Руслан Скрынников - Крушение царства: Историческое повествование

• Название: Крушение царства: Историческое повествование
• Автор: Руслан Скрынников
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: История
• Год: 1995
• ISBN: 5-7632-0066-7

Историческое повествование Р. Г. Скрынникова освещает события Смутного времени и заканчивается воцарением на русском престоле первого царя из династии Романовых — Михаила Федоровича.

---

История последующего взлета Отрепьева описана одинаково в самых различных источниках. Патриарх — Иов в своих грамотах писал, будто взял Отрепьева на патриарший двор «для книжного письма». На самом деле Иов приблизил способного инока не только из-за его хорошего почерка. Чернец вовсе не был простым переписчиком книг. Его ум и литературное дарование доставили ему более высокое положение при патриаршем дворе. У патриарха Григорий продолжал «сотворят каноны святым».

Прошло совсем немного времени с тех пор, как Отрепьев являлся во дворец в свите окольничего Михаила Никитича. Теперь перед ним вновь открылись двери кремлевских палат. На царскую думу патриарх являлся с целым штатом писцов и помощников. Отрепьев оказался в их числе. Патриарх в письмах утверждал, что чернеца Отрепьева знают и он сам, святейший патриарх, и епископы, и весь собор. По-видимому, так оно и было. Сам Отрепьев, беседуя с приятелями, говорил им: «Патриарх-де, видя мое досужество, учал на царские думы вверх с собою водити и в славу-де есми вшел великую».

Фраза Отрепьева насчет «славы» не была простым хвастовством. Карьера его на монашеском поприще казалась феерической. Сначала он оставался служкой у монаха Замятии, затем келейником архимандрита и дьяконом и наконец стал придворным патриарха. Надо было обладать незаурядными способностями, чтобы сделать такую карьеру в течение одного только года. Не подвиги аскетизма помогли выдвинуться юному честолюбцу, а его необыкновенная восприимчивость к учению. В несколько месяцев он усваивал то, на что у других уходила вся жизнь. Примерно в двадцать лет Отрепьев стал заниматься литературными трудами, которые доверяли обычно убеленным сединой подвижникам.

При царе Борисе Посольский приказ пустил в ход версию, будто чернец Григорий бежал от патриарха, будучи обличен в ереси. Церковные писатели охотно подхватили официальную выдумку. Согласно «Истории о первом патриархе», Отрепьев «разсмотрен бысть» как еретик «от некиих церковных» (имена их не указаны), и тогда патриарх отослал чернеца обратно в Чудов монастырь «в соблюдение» до сыску царя Бориса. В летописях этот эпизод описан со множеством подробностей. Явление еретика якобы предсказал ростовский митрополит Варлаам. Летописец вложил в уста митрополита яркую обличительную речь. Суровое обличение как нельзя лучше подходило случаю, но автор не знал даже имени ростовского владыки. Он назвал Варлаама Ионой. Последующая история Отрепьева излагалась следующим образом. Царь Борис поверил доносу митрополита и велел сослать чернеца «под крепкое начало». Получив царское повеление, дьяк Смирной-Васильев поручил дело дьяку Семейке Ефимьеву, но тот, будучи свояком Гришки, умолил Васильева отложить на некоторое время высылку Отрепьева. Прошло время, и Смирной будто бы забыл о царском указе. После того как в Литве объявился самозванец, Борис призвал к ответу Смирного, но тот «аки мертв пред ним стояша и ничего не мог отвещати». Тогда царь велел забить Васильева до смерти на правеже. История, которую поведал летописец, вполне легендарна.

Предания об осуждении Отрепьева не выдерживают критики. Борисова версия сводилась к тому, что патриарх, узнав о «воровстве» чернеца, «со всем вселенским собором, по правилом святых отец и по соборному уложенью, приговорили сослати с товарыщи его… на Белое озеро в заточенье на смерть». Однако уже при Шуйском власти сильно смягчили прежнюю версию. В новых посольских наказах весь эпизод изложен как бы скороговоркой в одной-единственной строчке: злодей впал в еретичество и его «с собору хотели сослать в заточение на смерть». Тут не было и речи о формальном соборном суде и приговоре «по соборному уложенью». Еретика хотели сослать, и не более того! Но одно дело — дипломатические разъяснения за рубежом, а другое — справки внутреннего назначения.

Сразу после переворота в пользу Шуйского посольские дьяки составили подборку документов, включавшую секретную переписку Лжедмитрия. Эту подборку они сопроводили следующей краткой справкой о самозванце: «…в лето 7110-го убежал в Литву изо обители архангела Михаила, яже ся нарицает Чудов, диакон черной Григорей Отрепьев, и в Киеве и в пределах его и тем во иноцех дьяконствующую и в чернокнижество обратился, и ангельский образ сверже, и обруга, и по действу вражию отступив зело от бога».

