Руй Кастро - Рио-де-Жанейро: карнавал в огне

• Название: Рио-де-Жанейро: карнавал в огне
• Автор: Руй Кастро
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12807-7

Руй Кастро создает удивительно живой портрет Рио-де-Жанейро, погружая читателя в прошлое и настоящее города, где даже в самые спокойные периоды в воздухе неизменно чувствуется напряжение — атмосфера карнавала в огне.

На фоне ослепительно прекрасных пейзажей проходила жизнь кариок, жителей Рио: каннибалы очаровывали европейских интеллектуалов, элегантные рабы зарабатывали деньги для своих оборванных хозяев, а непринужденный разговор за чашечкой кофе на авениде Рио Бранко мог повлиять на положение дел на всех кофейных рынках мира; мы узнаем о важной роли, которую пляжи играют в жизни города, о фавелах, наркотиках, полиции, карнавале, футболе и музыке. Со свойственным настоящему кариоке благодушием и талантом рассказчика проводит читателя по играющему огнями Рио.

---

Французы, которые изобретают кулинарные шедевры из самых странных ингредиентов, менее чем кто-либо были шокированы особенностями диеты индейцев Рио. Настолько, что их корабли отправились обратно к Ла-Маншу, увозя с собой не только обычный набор экспортных товаров (древесину пау-бразил, молотую маниоку, перец, табак, обезьян и попугаев), но и несколько образчиков «естественного человека» — тупинамба, которые по доброй воле поднялись на борт, уверенные, что отправляются «на небеса». И в каком-то смысле так оно и было. И если они не умирали за время пути, то, когда аборигены прибывали в Европу, с ними носились еще больше, чем с мартышками или попугаями, потакали им во всем, и они шествовали, обнаженные, на «бразильских празднествах» для французских королей. Два подобных празднества прошли в Руане, в Нормандии: одно устроили в 1550 году для короля Генриха II и его любовницы Дианы де Пуатье, а другое — в 1562 году для молодого Карла IX и его вдовствующей матери Екатерины Медичи. И на втором из них среди гостей, с записной книжкой в руках, присутствовал Мишель де Монтень.

Тупинамба никак не назовешь неблагодарными невежами. Некоторые из них, следуя примеру французов, обосновавшихся в Рио, оставались во Франции до конца жизни, привыкали к холоду, осваивали язык и даже (в редких случаях) постигали искусство различать на вкус двести сортов сыра. Большинство работали в домах парижской знати, где приходилось носить шелковые чулки и парики. Богато одаренные (во всех смыслах) даже женились на самых смелых парижанках, которые рожали от них детей — первых кариок, появившихся на свет вдали от родины. Так что было такое время в шестнадцатом веке, когда тупинамба, прогуливающийся в длинном камзоле по левому берегу Сены, казался не более странным, чем француз, раскрашенный красной глиной, в причудливом головном уборе, но голышом, ловящий рыбу при помощи стрел и лука на пляже Фламенгу — именно так многие французы здесь и жили, и некоторые из них даже обогащали свою диету, пристрастившись к антропофагии.

Несколько лет спустя Европа будет зачитываться путевыми заметками двух французских клириков, францисканского монаха Андре Теве и теолога-кальвиниста Жана де Лери, описавших свои приключения в Рио с 1555 по 1560 год. В разное время оба они побывали в Рио с вице-адмиралом Никола Дюран де Вильганьоном, когда тот пытался основать французскую колонию в тропиках. По религиозным причинам Теве и Лери друг друга не выносили, но оба с огромным интересом изучали индейцев (что-то им нравилось, но многое и не нравилось), описывали их повседневную жизнь в мельчайших подробностях, иллюстрируя свои рассказы множеством рисунков. Их книги оказали влияние на многих писателей, в том числе и на Монтеня, который одним из первых увидел в Руане вживую нескольких представителей мира, о котором говорилось в этих заметках. А еще у Монтеня был слуга, побывавший с Вильганьоном в Рио, и, чистя хозяину платье, бойкий малый описывал интимные подробности жизни аборигенов, которые могли ускользнуть от внимания писателей и путешественников.

В эссе «О каннибалах», которое будут читать по всему миру, Монтень сравнивал социальную организацию аборигенов с европейской цивилизацией. Прежде всего, они не вели завоевательных войн. В отличие от европейцев, рвущих друг друга на части за пару пинт Атлантического океана, аборигены сражались во имя более благородных целей: чести, справедливости и мести. Потерпев поражение, эти дикари не бросались бежать, как зайцы, они сохраняли мужество до конца — их можно было убить, но победить их было нельзя. Хорошо, они полигамны, ну так что же? В Библии полно примеров цивилизаций, практиковавших полигамию. Они не дерутся за наследства, потому что у них все принадлежит всем — и земля, и море, и небо, и звезды. По сути, писал Монтень, этот примитивный «коммунизм» — очень удачная находка, и поразительно, что по этим правилам живут такие варвары. Более того, продолжал он, было бы неплохо пересмотреть понятия «варвар» и «дикарь», принятые европейцами для описания незнакомых народов только потому, что у тех иные обычаи. И, добавлял он, сам каннибализм, практикуемый в Гуанабаре, более гуманен, чем казни, производимые в Европе во время религиозных войн, когда раненых пленников бросали диким зверям или живыми зарывали в землю.

