Николай Сташек - Через все испытания

• Название: Через все испытания
• Автор: Николай Сташек
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: О войне
• Год: 1986

Повесть о комсомольцах двадцатых-тридцатых годов, прошедших подготовку в организациях Осоавиахима и отважно сражавшихся на фронтах Великой Отечественной войны. В центре книги — образ Михаила Горнового, прошедшего путь от курсанта военного училища до командира дивизии, генерала.

Для массового читателя.

---

— Какой из меня учитель? Ты, Николка, фантазер.

— Вот и будем вместе фантазировать. Но думаю, что тебе и самому придется изучать технику. Трактор — машина не больно сложная, но имей в виду, буду спрашивать по всем правилам. Ясно? — изобразил Сурмин строгость.

— Буду стараться, товарищ начальник! — пошутил Миша.

Через три месяца Горновой сдал своему строгому учителю экзамены, и его зачислили в тракторную бригаду, а через неделю он проложил первую борозду.

— Ну как, друже, устал? — спросил Николай, когда Горновой, передав трактор сменщику, чумазый, появился у вагончика.

— Потерпим.

Миша быстро освоил профессию. И работал, перевыполняя нормы. Уже в середине второй декады посевной его фамилия появилась на Красной доска.

— Молодец, Мишка! — похвалил Сурмин. — Это я тебе как секретарь комсомольской ячейки говорю.

— Брось, Николка. Моих заслуг здесь мало. Вон дядю Гришу хвали.

— Да, напарник у тебя — золото.

Григорий Журба, мужчина средних лет, неторопливый, добродушный, работал на тракторах в совхозе с первых дней организации хозяйства и, отличаясь завидным трудолюбием, заслужил всеобщее уважение. С особым вниманием относился к подготовке молодых механизаторов. Его девиз был прост: «Стального коня — в молодые руки!»

Мишу Журба полюбил, как сына, еще до совместной работы на тракторе, и попросил к себе в напарники. И все шло у них как нельзя лучше, но в самом конце посевной стряслась беда — дядя Гриша заболел воспалением легких, его увезли в областную больницу.

Оставшись один, Миша решил работать и в ночную смену. «Поработаю хотя бы несколько часов, пока не свалит сон», — думал он, заправляя трактор. В это самое время к нему подошел высокий мужчина с лицом, заросшим рыжей щетиной.

— Здоров, вьюнша! — сказал фамильярно и, протягивая руку, отрекомендовался: — Степан Полещук. — Кивнув в сторону трактора, поинтересовался: — Как себя чувствует коняга?

— Да вроде ничего!

Деловито закатав рукава, Полещук полез под капот.

— Проверить карбюратор надо, зажигание.

— Хорошо бы, — отозвался Михаил и подумал: «Видно, знающий».

С утра, отдохнув, Михаил пришел сменять Полещука. Его удивило, что бывалый тракторист так вымазал лицо — блестели только глаза да зубы.

— Устал? С непривычки, что ли? — спросил Горновой.

— Выдюжим!

Вечером Полещук пришел на смену позже других. И хотя за прошедший длинный день можно было умыться — жидкого мыла трактористы получали предостаточно, — Миша увидел своего напарника таким же грязным.

— Не нашел времени умыться? — поинтересовался Михаил.

— Холодной водой такую рожу не отмыть, а горячей взять негде.

— Отработки сколько угодно, зажги костер да и грей хоть бочку.

— Обойдется.

Неумытым Полещук приходил на смену и в последующие дни. «В чем дело? — думал Миша. — Тут что-то не то». Недоумение Михаила усилилось, когда Полещук солнечным утром пришел на смену, намазав после бритья лицо, особенно левую скулу, тавотом. Миша невольно вплотную подошел к Полещуку.

— Что зыркаешь, как на девку? — с плохо скрываемой злобой спросил тот.

— Да так.

Когда Полещук ушел в загон, Горновой задумался: «Не вспомню, у кого видел такое же родимое пятно…»

Глава 16

Белецкие уехали из деревни сразу же, как только Люся была отправлена в город, а Миша устроен в школу. Может, потому и миновали их беды, связанные с перегибами, проявлявшимися в период коллективизации.

В городе Антон Ефимович, не умевший сидеть сложа руки, стал учителем географии и ботаники, к чему когда-то в молодости сильно влекло его, а Серафима Филатовна, вспомнив городскую жизнь в прошлом, устроила на современный лад дом. Лишь не решили пока, как быть с Люсей. Оканчивая школу, она колебалась: поступить в театральное училище или пройти подготовительный курс на рабфаке, а после — в медицинский институт?

Мать, часто беседуя с Люсей о ее будущем, была склонна видеть дочь знаменитой актрисой. Совершенно другого мнения придерживался Антон Ефимович. На этой почве нередко доходило до конфликтов.

— Прошу тебя, мать, — сердился он, — выбрось блажь из головы. Надо думать о том, как поступить в медицинский. У девочки к этому призвание.

