Михаил Гиголашвили - Захват Московии

• Название: Захват Московии
• Автор: Михаил Гиголашвили
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-55393-8

Роман «Захват Московии» Михаила Гиголашвили — необъявленное продолжение нашумевшей книги «Чёртово колесо» трехлетней давности, только вместо криминального Тбилиси конца 1980-х местом действия становится Москва 2009-го.

Одним прекрасным днем в середине XVI века немец Генрих фон Штаден въехал в пределы страны Московии. Его ждали приключения и интриги, фавор и опала, богатство и нищета. А цель была одна — захват страны.

Одним прекрасным днем в начале XXI века его далекий потомок Манфред Боммель въехал в пределы страны России. Его ждали интриги и приключения, фавор и опала, тюрьма и сума… Но его целью тоже был захват страны.

Между двумя немецкими вторжениями — пять веков. Что изменилось за этот срок? Что нашли немцы вместо этой страны, какая судьба ждала их? Что у них получилось? Какая судьба ждет то, что называют Московией и Россией?

Читайте новый роман Михаила Гиголашвили — учебник по перекраиванию карты мира и пособие по русской жизни с картинками.

---

Капитан, чуть поворачивая шеей под тройным оплывшим затылком, разглядывал мой мобильник и, увидев в зеркальце мой расстроенный вид, сказал потеплее:

— Да вы не переживайте. Правило такое. Ничего вашего не пропадёт. Человек разберётся, слово скажет… Вы ж не преступник, не мафия?

— Нет, какое там, — встревожился я. — Я лингвист, антифашист, языковедский… нет, не мафиист, не наркотист…

— Ну ить а я чего говорю?.. А зачем записи пишете? Что фиксируете?

— Слова, диалектизмы, идиомы…

— Аха, ебиомы всякие, хе… Ну, Майсурадзе во всём сечёт и волокёт. — Он понятливо мотнул головой и сунул мобильник в другой внутренний карман.

— Да вы ему человеческим языком объясните, он же инстранец, он вашего воровского жаргона не понимает! Или другой язык забыли? — вдруг раздраженно подал голос сержант, а в мою сторону пояснил: — Капитан говорит, что Майсурадзе всё понимает, во всем разбирается.

— А, ну да, извиняюсь. — Капитан виновато двинул потным загривком. — Тут с урками мать родную забудешь, не то что язык… Ты, Пьянчужка, к главному входу не сворачивай, там видео-шмидео сейчас понатыкано… нам этого не надо… останови у черного…

От этой реплики меня обдало холодком: почему не хотят?

— Почему не видео-шмидео? — решился я спросить, вспоминая «думу-шмуму».

Капитан хмыкнул:

— Так же лучше — никто не увидит. А вдруг ты шпион? Завтра все газеты напечатают.

— Как? Это же тайна?

— Тайн нет — от бабла всех пучит, что угодно куда угодно продадут… А так — никто не входил, никто не выходил… если всё еще миром уладится…

— А как еще? — полностью всполошился я.

— Ну, я не следователь, подробностей не знаю… что там и как… Так, с бухты-барахты, сказать не могу… Давай-давай, Пьянчужка, урежь перед тем шпингалетом, не видит, что ли, что милиция едет? Нет уважения к форме, правильно говорит полковник… Вышли все! — указал он мне плечом на дверцу, а сам начал процесс выволакивания брюха на свет божий (которого оно, кажется, стыдилось и не желало вылезать).

Сержант запер машину, угрюмо прочапал к зданию и распахнул разболтанную дверь, капитан двумя руками внёс туда свое пузо. За ним, самым последним и крайним, шёл я, думая, что такое барахта бухты?

Пахнуло табачным дымом и казармой (где я был раз в жизни, когда отказывался от военной службы в пользу цивильной, в госпитале санитаром, за что папа Клеменс называл меня «альтернативный немец», а дедушка Людвиг ругал трусом и саботёром).

На черной лестнице — людно и оживленно: кого-то куда-то вели, кто-то дробно бежал по ступеням, кого-то звали:

— Олежка! Олег! Ордера не забудь, захвати, у меня кончились!

На второй площадке в кружок курили какие-то люди в одежде панков, с красными и зелёными хохлатыми гребешками и гремящими браслетами.

— Что, перекур? — спросил у них, отдуваясь после каждой ступени, капитан.

— Отбегались на сегодня. Отчет писанём — и всё… А ты кого поймал? Аль-Капона?

— Вроде того. — Капитан, переваливаясь, как корабль в бурю, пыхтя и упираясь руками в колени, одолел последние ступеньки и косолапо двинулся по коридору; сержант тащился рядом со мной, я чувствовал спёртый запах алкоголя. — Вон, сам стоять изволит…

И капитан сбавил темп до почтительного минимума, хотя и так полз, как разлапистая черепаха. Он попытался чуть склониться, но живот не позволял лишних движений: только вперед и по инерции.

Около кабинета стоял улыбчивый светлоглазый человек лет шестидесяти, седой, подтянутый и ширококостный, в штатском, хорошо сшитом костюме. В руках он держал расчерченные бумаги, похожие на ведомости или анкеты.

— Кого ведёшь? Куда? — спросил он, а я уловил какой-то странный акцент (реализация «е» как «е»-открытого, слабая палатализация).

