устроенного в городе Салем британской колонии Массачусетс в Новой Англии. В настоящее время Кэтлин Кент — признанный мастер исторического жанра, а ее роман «Дочь колдуньи» издан во многих странах мира.

Героиня этого «красивого, глубокого и трогательного романа», дочь Марты Кэрриер, десятилетняя Сара острым умом и строптивостью пошла в мать, и им обеим непросто найти общий язык с родней, соседями, пуританскими священниками и особенно друг с другом. Но в тяжкий час испытания, когда вокруг поднимается истерия мракобесия и доносительства, а людей одного за другим бросают в тюрьму за пособничество дьяволу (женщин, детей, всех без разбору), мать и дочь понимают, насколько они близки по духу и как самоотверженно они умеют любить.

---

— Они как псы, которые нюхают свою задницу, — сказал отец. — Нет ничего слаще, чем запах собственной вони.

Мать засмеялась и придвинулась к нему ближе. Я поняла, что речь идет об аресте матери.

— Я буду говорить с ними с точки зрения здравого смысла. Они должны меня услышать, — сказала мать. — И тогда все эти девчоночьи россказни рассыплются как карточный домик. Судьи видели перед собой столько беспомощных, выживших из ума женщин и потому начали верить во всю эту чушь. Но я в здравом уме и не боюсь их. Они ведь юристы и судьи и должны блюсти закон.

Отец наклонился и заключил ее руки в свои, лежавшие у нее на коленях. Он гладил ее ладони большими пальцами.

— Марта, — сказал он, — им недоступен здравый смысл. С чего бы? Если все, что они здесь создали, существует для того, чтобы возить их на чужом горбу. Ты действительно сильная и смелая женщина. Только они тебя не услышат. На это они не способны.

Мать высвободила одну руку, погладила его по голове, по длинным непокорным кудрям, и сказала:

— Если я не поступлю так, то конца и краю этому не будет. «Без борьбы и жертв ничего не достигнешь, будь ты мужчина или женщина. Только так можно избавиться от тирании». Это ведь твои слова.

Он раздраженно тряхнул головой и проговорил:

— Это слова не мои, а тех, кто сполна за них получил, кто был убит и брошен гнить в безымянных могилах.

Она приложила палец к его губам.

— Неужели ты дашь мне светоч, а потом погасишь его? — спросила она. — Хочешь, чтобы я пустилась в бега? И кем я после этого буду? Рабыней, которую подгоняют пинком в спину. Кем я буду для детей и для тебя? Будешь ли ты любить меня как прежде, если я предам правду? Я не боюсь, Томас.

— Знаю, — ответил отец. — Поэтому я боюсь.

Под моими ногами скрипнули половицы, и мать увидела, что я прячусь в темноте. Она поднялась и велела мне быстро одеваться. Я набросила на себя юбку, позабыв о фартуке, и всунула ноги в башмаки без чулок, потому что решила, что она передумала и хочет бежать вместе со мной. Мои надежды рухнули, когда она сказала отцу:

— Вернусь через два-три часа. Мне нужно кое-что передать Саре.

Стояла кромешная тъма, так как луна была на ущербе. Но было тепло и душно, и вскоре мои подмышки стали влажными от пота. Мать шла так быстро, что мне пришлось бежать, чтобы не отстать от нее. На плече у нее висела холщовая сумка с чем-то тяжелым. Мы шли по тропинке, ведущей к дому Роберта, но затем свернули на юг и оказались среди дубов и вязов. Я поняла, что мы идем в долину Гиббета. Мне представились грибы и цветы, лапчатка и фиалки, что должны были расти повсюду, но в темноте их было не разглядеть. Пройдя около сотни шагов по лугу, мать подвела меня к небольшому холмику, на котором рос одинокий вяз. Она остановилась и повернулась ко мне лицом.

Она говорила с таким напряжением в голосе, что ее дыхание словно опалило меня.

— Ты знаешь, куда я отправлюсь завтра? — (Я кивнула.) — Знаешь почему? — Я снова кивнула, но она попросила: — Тогда скажи.

Я открыла рот и сказала тоненьким голоском:

— Потому что говорят, что ты — ведьма.

— Знаешь, почему Мэри и Маргарет арестовали? — спросила она.

— Потому что их тоже считают ведьмами, — ответила я.

Тогда она положила мне руки на плечи так, чтобы я не могла отвести взгляд, и сказала:

— Нет. Их арестовали, чтобы заставить признаться дядю, а также в надежде, что они обвинят в колдовстве других. Завтра за мной придут, но я не признаюсь и не стану обвинять других. Понимаешь, что это значит?

Я хотела было замотать головой, но тут мне на ум пришла ужасная мысль, и, вероятно, мои глаза расширились. Мать мрачно кивнула и сказала:

— Когда им не удастся вырвать у меня признание, они придут за вами, и не важно, что ты ребенок. В салемской тюрьме и сейчас томится немало детей. — Она увидела выражение моего лица, нагнулась и прижала меня к себе. — Если за тобой придут, ты скажешь им то, что они хотят услышать, дабы спасти себя. И передай Ричарду, Эндрю и Тому, чтобы они сделали то же самое.

— Почему тогда ты не можешь этого сделать?

Мой голос начал переходить в плач, но она встряхнула меня, и я стихла.

