Леонид Могилев - Тройное Дно

• Название: Тройное Дно
• Автор: Леонид Могилев
• Издательство: Издательство «Азбука», Книжный клуб «Терра»
• Жанр: Триллер
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0416-3

Все газеты страны пестрят сенсационными заголовками. Музыкальная богема в шоке от череды необъяснимых дерзких убийств. Кто-то методично, безжалостно и с невиданной изобретательностью расправляется с эстрадной «попсой». Выводы, к которым приходят сыщики, оказываются невероятнее самых фантастических версий, выдвигавшихся в начале расследования. Следствие, распутывая один загадочный узел этого дела за другим, выходит на грандиозное подполье, созданное из «человеческого полуфабриката» — аутсайдеров, пленников трущоб, бомжей…

---

Иван, еще с ночи чувствовавший неладное, выглянул в окно и ужаснулся. Потом стал собираться. Он собирался и приговаривал: «Жена аптекаря, вся в папильотках, свежа как роза, полуодета, с утра распевает звонким фальцетом любимый романс „Мне грустно что-то“».

Он трудился до двух часов дня.

Колюн очнулся около одиннадцати утра. Сладко спится в Петрограде-городе на Петроградской стороне. Проснувшись, он решил наконец первый раз за время своего приезда умыться. Взял из чемодана все чистое, полотенце, бритву, шампунь, мыло. Вернувшись в комнату, он нашел утюг, навел на брюки стрелки и сделал еще много полезного. Например, собрал со стола всяческие объедки и опитки, не зная, куда все это деть, отнес в угол, за ширму. Там обнаружил он встроенный шкаф, а в шкафу находился костюм Ивана, обе его рубашки и с десяток пустых бутылок после самого разнообразного вина. Тогда Колюн включил громкоговоритель и стал слушать ленинградские новости. Взял с полки книжонку, и тут появился Иван. Совершив невозможную работу, он получил в ЖЭКе пол-литра технического спирта, чуть-чуть попахивающего резиной.

— Устал. А, читаем? «Вислы замедленный бег, башни и стены…» Люблю такое. Ты хоть помнишь, как мы во Фрунзе, в военном городке, рубль нашли?

— Конечно. И как тратили, помню.

— Я вот опять кое-что нашел, — объявил Иван. — Счас пообедаем — и на Невский.

— Слушай, Вань. А ну его, обед. Пошли сейчас.

— Офонарел? Я пихлом шесть часов двигал. Я жрать хочу. Что у нас жрать есть? Нет ничего. Дай-ка мне рублика два. У меня аванс завтра, — совершенно раскрыл он свои карты.

— Я завтра уезжаю уже. В полдень.

— Это куда тебя несет?

— Домой.

— Тебе что, тут плохо?

— Мне тут, Вань, хорошо, но я не могу не уехать.

— Так. Ладно. Деньги береги. Я сейчас.

Иван пошел к соседу. При любой полувоенной ситуации тот обязан был дать червонец, иначе он нарушил бы кодекс. И Иван бы нарушил, если бы не дал. Морды накануне бей до крови, а червонец давай. Иван строго поблагодарил соседа и отправился в гастроном. Но надо же! На Бармалеева давали «Колхети». Тогда Иван украл в универсаме пачку сливочного масла, банку «Славянской трапезы» и еще какую-то мелочь. Вермишель и хлеб просто купил. Большое. Не спрятать.

— Ну чего, Колюн, загрустил? Ты мне скажи, есть у вас там «Колхети»?

На «пьяный угол» пошли, едва очнулись. Было где-то около полуночи. Взяли опять шампани — на прощание и долгую разлуку.

Утром Иван на работу не вышел. Был у него отгул заначен. Проснулись рано. Колюн собрал чемодан, огляделся.

— Хорошо тут у тебя, — сказал он совершенно искренне, — уезжать жалко.

— Сейчас на Невский посмотришь. На Зимний. На Казанский. На Адмиралтейство. А чего Невский? Поехали в Петродворец. К фонтанам.

— Какие зимой фонтаны? — сообразил Колюн. — Да и времени-то час-другой.

— А я и забыл. Ладно. Потом приезжай. Летом.

Вышли в белый хладный мир. Двинулись к метро.

— Матка боска! Ну ты же совсем память потерял! А апельсины?

— Апельсины, — потупился Колюн, — у меня денег больше нет.

— Как нет? Я же беречь велел.

— Шампанское, Вань, дорогое.

— А зачем брал? Эх, голова садовая. Ладно. Пошли.

Они миновали один переулок, другой.

— Здесь. Стой. Я сейчас.

Иван чувствовал себя виноватым. И потому он ошибся. Взяв в зале две килограммовые сетки апельсинов, помытарился с ними и как бы положил на место. В секцию. А тем временем дернул полусеточку, сунул в клапан, надорвал на ощупь. Апельсины ушли вниз, как по лифту. Огляделся. Народ кругом вроде бы есть, но не очень обильный. Все как бы спокойно. И он положил в карман еще сеточку, и еще одну. Но промедлил. Долго стоял. И перебрал чуток. Внизу пальто потяжелело. Та девочка, что стояла для пригляда, что-то заподозрила, мигнула старшей по залу. Тут как на грех мужики из подсобки. Не вырваться. И ах ты! Милиционер яблоки румынские покупает… Взяли Ивана.

