Евгений Головин - Веселая наука. Протоколы совещаний

• Название: Веселая наука. Протоколы совещаний
• Автор: Евгений Головин
• Издательство: Эннеагон
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: 5-91051-002-9

Эта книга написана в тенденции свободного обращения с темой. В нашу эпоху тотальной специализации человек сугубо профессионален. Все меньше тем подлежит вольному толкованию. Это грустно, весьма грустно. Данный текст рассчитан на дилетантов, бездельников, вообще на людей легкомысленных, которые все же нашли время, чтобы научиться читать.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Неисчерпаема тема осла хотя бы потому, что у многих народов он воплощает мрачные силы, а у мусульман «красный осел» — дьявол суть. Свое черное дело он сотворил и здесь — вырвал труженика из волшебного сада роз.

Крик осла был протяжен и долог,
Проникал в мою душу, как стон,
И тихонько задернул я полог,
Чтоб продлить очарованный сон.

Но ведь совсем недавно:

Сладкой песнью меня оглушили,
Взяли душу мою соловьи.

Мимолетное человеческое счастье, любовь и долг, платоническая дилемма.

Повторяет она беспокойно:
Что с тобою, возлюбленный мой?

А возлюбленного терзают угрызения — ведь он бросил дом, осла, работу. Вечная нерешительность, перекресток, шестой аркан таро: молодой человек меж двумя женщинами — обворожительницей и наставницей. То или другое, другое или еще другое, классическое либо-либо: он просвещает ее, читает Иоанна Буридана «Каузальное обоснование бытия Божьего» и краем глаза сходит с ума по волнистому соблазну ее телодвижений. Черт бы взял Буридана, осла, платоническую дилемму. Он совсем не против ее духовного расцвета, но расцвет эротической волны…

Я проснулся на мглистом рассвете
Неизвестно которого дня
Спит она, улыбаясь, как дети,
Ей пригрезился сон про меня.

Как под утренним сумраком чарым
Лик, прозрачный, от страсти красив!..
По далеким и мерным ударам
Я узнал, что подходит прилив.

Далекие, мерные удары, шаги Командора, трезвая действительность, любовь и трудовой долг. Счастливы ли избранные в своей идеальной любви, так ли уж романтичны идеи Платона? Желанная женщина — только ступень в бесконечном познании идеи Красоты. Откуда у нас вообще понятие о Красоте? Из воспоминаний души о жизни до современного воплощения? Если мы не согласны с этой высшей степенью зыбкости, остается потворствовать «животно-телесной» природе, унижаться до звериного облика распаленного самца. Подросток сидит на скамейке в парке с необычайно изящной девочкой Жильбертой, обсуждает с ней драму великого Расина и вдруг сюрприз: его неистовое возбуждение кончается влажным взрывом. Амбивалентность духовно-чувственного конфликта[69].

В современную эпоху невозможна предреальная идеальность Платона. Его идеи взялись толковать, как «объективные» законы. Красота облаков и морозных цветов на стекле сплошь субъективна, сказал Шопенгауэр, «идея» облака — эластичность водяных паров, «идея» морозных цветов — кристаллизация. Объективность, законы природы. Женщина такой же человек, она составлена из белковых молекул и прочего. «Идея» любимой женщины заключается в целесообразной пригнанности частей ее тела ради потомства и так далее…

Ослиный крик выгоняет героя из соловьиного сада в целесообразность.

И, спускаясь по камням ограды,
Я нарушил цветов забытье.
Их шипы, точно руки из сада,
Уцепились за платье мое.

Работа и любовь взаимно уничтожаются. Одурманенный розами и соловьями труженик в результате потерял возлюбленную, работу, дом и осла.

Любовь и работа совершенно несовместимы, любовь требует отваги, мужества, наплевательства на завтрашний день, а вовсе не регулярного «освоения материала». Розы, посвященные Афродите Анадиомене, холодны и непреклонны. И еще: о любви нельзя аналитически думать. Потому куда интересней фон поэмы — соловьиный сад, розы и соловьи.

Это, кстати говоря, одна из главных тем восточной мистической поэзии. Вот фрагмент из сочинения знаменитого суфийского философа и поэта Аль Джили (XIII в.) «О любовных переживаниях розы»: «Старый садовник из Шираза сказал: ухаживанье соловья за розой длится беспрерывно четыре или пять дней и очень редко соловью случается завоевать ее благосклонность. В недвижной предрассветной дымке белая роза начинает просыпаться, колыхаться, изгибаться, словно в объятьях любовника: соловьиные трели, посвисты, щелканья, высокие дробные модуляции разом обрываются, соловья не видно, хотя острый слух расслышит его прерывистое дыхание. Внезапно в оттенках ранней зари по белой розе скользит ослепительный сапфировый отблеск… Роза раскрывается, но такого расцвета мало кому из мудрецов доводилось созерцать: она раскрывается, обнажаясь до сокровенных глубин, потом медленно, уже в отсутствии соловья, смыкает лепестки».

