Жак Лакан - Имена-Отца

• Название: Имена-Отца
• Автор: Жак Лакан
• Издательство: Гнозис, Логос
• Жанр: Психология
• Год: 2006

Тексты настоящего издания («Символическое, воображаемое реальное» и собственно «Имена-Отца»), далее развиваемые Лаканом в его ставших классическими работах: «Функция и поле языка и речи в психоанализе» и «Четыре основные понятия психоанализа», вводят ключевую проблематику лакановского психоанализа и артикулируют составляющие его триады Символическое-Воображаемое-Реальное как «подлинные Имена-Отца».

http://fb2.traumlibrary.net

---

Сновидение как раз и представляет собой образ, пронизанный символизмом. Здесь-то и достигаем мы ступени sS — ступени, позволяющей произвести в отношениях между образом и символом переворот. Это ступень символизации образа — того самого, иными словами, что мы называем интерпретацией. Достичь ее можно лишь после преодоления воображаемой фазы, включающей, приблизительно, этапы rI — iI — iR — iS. После этого начинается фаза прояснения символа интерпретацией, sS — SI.

Далее следует стадия SR, представляющая собой ту цель, достижение которой и является, вообще говоря, условием здоровья. Состоит она не в том, чтобы, как обычно считают, приспособиться к какой-то более или менее определенной и упорядоченной реальности, а в том, чтобы добиться признания реальности своей собственной, реальности собственного желания. Это означает, как я многократно уже подчеркивал, что субъект должен добиться признания своего желания со стороны себе подобных, то есть выразить его в символической форме.

В этот момент мы достигаем фазы rR, что и позволяет нам прийти в конечном итоге к rS, то есть ровно к тому самому, с чего мы начали.

Иначе и быть не может, так как, если анализ для человека приемлем, он не может не описывать круг. В течение анализа цикл этот может быть пройден несколько раз. Собственно аналитической фазой является iS. Именно в ней происходит то, что ошибочно называют общением бессознательных. Аналитик обязан понять игру, которую субъект здесь ведет. Он обязан понять, что сам является на этом этапе колюшкой — самкой или самцом, в зависимости от танца, который его субъект исполняет.

Что касается sS, то это символизация символа. Осуществить ее должен именно аналитик. Это ему нетрудно — ведь он и сам представляет собою символ. Желательно, чтобы он сделал это умно, культурно и с достаточной полнотой. Именно поэтому желательно, чтобы образование аналитика обеспечивало ему максимально широкий культурный кругозор. Познания окупаются здесь сторицею. Но приступать к фазе sS следует не раньше, чем определенный этап анализа окажется завершен.

Субъект всегда образует, в той или иной степени, определенное единство, существенный элемент которого складывается в процессе переноса. Аналитик при этом становится символом сверх-Я, которое представляет собой символ всех символов. Сверх-Я — это просто-напросто речь, которая не говорит ничего.

Аналитик символизирует его без труда. Именно это он, собственно, и делает. rR — это его работа, то самое, что неоправданно связывают с пресловутым благожелательным нейтралитетом — понятие, о котором судят вкривь и вкось и которое сводится, собственно говоря, к той простой истине, что для аналитика все реальности в конечном счете эквивалентны, что все они представляют собой реальности. В основе здесь лежит представление, что все реальное является рациональным, и наоборот. Именно это сообщает аналитику ту благожелательность, о которую разбивается негативный перенос и которая позволяет ему привести анализ к благополучному завершению.

Все это было сказано наскоро. Я мог бы еще о многом с вами поговорить. То, что вы слышали, было только введением, предисловием к тому, что мне предстоит более полно и конкретно осветить в докладе, который я надеюсь в скором времени для вас прочесть в Риме — докладе, посвященном субъекту языка в психоанализе.

Дискуссия

Председатель собрания доктор Лагаш благодарит докладчика и открывает дискуссию.

Г-жа Маркус-Блахан заявила, что ей непонятными остались некоторые слова — например, трансцендентный. То, что сказано было докладчиком о тревоге и чувстве вины, навело ее на мысль об агорафобии.

Ж. Л. — Тревога действительно связана с нарциссическими отношениями, и г-жа Блахан нашла этому удачную иллюстрацию, вспомнив об агорафобии, так как не существует явления более нарциссичного. Каждый раз, рассматривая в моем семинаре тот или иной случай, я всегда обращал внимание на наличие в реакции субъекта нескольких временных тактов. Всякий раз, когда — как, например, в неврозе навязчивых состояний — мы имеем дело с явлением, включающим два временных такта, первым их них является тревога, а вторым чувство вины, умиротворяющее тревогу в регистре виновности.

Слово трансцендентный вам показалось темным. Термин этот между тем вовсе не метафизический, и даже не метапсихологический. Я попытаюсь сейчас его проиллюстрировать. Что означает он в том конкретном случае, где я им воспользовался?

