Валентина Мухина-Петринская - Смотрящие вперед

• Название: Смотрящие вперед
• Автор: Валентина Мухина-Петринская
• Жанр: История

---

Вдруг нас с силой ударило о какие-то столбы - то были сваи заброшенного рыбозавода. Кое-как мы взобрались по ним внутрь, вконец измученные и избитые. Море с шумом пронеслось дальше. В помещении было темно и холодно, но сухо. Сухо и безопасно.

- Вот черт! - воскликнул Фома отдышавшись, в его голосе слышалось беспредельное восхищение.- Вернулся-таки на старое место!

Это он о Каспии так говорил. Но радовался он преждевременно: через несколько дней море ушло опять. Это все зюйд-зюйд-вест наделал.

- Давай лучше выжмем одежду,- предложил я, лязгая зубами от холода.

Мы выжали и снова надели то, что осталось - одни лохмотья. Куртку я потерял.

- Придется сидеть здесь всю ночь? - спросил я.

- Может, поплывем дальше? - не без юмора осведомился Фома.

Он встал и долго шарил в темноте, потом принес камышовые маты. Мы уселись на них.

- Хорошо так,- заметил Фома, прислушавшись к реву воды и ветра,- теперь бы только закурить.

Мы всю ночь продрожали в пустом рыбозаводе. Ох и долгой она нам показалась! Перед утром немного соснули, прижавшись друг к другу.

Утром нас нашел там отец. Он был так рад видеть меня живым и невредимым, что даже не выбранил.

Я сообщил отцу, что потерял куртку.

- Хорошо, что не потерял голову,- добродушно буркнул отец.

Как осунулось и постарело за эту ночь его и без того худое лицо! А мы с Фомой походили на бродяг. На радостях отец обнял и Фому. И предложил отправиться к нам выпить от простуды и закусить, чтоб согреться...

И вот мы плыли на шлюпке там, где я только вчера катил на велосипеде. Фома взял у отца весла. Отец пересел на руль, укутав меня своей шинелью. Никогда прежде я не видел такого утра: оно было чистое и свежее, зеленое и голубое. Море дало ему прозрачность, небо - глубину. А ветер, накуролесив, улетел - стоял полный штиль. Отец рассказал, что за эту ночь моряна нагнала воду на сорок километров вокруг, подняв уровень моря на целых два метра. Были и жертвы, только не в нашем поселке - Бурунный расположен на острове, и его не затопило.

Море продержалось всего две недели. Нордовый ветер согнал его за четыре часа. Остров опять очутился на песке.

Вскоре я узнал, что линейно-технический узел созывает широкое совещание - слет. Сеня Сенчик под большим секретом рассказал мне, что на этом совещании Фому собираются премировать, и я упросил отца взять меня с собой. Дескать, охота послушать концерт самодеятельности, который будет после торжественной части. В поселковом клубе народу набилось битком, так как пришло много ловцов. Все нарядились, любо на них посмотреть! Отец надел новую форменную тужурку, загладил сам складку у брюк. Фома и то принарядился, чисто выбрился и постригся. Правда, начальству, кажется, не понравилось, что он вместо форменной тужурки был в морской куртке.

Фома немного опоздал и не нашел себе места. Когда отец ушел в президиум, он сел рядом со мной и подмигнул мне. Я внимательно взглянул в его лицо. Другое у него было выражение, будто тяжесть сбросил с себя многопудовую. А я подумал: ведь Фома еще совсем молодой парень. Он красивый, Фома. Девушки, кажется, тоже так думали, все посматривали на него, но он не замечал этого. И что ему далась моя сестра!

Первым шел доклад начальника линейно-технического узла Тюленева. Доклады он всегда читал по тетрадке. Прочитав все, что положено, он стал устно упрекать линейщиков, что они еще плохо используют опыт моего отца. А потом, успокоив свою душу, сказал так:

- Среди нас имеется живой пример того, каких результатов можно достигнуть, вооружившись методом нашего знатного новатора товарища Ефремова. Участок Фомы Шалого был в числе отстающих, а теперь он стоит на втором месте после... гм... нашего знатного...