Составили на него протокол, потом отпустили под подписку о невыезде, а Иван все думал, что это шуточки. Экая мелочь — апельсины. Но магазинские показали на него как на постоянного вора. Сговорились. Составили список. Иван все не верил. Колюн же не уехал из города. Он не мог бросить товарища в беде. А когда на суде Ивану дали год, принес ему передачу. Батон сухой колбасы, буханку хлеба, папиросы «Беломорканал» и теплый шарф. Комнату у Ивана, естественно, отобрали, но Колюн бросил семью, переехал жить в Ленинград, пошел в дворники и получил свою комнату, которую честно отработал. Когда же пришло время перемен, пытался обменять ее на квартиру в отдаленном районе, но был «кинут» при сделке. Бесконечная история продолжалась.

Чистилище

Вернувшись в гостиницу вечером, Пуляев в комнате никого не застал. Даже вещичек любителей полярной сельди не оказалось. Последующие поиски подтвердили простейшее предположение — Ивана с Колюном вычистили за нарушение режима. А жаль. Он искренне хотел послушать продолжение фантастической эпопеи двоих товарищей.

Сегодня он не пошел в демократический душ. Деньги некоторые имелись, и он отправился в сауну на Маяковке. Взял кабинет, долго отдыхал, вышел чистым и звонким. Попив пивка возле бани, отправился на свою лежанку. Наломавшись на чистке чердака и оттянувшись в бане, уснул мгновенно, держа в уме такую мысль: вот поспит полчасика, оклемается и увидит снова Ивана с Колюном. Больно крутые получались здесь законы внутреннего распорядка. Или, точнее, не совсем обычные для таких заведений.

Проснулся он часов около десяти вечера. Свет в комнате не горел, но все же различался новый постоялец на койке Колюна. Пуляев встал, сходил в туалет, вернулся. Новая персона оказалась мужчиной неприметной внешности, без признаков бытового пьянства и какой-либо степени ожирения. Одет он был в спортивный костюм, хороший, но не новый. Видимо, давно носил его.

— А где два товарища? — поинтересовался Пуляев у мужика, назвавшегося странно, Охотоведом. — Не вернутся уже?

— Увы. Шанс не использован. Чаю выпьем?

— Конечно.

Охотовед оказался парнем смышленым. Как бы и не расспрашивал ничего, но Пуляев неожиданно заметил, что рассказал про себя все, в рамках дозволенного Зверевым и собственным разумением. Про себя же новенький не сказал почти ничего. Охотовед да Охотовед. В тюрьме не сидел, как сюда попал — сам не понимает.

Вначале они обсудили проблемы футбола. Охотовед выведал эту слабую струнку Пуляева, и часа полтора они перемывали кости первому составу сборной, потом «Зениту», потом углубились в страны и дебри.

Затем прошлись по реформаторам. Тема эта была скользкой, и Пуляев раскрывать душу остерегся. Охотовед же проявил завидную эрудицию, так и сыпал персоналиями и событиями. При этом невозможно было понять, на чьей он стороне, и если случатся баррикады, то на какой половине игрового поля он окажется.

Разговор этот Пуляева разбередил. Он мысленно проделал весь путь от достопамятной даты в Пулкове до договора со Зверевым и сегодняшнего вечера. Ему стало себя жаль. И Охотовед заметил и эту перемену в нем.

— Я вообще-то здесь с инспекцией.

— То есть?

— Моя фамилия Бухтояров. Я директор этого заведения.

Пуляев рефлекторно поправил одеяло под собой, сел ровнее.

— Не переживай. Мне утром уходить отсюда. Дел полно. Начальник должен все знать досконально. Так ведь?

— Естественно. Меня-то тоже вычистите? — спросил Пуляев с надеждой.

— Тебя-то за что? Ты водку здесь не пьешь, с кухни селедку не воруешь.

— Какую селедку?

— Представляешь, они ночью пошли закуску искать. Не хватило им. Вспомнили, что на ужин давали сельдь. Умудрились на кухню пробраться. Взяли только две полуторакилограммовые банки. Больше ничего. Гуманисты.

— С селедкой связано для них такое слово, как счастье… Вчера излагали.

— То было вчера.

* * *

— Так было у тебя счастье в жизни? Хоть несколько дней?

Пуляев призадумался. Он догадывался, что вопрос этот не праздный и от того, как он сейчас ответит на него, зависит, может быть, дальнейшее продвижение его по Дну. Наслушавшись всякого за время своего внедрения в тонкий и чуткий мир бомжей, он мог бы легко сымпровизировать, сочинить такую историю, что задавший столь простой и вместе с тем печальный вопрос долго бы переваривал байку, просчитывал, что в ней правда, а что присказка. Но он решил говорить правду, и ничего, кроме нее. После того как Колюна с Иваном «интернировали», а уж какова была история, сколько поэзии, слез и ликования, а всего-то распитие, да и Бог с ним, и мелкая кража, а иначе как же назвать несколько банок с селедкой, и только исключительно по прихоти ностальгии, Пуляев чувствовал внимание к себе уже не кожей и шестым чувством, а хребтом.

— Ну, слушай. Тебе вставать-то завтра раненько?