Эрик Сигал - Исцеляющая любовь

• Название: Исцеляющая любовь
• Автор: Эрик Сигал
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-31100-2

Лора и Барни знали друг друга с самого детства. Они вместе росли и взрослели, вместе мечтали о том, что станут врачами и посвятят свою жизнь благородному служению людям. Их дружба тоже росла и крепла, несмотря на то, что жизнь развела их по разным городам. Они знали друг о друге все, начиная с семейных секретов и кончая подробностями любовных романов. Но кое-что все-таки оставалось тайной для них обоих…

---

Это был респираторный полиомиелит, при котором вирус безжалостно поражает верхний отдел спинного мозга. Исабель не могла дышать даже при помощи аппарата искусственного дыхания. К вечеру она умерла.

Луис корил себя так, что чудом не сошел с ума Он же врач, черт побери! Врач! Он же мог спасти свою девочку!

Лора отказывалась идти спать. Она боялась, что стоит ей закрыть глаза, и она уже никогда не проснется. Барни всю ночь молча просидел с ней в духоте объятой скорбью гостиной, а Лоре казалось, она физически ощущает, как горит и ноет у нее душа.

В какой-то момент Барни прошептал:

— Лора, ты ни в чем не виновата.

Она будто не слышала и продолжала смотреть в пустоту.

— Замолчи, Барни! — наконец огрызнулась она. — Ты сам не соображаешь, что говоришь!

Но при этом почувствовала благодарность и облегчение оттого, что он выразил словами мучившее ее чувство вины: ведь она жива, в то время как сестренка умерла.

Единственным человеком, кто нашел в себе силы взяться за похоронные хлопоты, оказалась Эстел. Она рассудила, что Кастельяно захотят организовать церемонию по католическому обряду, и связалась с отцом Хеннесси из церкви Сент Грегори. Но стоило ей объявить об этом, как Луис взревел:

— Никаких попов! Никаких попов — ведь они мне все равно не скажут, почему Господь забрал к себе мою девочку!

Эстел покорно позвонила отцу Хеннесси и сообщила, что его услуги не понадобятся.

После этого на сцену выступил Харольд, попытавшийся убедить Кастельяно, что какие-то слова над гробом должны быть произнесены. Невозможно просто похоронить дочку, ничего не сказав. Инес смотрела на мужа, поскольку, по ее убеждению, этот вопрос решать должен был он. Он наклонил голову и пробурчал:

— Ладно, Харольд, ты у нас ученый, ты и говори. Только я запрещаю тебе упоминать имя Господа.

Под безжалостным августовским солнцем обе семьи следили, как опускают в землю гробик Исабель. Барни подался вперед и взял Лору за руку. Она стиснула его ладонь так, будто это могло остановить ее слезы. Перед их маленьким кружком, сомкнувшимся вокруг могилы, Харольд Ливингстон прочел несколько строк из стихотворения Бена Джонсона, написанного на смерть прекрасной испанской инфанты.

Он поднял глаза от текста и спросил:

— Кто-нибудь хочет еще что-то сказать?

Откуда-то из глубины бездны, образовавшейся в душе Луиса Кастельяно, раздались едва различимые слова:

— Adios, niña[11].

По дороге домой все окна в машине держали открытыми, словно в надежде, что поток воздуха сможет облегчить придавившую их невыносимую тяжесть. Инес все повторяла тихим, жалобным голосом:

— Что мне теперь делать?

Не зная, что сказать, Эстел неожиданно для самой себя произнесла:

— Из Куинса приехала моя мать. Она готовит на всех ужин.

Остаток пути прошел в молчании.

Проезжая по мосту Триборо, Луис Кастельяно вдруг спросил своего друга:

— Харольд, как ты относишься к виски?

— Ну… в общем-то, положительно. Само собой.

— У меня есть пара бутылок, один больной подарил на Рождество. На войне иногда приходилось использовать его для анестезии. Я был бы тебе признателен, если б Ты составил мне сегодня компанию, амиго.

Лора опять была дома, но никак не могла заставить себя пойти спать. И не могла выдавить из себя ни слова, хотя преданный Барни все время сидел рядом. Ее мать и Эстел находились наверху в комнате Исабель. Что они там делают, Лора не знала. Снимают постельное белье? Складывают вещи? А может, просто держат в руках кукол ее умершей сестренки, словно те хранят частицу ее маленькой души?

Время от времени до Лоры доносились всхлипы матери, напоминающие стоны раненого животного. Но их заглушали раскаты хриплого мужского смеха. Харольд с Луисом сидели в кабинете и мало-помалу напивались. Луис громогласно исполнял добрые старые песни — наподобие «Francisco Franco nos quiere gobemar»[12] — и требовал, чтобы Харольд подпевал.

Барни невольно поеживался от испуга. Никогда прежде ему не приходилось видеть и слышать Луиса в таком состоянии, не говоря уже о собственном отце.

— Они, кажется, собрались прикончить обе бутылки, а, Лора?

— Мне все равно… — Она помолчала. — Единственное, о чем я сейчас могу думать, это о тех случаях, когда я с ней плохо обходилась. В прошлое воскресенье я назвала ее безмозглой соплячкой. Кажется, совсем недавно!

