Валентин Жаров - Девятая благодарность

• Название: Девятая благодарность
• Автор: Валентин Жаров
• Издательство: Государственное издательство юридической литературы
• Жанр: Детектив
• Год: 1963

В брошюре, состоящей из четырех очерков, показана повседневная, разносторонняя деятельность работников милиции по предупреждению и расследованию преступлений, по привлечению общественности к делу охраны правопорядка, а также работа с несовершеннолетними правонарушителями.

---

Под вышитой салфеткой мурлыкал приемник. Жена присела спиной к лампе. В морщины на лице, как в щели, набились темные тени, которые при разговоре мягко шевелились.

— Машины — те за лето изматываются, так ремонтируют их. А человека, тебя взять, как после такой работы вылечишь?

— Для человека все равно запчастей нет, — сказал, склонившись над тарелкой, Иван Васильевич.

— Отпуск-то тебе положен?

Иван Васильевич повел костлявыми плечами. Ел быстро; разваристая курятина сочилась жиром.

— На крышу-то всего пять штук шиферу и требуется, взамен битых, — вдруг сказала жена и шумно вздохнула. — Выписать своему участковому милиционеру не могут. А ты там от темна до темна.

Как сахарные, хрустели на крепких зубах Ивана Васильевича куриные косточки. В усталых его глазах отражалась лампочка под абажуром.

— Всего пять штук шиферу выдать, — не унималась жена.

— Чего ты меня совестишь? Я же о ремонте крыши первый заговорил.

— Вот и я говорю.

«Как молодой, неугомонный-то, — вспомнила с тайной улыбкой жена. — Непоседлив: летом, бывает, что и домой не приедет, а дома по хозяйству — грядки окучить, залить потолок цементом или стены оклеить обоями — приходится со стороны людей звать. Недомовитый», — положив руки на стол, опечалилась в который раз жена.

Под ногами прохаживалась сытая кошка. Жена убрала со стола опустевшую тарелку, смела крошки в ладонь.

— Пошел бы уж, как все мужики, в механизаторы. Милое дело — водил бы трактор. Железа бы на крышу получил, не то что шиферу.

— Мне и за мое дело немалое спасибо от людей.

— Да я разве что говорю, — жена выкинула кошку в сени, подтянула гирьку на часах. — Завтра опять за свои дела?

— А как же.

Печка приняла под свою теплую тень Ивана Васильевича. Он пошевелился, придвигаясь к ее горячему белому боку.

В приемнике сухо потрескивало, два диктора вперемежку читали последние известия: далекие незнакомые колхозы справились с пахотой, южные механизаторы уже готовились к уборке.

«Завтра — помогу по дому, у младшей дневник надо б проверить», — закрыв глаза, загадал себе Иван Васильевич; в руках, ногах пела, таяла усталость. Стар, видимо, уже: быстро ко сну клонит. Хотя ему, точно колхозному председателю, и некогда сейчас отдыхать, не до того — весна, пахота, чужие люди понаехали, строители, дорожники, шоссе новое прокладывают… И бродят мысли, бродят.

Не о пяти штуках шифера заботы Ивана Васильевича. И не только жена и две дочери на плечах его. Через год миллионы должен зарабатывать их колхоз: оцинкованным железом заблестят крыши, добра-то сколько прибавится..

Сквозь сон услышал стук в окошко. Разлепив глаза, увидел пристывшие к стеклу лицо и две ладони.

— Иван Васильевич!

— Что ты… А?

— Позвонили, Иван Васильевич. Давайте, быстро седлайтесь и в Ковригино. На сельпо замок сбили!

Жена засуетилась первая. Разговаривать не о чем, все понятно. Выбежала во двор к сарайчику, отодвинула запор, сама вывела лошадь:

— Ну же, застоялась, мертвая…

ЖЕНСКИЙ СИЛУЭТ

ВЕРТОЛЕТ сверкнул серебристым зонтом. Земля под вертолетом развернула длинный и широкий ковер. Разлинованы огромные серые квадраты — пахота. Белый шовчик перечеркнул ковер, вдоль шовчика протянулись тонкие нити проводов. Пилот будет вести вертолет над этой дорогой до поселка Сарыкча, куда со специальным заданием следователя вылетел старший оперуполномоченный по дознанию лейтенант милиции Николай Серебряков.

Полуприкрыв глаза, лейтенант думал о том, что через шесть дней будет уже год, как он женат, и какой у него, то есть у них с женой, забавный сын. Сейчас он лежит, наверное, в коляске под деревом и смотрит удивленными глазками в небо…

Внизу вдоль дороги поплыли в два ряда, будто связанные тенью, белые домики.

Вертолет резко спускается ниже. Его тень нырнула с крыши во двор, взобралась на следующую крышу. Поселок Сарыкча.

— ДА НУ, ВХОДИ ЖЕ, — ворчливо проговорил конвоир, вводя в комнату коренастого парня, и попридержал его за рукав.

Серебряков сказал привычно вежливо:

— Садитесь.

Парень стоял и медленно, внимательно осматривал комнату.