— Потому что кто-то должен сказать правду.

— Но почему именно ты?

Она не ответила и достала из холщовой сумки красную книгу, которую я видела несколько недель назад, когда она что-то в нее записывала.

— Эта книга… — Она замолчала и погладила старую кожаную обложку. — В этой книге история твоего отца в Англии, до того, как он приехал в колонии.

— И все? — спросила я, разочарованная.

— Сара, есть люди, которые не пощадят твоей жизни, чтобы завладеть книгой, и она может принести несчастье всей нашей семье. Дай мне два обещания. Ради жизни твоих родных. Во-первых, ты будешь хранить эту книгу. Мы ее сегодня спрячем, но ты должна ее взять, когда придет время, если я сама этого сделать не смогу. Во-вторых, пообещай, что не будешь ее читать, пока не станешь взрослой.

Я растерянно посмотрела на нее. Как можно давать такое обещание, если не знаешь, что обещаешь хранить?

— Дай мне руку.

Я протянула руку, и она положила ее на книгу, как делают, когда клянутся на Библии.

— Обещай мне, Сара, — настойчиво попросила она.

— Я не понимаю! — зарыдала я.

Мне было все равно, станет ли она меня трясти, пока у меня не вылетят зубы. Мне было все равно, будет ли мой голос слышен далеко за болотами и разбудит ли он спящих фермеров в Рединге. Но она не стала меня трясти и не ударила. Она крепко меня обняла и дала мне выплакаться вволю, пока от моих соленых слез не промокло насквозь ее платье. Потом она меня отпустила, сняла чепец и утерла им мое лицо.

— Сара, — сказала она, — у нас мало времени. Когда-нибудь тебе все станет ясно. Но сегодня ты должна дать мне обещание. Когда за тобой придут, скажи им то, что они хотят услышать. Этого им будет достаточно, и тебя отпустят. Даже если понадобится сказать, что ты летаешь каждую ночь на Лысую гору на помеле и пляшешь джигу. Даже если тебя спросят, ведьма ли я, не раздумывая скажи «да».

Я снова замотала головой, но она сказала:

— Моя неистовая, сердитая Сара, это тяжелая ноша, но ты единственная, кому она по плечу. Ричард и без того склонен к раздумьям и переживаниям и сорвется, когда осознает содеянное. А Эндрю… что взять с бедного глупенького Эндрю. Он дверь не может найти, ибо смотрит в окно. Том — добрый мальчик, но слишком заботится о чувствах других и может сделать неправильный шаг, желая угодить. В этой книге наша история, а история семьи жива, только пока есть тот, кто может ее рассказать. Мы останемся в живых в тебе, и, даже если мне суждено умереть, о нас не забудут.

— А отец. Отчего он не может хранить книгу?

Я слышала, как она медленно вздохнула.

— Он о ней не знает, — помолчав, ответила она.

Я не могла поверить, что жена способна утаить такой секрет от мужа и доверить его мне, своей дочери. Она отодвинулась, и темнота скрыла выражение ее лица, а голос зазвучал неотчетливо, словно она закрыла лицо руками.

— Я не говорила отцу о книге, потому что, поведав мне о своей жизни, он надеялся оставить ее позади, забыть и никогда более не вспоминать. Но я не могла этого допустить. Речь идет о многих человеческих жертвах. Слишком много было пролито крови, чтобы родилась история, записанная на этих бренных страницах, и если она забудется, то и жертвы были напрасны.

Мать взяла мою руку, поцеловала и положила на книгу со словами:

— Не задавай больше вопросов, Сара. Со временем ты найдешь на них ответы.

Я дала обещание, и мы закопали книгу, обернув ее клеенкой, под вязом. Влажную землю рыли руками. Мать велела мне хорошенько запомнить место, чтобы я смогла его снова найти, и мы проделали обратный путь, не произнеся ни слова.

Рано утром тридцать первого мая к дому подъехала телега, и мы услышали, как наш пес рванулся на цепи и яростно залаял, когда Джон Баллард подошел к двери. Я знала, что отец удлинил цепь, и собачьи зубы были всего в нескольких дюймах от сапог констебля. Тот испугался и выругался. Войдя в дом, констебль зачитал ордер. Мать смотрела ему прямо в лицо, когда он связывал ее руки веревкой. Она не плакала, не просила пощады, не требовала времени на сборы. Она только посмотрела на каждого из нас по очереди и подозвала меня. Постучала пальцем по своей груди и приложила его к моей, создавая невидимую нить понимания и соучастия. Причастности к общему секрету. Когда мать уходила, Ханна заплакала и стала рваться к ней. Я взяла ее на руки и долго качала, пока не стих скрип колес повозки, увозившей мать по дороге в деревню Салем.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Спустя многие годы после того, как я вышла замуж и мои дети выросли, мой дорогой муж Джон заплатил солидную сумму, чтобы нанять клерка и послать его из Коннектикута в деревню Салем переписать документы, составленные во время суда над матерью. Многие бумаги были уничтожены частично самими судьями, частично их родственниками, из страха, что на них обрушится народное возмущение. К оставшимся документам на протяжении десятилетий доступ был запрещен, и они лежали на дальней полке деревянного шкафа для хранения салемских метрических книг, пока о них почти не забыли.