Евгений Головин - Веселая наука. Протоколы совещаний

• Название: Веселая наука. Протоколы совещаний
• Автор: Евгений Головин
• Издательство: Эннеагон
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: 5-91051-002-9

Эта книга написана в тенденции свободного обращения с темой. В нашу эпоху тотальной специализации человек сугубо профессионален. Все меньше тем подлежит вольному толкованию. Это грустно, весьма грустно. Данный текст рассчитан на дилетантов, бездельников, вообще на людей легкомысленных, которые все же нашли время, чтобы научиться читать.

http://fb2.traumlibrary.net

---

В акватической среде разумное вычисление бесполезно, здесь ведет только интуиция Красоты. Восприятие распадается и дробится, образы, прикосновения, звуки, запахи блуждают порознь, собираясь в нечто организованное и вновь рассыпаясь. Как распознать в субстанции anima mundi субтильное тело собственной души? Прекрасное притягивает мужское начало мужчины и мужской компонент женщины, но этого мало. Надо, чтобы «я» обрело там плоть и кровь. Артюр Рембо, «Being Beauteous»:

Снег. Прекрасная Она. В свистящей и
гулкой музыке смерти ее дивное тело
вздрагивает словно спектр, малиновые
и черные раны вспыхивают в гордой
плоти. Вокруг Видения рождаются и
танцуют живые колориты. Сцена,
помост. Хриплый свист, рваная музыка
преследуют нашу мать Красоту. Далеко
за нами. Она отступает, она вздымается.
О! наши кости в новой плоти любви.

«Мысль это сон чувства, бледное, чахлое чувство», — сказал Новалис в резкой оппозиции к Декарту («Ученики в Саисе»). Интенсивность чувства исключает рефлексию. Растраченная потенция чувства ведет к рефлексии. Удовлетворенное желание начинает «объективно» анализировать: едок выбирает самые вкусные кусочки, любовник — самые нежные сантиметры женской эпидермы. Рацио, озабоченное здоровьем и конфигурацией тела, напоминает об умеренности и воздержании.

Для Новалиса чувство и разум отличаются лишь степенью напряженности.

Трещина меж эмоциональностью и разумом разрослась особенно эффективно в новую эпоху: голова — сердце, память обычная — память сердца, расчет и порыв, любовь духовная — любовь телесная и т. д. Эти оппозиции сугубо рациональны, ибо непостижимость совпадения противоположностей — принцип рационального мышления.

Однако anima rationalis средневековой философии и res cogitans (вещь мыслящая) Декарта далеко не синонимы. Декарт в сущности признает только мысль: «Моя философия рассматривает только величины, фигуры и движение». Душа для него — понятие неточное и весьма неудобное, поскольку чувства (аффекты) мешают работе оператора (res cogitans) над материалом (res extensa). Эта res extensa (вещь протяженная) суть что угодно — человеческое тело, гранитная глыба, птица, соломинка. Одушевленность и неодушевленность, движение и неподвижность — модусы «вещей протяженных», которые функционируют по всеобщим законам. Так истолкованная материальность мира никакого отношения не имеет к materia или hyle античности или средневековья, так истолкованный «дух» полностью чужд «интеллекту» в понимании, скажем, Николая Ку-занского. Поэтому его «Парадигма», где рацио должно имплицироваться в интеллект, совершенно иррелевантна новой эпохе. Индивидуальную anima rationalis вытеснили универсальные законы разума.

Однако ситуация индивида зависит от этой последней. Либо рациональная душа уничтожается социально-универсальным разумом, либо восходит в область «фантазии» — это, в данном случае, термин неоплатонизма. Сириан и Синезий называют так и «генаду активной перцепции» (чувство чувств, ощущение ощущений, aisthesis aistheseon), и акватическое hyle, где живет «тело фантазии» или субтильное тело души — к нему стремится наше активное начало (внутренний Эрос, бог секретных советов).

Если человек не верит в серьезность неоплатонической «фантазии» и считает одинокий поиск очень сомнительным, очень опасным, он уходит в «иное», хорошо или плохо устраиваясь среди людей, и отрекается от метахтонического пути «я». Это падение — талантливое или нет, темпераментное или нет, греческий катабазис, натуральная инволюция в небытие или туманное потустороннее. Встречаются субъекты, которые томятся по небесной душе и, тем не менее, медлительно распадаются в собственной обреченности. Таковы герои Эдгара По.