Барни нагнулся и шепотом сказал:

— Ты же не знала… И не могла знать!

И тут она разрыдалась.

— Я должна понести наказание! Это я должна умереть!

Барни молча поднялся, подошел к Лоре и ласково положил ей руку на плечо.

До конца этого жаркого, душного лета Лора, Барни и Уоррен без конца играли в баскетбол и только по субботам, отправляясь в «Савой», где были установлены кондиционеры, отдыхали от жары. Барни не мог припомнить, чтобы Лора хоть раз произнесла вслух имя сестры. Она сделала это только в первый учебный день, когда они втроем шагали в свою 148-ю школу.

— В этом году Исабель должна была пойти в первый класс, — заметила она будничным тоном.

— Да, — согласился Барни.

И Уоррен эхом повторил:

— Да.

Смерть ребенка всегда лишена завершенности. Ибо малыш продолжает жить в воспоминаниях своих родителей. И боль утраты с каждым годом лишь возрастает — по мере того как каждый день рождения вызывает новые мучительные мысли: «На будущей неделе мы отметили бы ей десять лет… Она бы порадовалась билетам в театр…»

Так было и с Исабель. Она отсутствовала физически, а страдание, причиняемое этим, присутствовало в доме Кастельяно постоянно.

Лора с нарастающей тревогой наблюдала, как ее родители все больше отдаляются друг от друга, оставляя ее при этом в вакууме. Каждый из них на свой лад искал утешения в молитве: Инес — во имя вечной жизни, Луис — чтобы забыться.

Свой путь назад к вере Инес начала с чтения и перечитывания святого Иоанна Крестителя, основателя ордена босых кармелитов шестнадцатого века и автора нескольких мистических сочинений, вышедших в семнадцатом веке на испанском языке. Этому поэту-мистику удалось выразить словами то, что, казалось, передать нельзя: «Vivo sin vivir en mi» («Живу без того, чтобы жить»); «Миего porque по шиего» («Умираю, потому что никак не умру»).

Та, что в юности отвергла церковь за поддержку фашистского режима Франко, теперь искала приюта у алтаря всепрощения. Ибо только церковь могла объяснить ей, почему умерла ее дочь. Местный священник более чем убедительно подтвердил опасения Инес, что гибель малышки ниспослана ей как наказание за все ее грехи.

В каком-то смысле Луис тоже искал Бога. Но лишь затем, чтобы обрушить на Него свой отцовский гнев. «Как Ты посмел забрать мою девочку?» — мысленно вопрошал он. А когда в ходе его ночных возлияний исчезали последние сдерживающие центры в мозгу, он начинал говорить со Всевышним вслух, в дикой ярости грозя Ему стиснутым кулаком.

Будучи врачом, он всегда действовал и принимал решения в одиночку, держась при этом с неизменной уверенностью, необходимой при общении с больными. Теперь же у него появилось ощущение, что он потерпел крушение и жизнь больше не имеет смысла. И боль подобного одиночества можно было смягчить лишь ежевечерней дозой анальгетика, то есть спиртного.

Даже когда по субботам Луис и Инес отправлялись на прогулку в парк, они хранили задумчивое молчание, объединенные в своей разъединенности. В такие часы Лора с радостью присоединялась к Барни для литературных чтений — это было новшество, недавно заведенное Эстел.

Раз в месяц Эстел выбирала какую-нибудь книгу для совместного чтения и обсуждения. Этим занятиям отводились дневные часы по субботам. Почетное место в них занимала «Илиада» наряду с «Последним из могикан» и поэтами вроде Уолта Уитмена — между прочим, их земляка-бруклинца!

Харольд тоже присутствовал, но сидел молча и слушал, лишь иногда одобрительно кивая, если Барни или Лора высказывали какое-нибудь особенно тонкое наблюдение. Уоррен был еще слишком мал, и потому ему разрешалось в это время гулять и играть в баскетбол. Но скоро, охваченный завистью, он потребовал, чтобы и его допустили на эти «семинары».

Жизнь в 148-й школе протекала без каких-либо потрясений. Барни и Лора большую часть уроков готовили вместе, поэтому неудивительно, что год они закончили почти с одинаковыми оценками. Однако чем они никак не могли похвастать, так это поведением. Однажды доведенная до белого каления учительница, мисс Эйнхорн, была даже вынуждена написать записку родителям с жалобой на хулиганство на переменах и болтовню на уроках. В другой раз Лора получила нагоняй за то, что стреляла в одноклассников шариками из жеваной бумаги.

Барни был в классе заводилой. Казалось, он прирожденный лидер. Лора страшно ревновала из-за того, что на переменках ее не принимали в баскетбольную команду без протекции Барни. Нравы того времени требовали, чтобы девчонки играли только с девчонками. Более того, ее не жаловали и большинство девочек, поскольку она была тощей, нескладной и чересчур длинной. По правде говоря, к неудовольствию Барни (и своему собственному), она была самой высокой в классе. Она раньше Барни преодолела пятифутовый барьер, затем махнула еще на дюйм, и казалось, конца этому не будет.