— К вам, Гурам Ильич, куда ж еще? Вот, из бюро цынканули — иностранец, мол, с регистрацией опоздал, листка нет, всё на плёнку снимает, записывает…

Полковник засмеялся:

— Что же он может в этом гадюшнике записывать?.. Этих бездельников-лоботрясов?.. Здравия желаю, Егор Павлович, как рыбалка прошла? Успешно? Господь миловал, не было дождя? — Это он перенес свое внимание на бодрого старика в форме, спешившего с папками; тот на ходу ответил:

— Да как по маслу, вашими молитвами.

— И слава богу. Ну а дальше что? — Полковник перевёл глаза на Жирновского, меня между делом прорезав взглядом насквозь и наискось.

— Вот, вещдоков полные штаны, — указал капитан на оттопыренные карманы своего кителя.

— Главный вещдок — вот он, никуда не спрячешь. — Полковник указал на его брюхо. — В поте живота своего добываю хлеб свой с колбасой… Кстати, говорят, скоро толстяков будут сокращать и увольнять за ненадобностью… по профнепригодности…

— Да ить ну ерунда ж, половину уволить надо, все брюхатые. — И капитан захлопал воловьими глазами.

— Нет, не ерунда — вот анкеты, новые, анонимные, прислали. — Полковник потряс бумагами, но, когда капитан потянулся к ним, он не дал ему их, а наставительно продолжил: — Тучных лентяев и жирных лежебок уволят, оборотней в погонах изведут, милицию переименуют в полицию — и всё будет в порядке!.. С меня пример бери, — похлопал он себя по плоскому животу и приветливо спросил у проходящего мимо молодого человека с кобурой под мышкой: — Витя, решил проблему?

— Как будто вырисовывается…

— Ну, бог в помощь, я всегда, чем могу…

— Да я знаю, Гурам Ильич, спасибо…

Полковник проводил его задумчивым взглядом и вернулся к теме:

— Диета, Жирновский, диета и еще раз диета, как учил нас товарищ Сталин…

— Да я уж и так, тоже… на ей сижу… булочек почти не ем, про пельмешки забыл, вкус не помню, от всяких там спагеттей и тортелиней отказался, чего ещё?.. Ни ватрушечек, ни пампушек, ни сдобочек всяких, ни пончика там, ни тортика…

(«Вот они, суффиксы!» — пронеслось ликование, и я, не к месту и времени, не мог не вспомнить Ваши слова о непреодолимой тяге русских обозначать продукты питания исключительно через ласково-уменьшительные формы, что является прямым следствием перманентного голода в этом суровом климате.)

— Да, и что-то не по форме одеты, товарищ капитан. — Пропуская мимо ушей «сдобочки и пирожки», полковник покосился на капитановы уродливые кроссовки, на вылезшие из-под ремня углы голубой рубахи. — Где сапоги и сухпаек на двое суток?

— Да ить ведь… Ноги опухают, пухнут, вода…

— Будут опухать, когда им такой вес носить приходится, — сказал полковник и холодновато-серьезно присовокупил на «вы»: — Как преступника преследовать будете, когда вы по лестнице выше второго подняться не в силах? А? Что? Вон, до сих пор отдышаться не можете…

Жирновский беспомощно разлапил рот:

— Так… Куда ж он уйдет? Предупредительный, в воздух…

— А если нарушитель не остановится?.. Тогда на поражение стрелять? А может, он глухой?.. Или от испуга бежит?.. Или пьяный, не слышит, как с сыном генерала Блюдоплахова случилось… Нет, не годится так… — И, не обращая внимания на испуганное бульканье капитана, улыбчиво приложил руку к виску в полупоклоне, когда вдали прошествовал какой-то, очевидно, большой начальник, не менее объемистый, чем Жирновский, но более вальяжный, задумчивый и спокойный; за ним рьяной рысцой следовала группка людей, как стая гиен — за львом (чему я был свидетель на сафари в Кении). — В общем, бегать надо по утрам, бегать… Положи вещ-доки на стол! — Полковник посторонился, распахнув дверь с табличкой:

МАЙСУРАДЗЕ

Гурам Ильич

Начальник 3-го отделения

Капитан виновато внёс внутрь свое брюхо. Полковник корректно указал мне ладонью на открытую дверь:

— Геноссе, битте! Шпрехен зи дейч?

— О, ja, ja! А вы говорите? — обрадовался я.

— Нет, в школе учил… мало что помнится… Шпрехен зи дейч, Иван Андрейч? И каждый вечер в этот час он открывает васисдас… у нас немцев уважают…

А откуда он знает, что я немец? Капитан ему этого, кажется, не говорил…

В кабинете капитан, со свистом одышливо пыхтя и урча, стал выволакивать из карманов «вещдоки». Я стоял у стола. Полковник не спешил войти и серьезно говорил кому-то, мне из кабинета не видному:

— Да, не вышло у тебя, не успел, что делать… волка погоны кормят… в следующий раз будешь умнее… нет, если так — оставь себе, мальчишкам на молочишко… хорошо, сдай ведомость в хозчасть, я подпишу потом… Так, ты сейчас куда? — обратился он к капитану, войдя в кабинет.

Тот, с треском задрав рукав, с трудом нашел часы (на них с двух сторон налезало складчатое сало):

— Да ить… Полдень… Обедать пора… Ну и сержанту… чего-нибудь горячего, он совсем скис, вчера на дне рождения где-то, сегодня сам не свой…

— Да вы за себя говорите, товарищ капитан. Я очень даже свой, — подал из коридора голос сержант.