В отношениях с себе подобным, в отношениях между двумя участниками, в отношениях нарциссических, всегда есть что-то такое, что для субъекта исчезло. Субъект чувствует, что он — это другой, а другой — это он. Субъект, взаимообразно получающий свое определение через другого, представляет собой одну из главных фаз формирования человеческого субъекта. Сохраниться, оставаясь в ней, он не может, хотя структура его готова вот-вот выявиться — особенно это касается некоторых структур невротического склада. Там, где роль образа наиболее велика, субъект превращается в простое отражение самого себя. Откуда и его потребность утвердить пункт, который послужил бы опорой чему-то трансцендентному. Это и есть другой как таковой. Тому можно привести множество примеров. Возьмем, скажем, фобию — тот факт, что именно подобной вот тревоге соответствует стремление подставить на место человеческого партнера нечто человеческому облику настолько чуждое, настолько далекое от него, как облик животного. Какого бы мнения по поводу исторического происхождения тотемизма, которое, несмотря на многочисленные посвященные этой проблеме работы, остается неясным, мы ни придерживались, можно наверняка утверждать, что оно в любом случае связано с отношением к каннибализму, то есть с тем, что другого нельзя употреблять в пищу. Наиболее примитивный способ человеческих отношений — это, безусловно, поглощение плоти себе подобного. Отсюда ясна становится функция тотемизма — она состоит в том, чтобы сделать субъект по отношению к себе подобному трансцендентным. Я не думаю, что д-р Гессен станет мне на этот счет возражать.

Мы соприкасаемся здесь с одним из моментов, которые для вас особенно интересны, с отношением между детьми и взрослыми. Для ребенка взрослые трансцендентны — трансцендентны в силу своей посвященности. Самое интересное — это что дети не менее трансцендентны, чем взрослые. Благодаря характерному для любых отношений эффекту отражения ребенок становится для взрослого средоточием всевозможных тайн. Именно на этом покоится то наблюдаемое между детьми и взрослыми смешение языков, о котором мы должны обязательно отдавать себе отчет, когда аналитическое вмешательство направлено на ребенка.

Можно было бы найти и другие примеры — там, в частности, где формируются эдиповы отношения сексуального типа и где налицо нечто такое, что, принадлежа субъекту, в то же время выходит за его пределы. Здесь налицо создание формы с сохранением определенной дистанции.

Серж Леклер — Вы говорили здесь о Символическом, о Воображаемом. Но ведь было и Реальное, о котором вы не говорили.

Ж. Л. — Я все же говорил о нем, хотя и немного. Реальное — это или тотальная совокупность, или исчезнувшее мгновение. В аналитическом опыте, для субъекта, Реальное — это всегда столкновение с чем-то, например, с молчанием аналитика.

В ходе всего аналитического диалога происходит нечто поразительное, на чем у меня не было возможности заострить ваше внимание. В аналитическом опыте есть что-то такое, что уже само по себе гораздо важнее коммуникации. В качестве конкретного примера я возьму сновидения, которые — не помню, говорил я вам это или же нет — выстроены как язык. В анализе они служат именно языком. Сновидение в начале или в конце анализа является частью диалога с аналитиком. Так вот, как происходит, что сновидения эти, да и многое другое, как, например, тот способ, которым субъект свои символы порождает, несет на себе совершенно неизгладимую печать реальности аналитика, то есть самой личности аналитика в том виде, в котором она укоренена в существе его? Каким образом оказывается, что в ходе этого воображаемого и символического опыта мы получаем, в последней фазе его, ограниченное, но поразительно точное знание о структуре самого аналитика? Уже одно это ставит перед нами проблему, которой у меня не было возможности коснуться сегодня вечером.

Жорж Моко — Мне представляется, что стоило бы рассмотреть различные типы символов.

Ж. Л. — Символ — это прежде всего эмблема.

Жорж Моко — Символ — это часть жизненного опыта. Так, дом, например, ощущение которого дается поначалу посредством символа, впоследствии совместно осваивается, обживается. Но слово «дом» неразрывно с ним связано.

Ж. Л. — Позвольте заметить, что я вашу точку зрения совершенно не разделяю. Что касается символов, в которых коренится аналитический опыт и из которых выстраиваются симптомы, эдиповы отношения и т. д., то Джонс, составив небольшой каталог их, — показал, что речь всегда по сути дела идет о темах, связанных с отношениями родства, с авторитетом господина и с тем, что касается жизни и смерти. Все, с чем мы имеем здесь дело, относится, безусловно, к символам. Это как раз те самые элементы, которые с реальностью не имеют ничего общего. Существо, которое, подобно животным, безысходно заключено в клетку реальности, не имеет о них ни малейшего представления.