Вот что вкратце сказал Монтень, и еще немало чернил прольется по этому поводу. Как и все, выходившее из-под его пера, это эссе оказало глубокое влияние на мыслителей того времени. И более позднего тоже: в семнадцатом веке на наших тупинамба будут основывать теории о «естественной добродетели». Человек изначально добр, гласила теория, его испортила цивилизация. И потому цивилизация должна измениться, а вместе с ней и понятия о правах, правосудии и собственности.

Проходили десятилетия, и последующие авторы все больше и больше идеализировали образ индейцев Гуанабары. И теперь даже неловко открывать, что вопреки представлению, распространяемому писателями и путешественниками в Европе, тупинамба были далеко не ангелы. Они постоянно воевали со своими соседями (по правде говоря, война была их ремеслом), они брали в рабство членов вражеских племен (и продавали их белым), у них были определенные формы правления, была законодательная система, и они прекрасно представляли себе, что такое частная собственность. Предполагаемая невинность их женщин не могла скрыть их чувственности и разнообразия сексуальных техник, которыми они владели. В этом они, пожалуй, составили бы конкуренцию парижским куртизанкам: практика, как известно, — путь к совершенству.

Но уже в те далекие дни люди предпочитали миф, а не реальность. А идеализированный индеец был лучше настоящего. К концу восемнадцатого столетия Жан-Жак Руссо превратил его раз и навсегда в «благородного дикаря». «Свободного», «равного» и «братского», в точном соответствии с девизом Французской революции.

Какая жалость, что задолго до этого, в результате нескольких веков войн, рабства, оспы, алкоголизма, голода и христианства, в Рио не осталось ни одного тупинамба и некому было гордиться их достижениями.

Коли на то пошло, я и не знаю, почему у нас не было кариок-санкюлотов во фригийских колпаках при падении Бастилии. Ведь если бы это зависело от сентиментального морского волка Вильганьона, Рио стал бы французским и де-факто, и де-юре, с шестнадцатого века и навсегда. Со всеми вытекающими последствиями: нашими королями были бы Людовики вместо Педру, мы увлекались бы велосипедами вместо футбола и ели бы утку с лангустом вместо «bife a cavalo» (стейк «под седлом» — с яичницей), и все это не помешало бы де Голлю сказать однажды, что мы — несерьезная страна. Все это почти случилось, и французы и француженки, прибывающие сегодня каким-нибудь внутренним рейсом в аэропорт Сантос-Дюмон, и не подозревают, что в каком-то смысле ступают на землю, принадлежавшую некогда им, — землю, где бушевали битвы, являющиеся сейчас неотъемлемой частью французской истории.

Старый Сантос-Дюмон с его терминалом, выполненным в модернистском стиле, — один из самых маленьких и самых привлекательных городских аэропортов мира. Он расположен прямо в центре города, и его взлетная полоса начинается в трех метрах от моря — перед тем как приземлиться, самолет касается вод залива Гуанабара. Наблюдателю может показаться, что самолет собирается сесть на воду и только потом достичь берега. Как в мультфильме, вдоль взлетной полосы растут карликовые пальмы, а над заливом возвышается Сахарная голова, так что у посетителя не возникнет никаких сомнений — он прибывает именно в Рио. В прошлом, до того как эту часть залива засыпали, вся территория аэропорта была занята французскими территориальными водами, омывающими находящийся в полумиле от берега остров, который индейцы звали Серигип. Именно на этот остров (где теперь расположен Военно-морской колледж, соединенный с аэропортом мостом) 10 ноября 1555 года Вильганьон высадился, чтобы основать бразильскую колонию: Антарктическую Францию.

Если кто и годился для этой задачи, то именно Вильганьон — блестящий солдат и предвестник геополитики. Незадолго до бразильского путешествия ему уже удалось совершить несколько подвигов, которые заставили ликовать Францию и привели в ярость англичан. Например, в 1548 году он похитил Марию Стюарт. Католической наследнице шотландского трона было тогда едва пять лет, и, как это было заведено в лучших королевских семьях, за ее руку уже боролись правящие династии соседних государств. Английский король Генрих VIII хотел женить на ней своего сына Эдуарда VI, сделать ее английской королевой и обратить шотландцев в протестантскую веру, французский король Генрих II мечтал женить на ней своего наследника Франциска II, чтобы Францию и Шотландию и дальше объединяла католическая вера. Узнав о намерениях французов, англичане решили, что только в Лондоне наследница будет в безопасности, и послали за ней адмирала. Вильганьон успел первым: он провел английский флот под Лейтом, забрал Марию Стюарт в Думбартоне и отвез во Францию. Уже за одно это англичане готовы были перегрызть ему глотку, но это было еще не все. В 1552 году, отбросив от Мальты турок, Вильганьон защищал порт Брест от англичан, что принесло ему титул вице-адмирала Бретани. И по его предложению Франция, стремясь украсить своих владения в Средиземноморье, захватила остров Корсика, и не подозревая, что 230 лет спустя там родится Наполеон. И несмотря на все эти заслуги, Вильганьон был не только военным. Он проявил себя еще и проницательным дипломатом, искусным в обращении с королями и королевами, и был добрым другом таких писателей, как Рабле и Ронсар. Если и этого недостаточно, он был еще и теологом, сведущим в каноническом праве.