Итак, фантазия — климат напряженной сублимации внутреннего Эроса и активной эстезии. В отличие от фантазии, воображение пассивно, рецептивно, реактивно, репродуктивно. Нам не дано определить границу субъективного восприятия и «объективной» реальности. Но вполне вероятно следующее: чем пассивней восприятие, тем жесточе вещи и события вампиризуют нас, обращая в сомнамбул. «Падение дома Эшеров» — апофеоз агрессивных вещей, атмосферы, пейзажей: гнетущие низкие тучи, хмурые стены неприветного дома, зигзаг едва заметной трещины через весь фасад до зловещего озера, белесые стволы гнилых деревьев…

Смертельное лунное околдование кровавой Милитты и черной Гекаты, падение в гибельное лоно исступленного женского кошмара. Женщины Эдгара По — Лигейя, Морелла, Элеонора, наконец, Мэделайн Эшер, сестра несчастного Родерика, — женщины бледные, медлительные, с черными длинными волосами, с черными загадочными глазами, всезнающие и надменные. Мэделайн. Ее брат Родерик — ужасающая бледность кожи, тонкие почти невесомые шелковистые волосы — ее брат Родерик угасает, тает, истлевает. Родерик — жертва разъедающего воображения. Ибо как иначе объяснить тяготение родового рока, неведомой болезни, чьи симптомы отражают мертвенность пейзажа. В сиянии кроваво-красной луны бездонное тусклое озеро поглощает останки дома Эшеров.

Воображение: материя чрезвычайно хищная, пористая, впитывающая все — сны, случайные разговоры, теории, мнения и, подобно некоторым видам тропической паутины, пожирающая своего «изготовителя».

Воображение: адская смесь дурных предчувствий, боязливых надежд, псевдоинтуиций, сладострастных силуэтов, идей фикс, компенсаций, ожиданий, ужасов, искаженных копий знакомых либо прохожих — это пронизано социально акцентированными гипотезами касательно жизни и смерти, коллективных ценностей, религии, морали, эстетики.

Здесь исключена индивидуальность как единство или стремление к таковому. Родерика Эшера нет, несмотря на его оригинальность, таланты и прочее. Старинный род Эшеров, сестра, дом, белесые деревья, зловещее озеро… это и есть Родерик, неразличимый в могильном тумане.

Если воображение превалирует, личность растворяется совершенно. Человек проявляется лишь при концентрации воображения вокруг профессии, семьи, игры, любви. Эта концентрация обусловлена «интересом». Когда интерес пропадает, концентрация ослабевает, человек рассеивается в хаосе воображения. Интерес — разновидность тягости, притягательности хтонической бездны, интерес возбуждается провокативом, а всякий провокатив — женская прелесть, деньги, власть, наркотики — действует тем эффективней, чем слабей целое, индивидуальность.

Земля во всех модификациях — от стерильных пустынь до роскошной вегетации тропиков, основа и мать всех царств природы. Ей принадлежит львиная доля менделеевской таблицы, где вода и воздух занимают сущую чепуху, огонь вообще на присутствует. Однако представить землю без трех остальных стихий нельзя. При этом данные стихии не порождены землей и ее производными не являются. Легитимно предположить: в режиме воды иные три стихии пребывают иначе, нежели в режиме земли. Сие справедливо касательно воздуха и огня.

Земля. Если мы в перспективе новой астрономии полетим, скажем, в другую галактику, ничего качественно не изменится — разве только химический анализ другой планеты обогатит менделеевскую таблицу.

Эмоциональная, умственная, телесная деятельность, пусть даже максимально динамичная, базируется на земной атрибутике: всегда необходима основа, ось, опора, стабильность, начало и конец. Но главный атрибут земной жизни — тягость, притяжение. Когда во сне наше «я» распадается в сомнамбулических перифериях, земное притяжение пробуждает нас и собирает привычной композицией. Слава богу, вздыхаем мы после кошмара, черт бы подрал эту ежедневную бодягу, говорим мы, вырванные из блаженного сновидения.

Земная жизнь, изуродованная механицизмом, с каждым годом обретает дополнительные качества невыносимости. В климате дефицита, скудости, лишенности (privatio) — ибо какую пищу телу и душе дает беспрерывная ре-продукция и ре-трансляция? — воображение превратилось чуть не в единственный источник компенсации. Стимулируя воображение разнообразными доппингами, люди все чаще отправляются в рискованное «каботажное плаванье», однако притяжение берега, прилив снова втягивают на землю «пловцов». Спровоцированные сновидения, наркотические либо алкогольные галлюцинозы вызывают нервные недомогания и социальные преследования, но, по словам Шарля Бодлера, «куда угодно, только подальше от этого мира».

Несчастные случаи, безумие, провалы памяти, параноидальная потеря ориентации приближают нас к стихии воды.

Начнем изучение географии магического мира с «Пьяного корабля» Артюра Рембо. Несчастный случай — гибель команды от рук краснокожих — отдал корабль во власть Океаноса. Чувственный диапазон корабля — наконец-то он принадлежит себе и говорит от первого лица — расширяется беспредельно. В доминации воды земля, воздух и огонь интенсивно непредсказуемы. Полуострова отделяются от проблематичных материков, знакомых названий почти нет — упоминается только Мальстрем и «невероятные Флориды». Земные реалии представлены скупо: заброшенные бухты в жуткой вегетации, бегемоты, ревущие в течке, Левиафан, гниющий в сетях, остовы огромных змей, съеденных муравьями. Но даже эти драстические виденья — только мимолетные эпизоды в буйстве чудовищных водоворотов, судорожных бездн, в грохоте волн, пронзенном криками стремительных белых птиц. Потенция земли ничтожна сравнительно с бешеной энергией Океаноса, где «в циркуляции неведомых соков, в золоте и синеве пробуждаются певучие фосфоресценции».