Морис Метерлинк приводит это место в своей книге «О птицах» и комментирует так: «Птицы поют — глупое обиходное выражение. Звук — натуральная стихия воздуха, молчания вообще не существует, молчанием мы называем бессилие нашего слуха. Птицы живут в океане звуков. Неприступность розы уступает, наконец, звуковому телу соловья, божественному фаллосу».

Забавно, не правда ли, в таком контексте разлагать любовь на идеальную и чувственную, духовную и звериную, а субъектов любви называть самцами и самками. Романтическая сублимация — это интенсивность любовного переживания, расцвет конкретной телесной страсти. В страстях человеческих голос — чистое проявление фаллической напряженности. Даже в концерте женщины, послушные певцу, женщины, обласканные тенором или баритоном, часто испытывают сексуальный экстаз. Эротическое владение голосом — один из тонких секретов донжуанизма: мужской голос — мягкий вкрадчивый, интонированный, хорошего модального диапазона, голос, знающий напряженность паузы, проникающий в женскую сокровенность… подобный голос отражает четкое фаллическое обаяние. Субтильное тело души вибрирует, волнение передается крови, женская плоть расцветает в пейзажистике… розы. В подражание соловью любовь человеческая когда-то создала серенаду на заре или «альбу».

Но это другая тема, это уже периферия любви как высшего искусства.

Соловьи и розы банальны.

Помимо роз и соловьев в мире есть и еще кое-что. Мятеж. Всякая диктатура сопровождается скрытой, явной, бешеной оппозицией. Буржуазность вообще, кальвинизм в частности привели белую цивилизацию к нищете, импотенции, механизму, подменили онтологический принцип изобилия, то есть жизни, принципом лишенности, то есть смерти. В контексте подобного рассуждения судьба искусства трагична. Пронизанное отчужденным презрением и бунтом против всемогущих буржуазных трюизмов, искусство углубилось в джунгли одиноких поисков.

Дабы очистить прекрасное от патины банальности, необходимо ликвидировать банальность. Если речь идет о цветах, надобно очистить сирени, розы и лилии метафорическими инновациями.

В черной лазури топазовых морей
ближе к вечеру функционируют
лилии — эти клистиры экстаза.

В стихотворении Артюра Рембо «Что говорят поэту касательно цветов» блестит момент эпатажа, но это совсем не главное. Подобно Шарлю Бодлеру и даже резче, Рембо развивает агрессию метафоры. Но и это не главное. Иудео-христианское мировоззрение, апеллируя к своей двоичной системе, разделило пропастью хорошее сукно от лохмотьев, добро от зла, лучезарные очи от (какого-нибудь) ануса, разорвав человека пополам. Виктор Гюго упоминает в «Отверженных» о монахине, которая любовалась тайком старинной гравюрой, где озорные ангелы гонялись с клистирами друг за другом. На картине Фрагонара кавалер подглядывает в полуоткрытую дверь, как служанка ставит клистир его даме, — последняя, судя по улыбке, догадывается о присутствии любовника.

В нашу эпоху, когда растения
работают и мы
познали питательность саго, лилиям
следует пить лазоревую гниль
в твоей религиозной прозе.

После разрыва пополам — культ работы. Кто не работает, пускай не ест, сказано в Писании, это легитимно и для растений. Лилии бесполезны, их даже убрали с французского знамени. Но ведь в Писании также сказано, что негоже лилиям прясть. Однако новая эпоха извлекает из святых текстов только полезную информацию.

Лесные фиалки! — о сахарные плевки
сумрачных нимф!

Лилии и фиалки входят в буржуазный список красивых объектов, чего нельзя сказать о слюне мифических девиц. Красота — цель пристального поиска.

Найди на опушке спящих лесов
цветы, подобные оскаленным мордам,
откуда льется золотая помада
на угрюмую шерсть буйволов.

Для такой находки нужны особые глаза. Поэт хочет не только расширить диапазон прекрасного, но и насытить энергией посредством отважных метафор. После приглашения найти «цветы — стулья» следующая просьба:

Дорогой фокусник, это в твоих силах,
Подай на пурпуровом блюде рагу
Из лилий в сиропе, от которого
заржавеют наши
мельхиоровые ложки.

Метаморфозы цветов обычны в мире изобилия (abundatio) или Океаноса. Безмерно плодоносная materia являет массу причудливых симбиозов. Альберт Великий писал: Non rem, cujus ultima substancione non reperiatur aurum — нет вещи, которая в сердцевине своей субстанции не содержала бы золота. Это означает среди прочего: в любой вещи таится сперматический эйдос — возбудитель динамиса женской материи.