Спор разрешился неожиданно: как-то Евгений пришел с работы необычайно оживленный. Стряхивая в передней с шапки снег, прокричал:

— Люсю примут на рабфак. Хоть сегодня. А через два года поступай в любой институт.

— Одобряю целиком, — сказал отец.

Глава 17

У Штахеля память была цепкой.

Услышав фамилию своего будущего напарника, вспомнил детство, далекий хутор в начале двадцатых годов. «Значит, кто-то из тех пастушков здесь», — смекнул он. Рябцову, бригадиру, пока ничего не сказал, а то еще в трусости упрекнет. А вот с Зоськой, по-теперешнему Уховым, поговорить надо. Пронырливый, с беляками — от Питера до Дальнего Востока, а теперь здесь крепко сел на якорь. Ворочает кадрами всего совхоза. Пусть только попробует не признать!

Спустя несколько дней Штахель подался в контору.

— Можно к товарищу начальнику? — спросил он, прикинувшись казанской сиротой.

— Товарищ Ухов заняты, — ответила секретарша. — Зайдите через полчасика.

Проболтавшись полчаса на пустыре за оградой, Штахель вновь появился в приемной.

— Захар Пантелеич у себя. Можете пройти, — сообщила секретарша.

У Штахеля чуть было не вырвалось: «Что еще за Пантелеич?»

Заплывший жиром в неполных сорок лет, Зоська важно восседал в массивном кресле за большим дубовым столом, подперев вздутый живот сцепленными в замок руками. На приветствие ответил слабым кивком. Поднявшись из-за стола и плотнее прижав плечом дверь, спросил:

— Как это вы с Петькой сюда попали! Черт принес Рябцова, а теперь еще и вас двоих сразу. И запомни: перед тобой Захар Пантелеич и никакие мы на земляки.

— Повезло нам, — рассказывал Штахель. — Вышку заменили десятью годами в лагере строгого режима. Там с Петром и отсидели четыре с гаком. Послали разгружать лесовоз. Когда работа подходила к концу, в темноте рвануло баржу. Кругом — паника. Увидел Петьку Рудого. На бревне к берегу плывет. Схватился и я за то бревно.

— А дальше? — просопел Зоська, утирая несвежим платком вспотевшее лицо.

— Около ста верст отмахали. Можно было и больше, да заскулил щенок, свалился — и ни в какую. «Иди, — говорит, — сам. Нет никаких моих силов». Хотел бросить, но передумал. Как-никак земляк.

— Что же опосля?

— На пятые сутки натолкнулись на полустанок, а там и на стрелочника. Не дрогнул Петька, ножом его… Так и стал он с того дня Власом Земсковым. Рыскали, как шакалы, подальше от дорог, от людских глаз. А тут, совсем неожиданно, оказались рядом с большой стройкой. Около нее и лежали в кустах весь день, высматривали. Когда стемнело, перебрались в придорожную канаву. Тут и подвернулся Степан Полещук. Пришлось приласкать…

— Ну ладно, — прервал Зоська. — Зачем ко мне-то?

— Да встретил тут одного…

— Это кого еще?

Штахель рассказал о встрече с Горновым. — Принесла вас на мою голову нечистая сила. Надо выкручиваться как-то. Надумаешь — приходи.

Глава 18

Встреча с Зоськой не особенно обрадовала Штахеля. Без труда понял: тяготился кадровик их появлением. Что касалось работы — ненавидел ее Штахель, как и людей. Над свободой, добытой такими чудовищными усилиями, зло посмеивался: «Какая к черту свобода?! Ходишь в шкуре Полещука и трясешься день и ночь. Морду умыть и то боишься. И эти подозрительные взгляды Горнового. Зоська что? Сидит в кресле. Карандаш, бумага, печать и никакого страха, а тебя того и гляди сцапают. А «Влас» приспособился к комсомольцу Кольке, лижет задницу. Ни на кого надежды нет. Самому свою шкуру спасать надо».

Однажды заметил, что Горновой при заводке трактора слишком близко наклоняется к радиатору. «Во! Этого щенка можно убрать бесшумно и просто», — лихорадочно уцепился Штахель за осенившую внезапно мысль.

Шепнул о задуманном Рябцову, на днях назначенному бригадиром. Тот кивнул одобрительно. «Значит, ему Зоська доверяет. Еще бы, дружки, из одного казачьего полка», — с завистью подумал Курт.

На другой день, прежде чем передать трактор Горновому, он толкнул рычажок магнето на такое раннее зажигание, что при первом прикосновении к рукоятке коленчатый вал должен был дать стремительный рывок в обратном направлении.

— Подлей масла да прошприцуй коробку, — бросил он Горновому, поскорее удаляясь.

Подойдя к бригадному вагончику, обращаться к поварихе за едой не торопился, ждал рокового удара, при этом скручивал трясущимися руками цигарку. И вдруг — вспышка, вскрик. Через несколько минут Мишу, мертвенно бледного, с сильно отекшей рукой, увезли в больницу.