— Прошу прощения, товарищ лейтенант, — выступил вперед конвоир. — Он у нас совсем не слышащий, не говорящий. В районе, вот, один глухонемой.

— Ах да-да!.. — Серебряков ругнул себя за невнимательность. Ведь он только что прочитал об этом в документах. Постучал карандашом по столу.

— Сызмала еще оглох, — пояснил конвоир. — А может, и родился так, никто не знает. Отец его на фронте без вести пропал. Мать в сорок шестом году умерла от болезни какой-то… На шахте он отвальщиком работает; никакой грохот ему нипочем.

Конвоиром был пожилой, рябоватый милиционер, загорелый, с черными морщинками у рта, давний местный житель. Об Илье Жухове, этом глухонемом парне, он знал многое. Правда, все его сведения ограничивались фактами официального порядка: когда родился, где работает и живет, как ведет себя дома.

— Все-таки мне его необходимо допросить, — вслух самому себе сказал Серебряков.

— А что допрашивать? И так ясно. В протоколе все указано.

В пространном протоколе, действительно, преступление Ильи Жухова описывалось очень подробно. Ворвался в дом к соседу, учинил драку с трактористом Ермаковым, убежал, а когда Ермаков настиг его, уже в доме Жухова, последний ударил его топором; указывалась величина раны. Потерпевший отправлен в больницу без сознания.

— На другой день лишь очнулся, — добавил конвоир, присаживаясь у двери. — И тоже не знает, почему его этот глухой изувечил. Говорит: «по природной злобе».

— Жухов был пьян тогда?

— Илюша наш непьющий. Ну, а вот же, гляди, натворил!

В деле имелось свидетельство фельдшера. По его заключению, Илья Жухов нанес Ермакову увечье, вызвавшее потерю трудоспособности пострадавшего.

Серебряков взглянул на стоящего перед ним курчавого остролицего парня, который тревожно и внимательно переводил глаза с конвоира на приезжего лейтенанта, стараясь понять, что они говорят.

Серебряков пододвинул ему протокол и, медленно шевеля губами, громко произнес, словно глухой мог все-таки услышать:

— Прочитай. Понимаешь? Правильно ли все описано? Может, с чем не согласен?

Тот замотал головой.

— Неграмотный он, — охотно пояснил конвоир, поднимая голову. — Он, когда расписывается, только букву «ж» выводит, взамен фамилии. Других букв не знает. Не учил никто.

Понимая, что речь идет о нем, Жухов обеспокоенно начал показывать что-то лихорадочно быстрыми пальцами; длинный завывающий звук вырвался из его рта. Глаза умоляюще обращались то к одному, то к другому: «Поймите же меня, выслушайте!»

— О чем? О чем он? — привстав, силился расшифровать его жесты Серебряков.

— Кто его знает, — поджал конвоир ноги под табурет. — Оправдывается, небось. А что тут доказывать, коли допустил физическое увечье. Да еще трезвый. Тому и свидетели есть.

— И все же необходимо допросить!

Жухов перестал жестикулировать, замер, руки его, как подрубленные, повисли, и в глазах навернулись крупные, с виноградину, слезы. Да, он ничего не мог объяснить. Никому. Его не понимали.

— В Барнауле и Горно-Алтайске есть отделы общества глухонемых, — вспомнил вслух Серебряков. — Значит, есть люди, которые могут перевести его «речь».

Конвоир тоскливо вздохнул:

— В том-то и горькое его дело, что не могут. Один раз они к нам приезжали — не поняли его. Своеобразная у него эта мимика. Он же никогда с глухонемыми не жил, придумал, видать, всякие свои жесты… Да и что, товарищ лейтенант, его слушать. Жалко Илюшу, но все равно ему срок отбывать придется, все же факты есть.

«Да, тут работы, работы…» — подумал Серебряков и постучал карандашом по столу:

— Погодите вы мне советовать.

Многое, даже при беглом знакомстве с документами, было для него неясным. Почему Илья Жухов, за которым никогда раньше не наблюдалось ни хулиганства, ни драк, напал вдруг на тракториста Ермакова в доме соседа? Причем, ударил его топором уже в своем доме. Уж не оборонялся ли Илья? Пострадавший же, как ни странно, до сих пор ничего не может толком вспомнить, твердит: «Дикарь он, почти зверь…» Хозяин дома, куда ворвался Жухов, удивляется: «Откуда мне знать? Может, счеты давние свел…» Какие счеты? Один — тракторист, другой — отвальщик на шахте…

Серебряков решил, пока из Барнаула на его вызов следователь пришлет человека, понимающего жестикуляцию глухонемого, узнать у жителей поселка все с Жухове и его взаимоотношениях с людьми.

УТРОМ, ИСКРИСТЫМ И ПРОХЛАДНЫМ, Серебряков отправился в мастерские, где работал трактористом пострадавший. Еще издали увидел на окраине поселка длинный покосившийся во многих местах забор. За ним, полный тишины, пустовал испаханный колесами двор мастерских. Из сотни вытянутых во весь двор луж брызнули в глаза Серебрякова осколки солнца.