Итак, в документах, составленных для внутреннего пользования, посольские дьяки вовсе отбросили ложную версию об осуждении еретика. Отрепьев отступил от бога и занялся чернокнижием после побега за рубеж, а следовательно, до побега у патриарха и священного собора попросту не было оснований для осуждения Отрепьева «на смерть».

Почему же московские епископы и при Шуйском продолжали писать в Польшу, будто Отрепьев был обличен на соборе и осужден на смерть? Отцы церкви грешили против истины. В их показания закралась неточность. Они в самом деле осудили и прокляли Отрепьева, но не в лицо, а заочно. Произошло это, когда в Польше объявился самозванец, которого в Москве назвали именем Отрепьева.

На том же соборе выступили свидетели, «провожавшие» Отрепьева за рубеж и общавшиеся с ним в Литве. Ими были бродячие монахи Пимен из Днепрова монастыря и Венедикт из Троице-Сергиева монастыря. Из их показаний следовало, что Отрепьев ушел в Литву не один, а в компании двух своих сотоварищей — Варлаама и Мисаила. Пимен «познался» с Отрепьевым и его компанией в Спасском монастыре в Новгороде-Северском и сам проводил их в Стародуб, а оттуда — за литовский рубеж до села Слободки. Монах Венедикт стал свидетелем метаморфозы Отрепьева в Литве. Он видел «вора» Гришку в Киево-Печерском монастыре, в Никольском монастыре и в дьяконах у князя Острожского. Как видно, он довольно точно назвал места скитаний Отрепьева в Литве. Но в самом важном пункте его показаний угадывается вымысел. Бродячий троицкий монах, сбежавший в Литву, явно сочинил историю того, как он пытался изловить «вора» Гришку. По его словам, печерский игумен послал старцев, слуг и его, Венедикта, «имать» Гришку, но тот ушел к Адаму Вишневецкому, по «воровскому» умышлению которого и стал зваться князем Дмитрием.

Помимо старцев перед собором выступил еще один беглец, вернувшийся из-за рубежа, — Степанко-иконник. Когда-то он жил на посаде в Ярославле, но затем ушел в Литву и завел лавочку в Киеве. Степанко сказал, что Гришка заходил в его лавку, будучи в чернеческом платье, что он был в дьяконах в Печерском монастыре. Обо всем же остальном он знал, как видно, с чужих слов.

Власти выступили с разоблачением самозванца как Гришки Отрепьева на основании показаний двух беглых монахов. Но бродяги, неизвестными путями попавшие из-за рубежа в руки властей, были ненадежными свидетелями. Если они и знали кремлевского дьякона, то знали плохо, в течение совсем недолгого времени. Монахи не внушали доверия никому, включая правительство, которое, не церемонясь, звало бродяг «ворами».

Нужны были более авторитетные свидетели, но они объявились в Москве только через два года, когда в столице произошел переворот, покончивший с властью и жизнью Лжедмитрия I.

Глава 4 Похождения в Литве

Новому царю Василию Шуйскому нужны были материалы, неопровержимо доказывавшие самозванство свергнутого «Дмитрия». В этот момент в Москве появился чернец Варлаам, подавший царю Василию «Извет» с обличением зловредного еретика Гришки. Продолжительное время историки считали сочинение Варлаама литературной мистификацией, предпринятой в угоду властям предержащим. Но под влиянием новых находок эти сомнения в значительной мере рассеялись. Прежде всего в старинных описях архива Посольского приказа обнаружилось прямое указание на подлинное следствие по делу Варлаама: «Роспрос 7113 году старца Варлаама Ятцкого про Гришку ростригу, как он пошел с ним с Москвы и как был в Литве». Очевидно, Варлаам Яцкий именно в ходе «роспроса» или следствия и подал властям знаменитую челобитную, которая получила не вполне точное наименование — «Извет».

Со временем текст челобитной был включен в состав летописи, автор которой подверг его литературной обработке и снабдил обширными цитатами из грамот Лжедмитрия I. Именно эти дополнения и побуждали исследователей считать «Извет» скорее любопытной сказкой, чем достоверными показаниями свидетеля. Отношение к «Извету» решительно переменилось после того, как Е. Н. Кушева доказала, что «Извет» — это подлинная челобитная Варлаама, и обнаружила текст челобитной в списке ранней редакции.

Историки выражали крайнее удивление по поводу того, что Варлаам помнил точную дату выступления самозванца из Самбора в московский поход — «августа в пятый на десять день». На этом основании автора «Извета» подозревали в использовании документов и в литературной мистификации. Но точность Варлаама в этом случае легко объяснима. Старец никак не мог забыть день выступления самозванца из Самбора, так как именно в этот день за ним захлопнулись двери самборской тюрьмы.