Тюленев откашлялся и, потупив черные живые глазки, сообщил, что за апрель у моего отца было четыре повреждения (конечно, причиной тому боковой ветер, достигавший двадцати баллов), а у Фомы только три. На тот же ветер! В зале зааплодировали, а отец почему-то пристально посмотрел в мою сторону. Фома незаметно ущипнул меня.

В общем, Фома сделался героем вечера. Ему присвоили звание лучшего по профессии, поместили на Доску почета и в Книгу почета. А хвалили его! Другой бы на его месте просто зазнался, но Фома был не таков.

В самый разгар чествования Фома схватил меня за руку и, прежде чем я успел опомниться, выволок на сцену.

- Вот кто получил звание лучшего по профессии - Яша Ефремов,- сказал он твердо. Загорелое лицо его лоснилось от жары и пота, карие глаза округлились.

Поднялся страшный шум, некоторые кричали: "Как это так?" Тюленев требовал прекратить "шуточки".

Я пытался удрать, но Фома крепко держал меня за руку, как я ни крутился и ни извивался. Исподлобья я взглянул на отца, он улыбался как-то про себя. Потом он говорил, будто с самого начала догадался, зачем я "заимствую" у него всякие гайки, а раз под самым носом утащил плоскогубцы.

Фома потребовал тишины и, когда в зале немного стихло, не выпуская мою руку, сказал:

- Я опять буду ездить на промысловых судах, завтра уже выхожу в море.

Тут все ловцы стали кричать "ура". Фома махнул им рукой, будто с ринга, и бросил в сторону возмущенного Тюленева:

- А если меня некем пока заменить, участок смело можно доверить младшему Ефремову.

Долго у нас в Бурунном вспоминали этот слет. А Тюленев уговаривал меня взять участок. Но уже возвращалась Лиза, и я отказался. Другие у нас были планы.

ДОМ НА ВЗМОРЬЕ

Глава первая

ЛИЗА ПОЛУЧАЕТ НАЗНАЧЕНИЕ

Лизу ждали со дня на день. Мы еще не знали, куда она получила назначение. Сестра уже писала отцу, что забирает меня с собой; он не возражал, считая, что для Лизы так будет лучше: все-таки не одна.

Неожиданно я получил полторы тысячи рублей - зарплату Фомы за два месяца. Он наотрез отказался ее принять, говоря, что "работу делал за меня Яшка", и тогда начальник линейного узла торжественно вручил ее мне. Это были мои первые деньги. Отец с мачехой были очень довольны.

- Справишь себе новый костюм, и на туфлишки останется,- решили они.

У. меня еще никогда не было настоящего костюма. Я всегда ходил в лыжном или в старой отцовской куртке. Но я не придавал этому большого значения. Подумаешь!.. И потому сразу решил: куплю Лизе платье.

Когда Прасковья Гордеевна потребовала у меня деньги, чтоб идти покупать отрез на костюм, я так ей и объявил. Она ахнула и опустилась на стул.

- Дурной ты, я погляжу... Купи ей штапеля на платье - чем плохой подарок? Я ей покажу, как сшить.

- Нет. Вмешался отец:

- Мать дело говорит.

- Ты ведь сказал, что не возьмешь эти деньги,- бросил я с укором отцу,мне они очень нужны...

Я чуть не заплакал. Отец смущенно пожал плечами.

- Девай их куда хочешь,- буркнул он. Прасковья Гордеевна надулась и стала греметь посудой.

Я решил купить сестре самое красивое платье, какое только может быть. Но легко сказать, а как сделать? Ни в Бурунном, ни в райцентрах по соседству таких платьев не было.

Сколько я ни думал, но придумать ничего не мог, и посоветоваться не с кем. Фома ловил рыбу на глуби. Он теперь работал помощником капитана промыслового суденышка. Не с Ефимкой же советоваться насчет платья.

Вечером я читал в своей комнатушке за кухней. Отец с мачехой сидели у себя возле приемника - мачеха вязала отцу носки, а он просматривал газеты. Передавали замечательный концерт из Колонного зала. Отложив книгу, я бросился на кровать и стал слушать. Пела заслуженная артистка РСФСР Оленева:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

...Я опомнился - меня словно не было некоторое время. На незримой сцене уже шел какой-то скетч.

Деньги приводятся в исчислении до 1961 года.

Я поднялся и притворил дверь. За стеклом насвистывала моряна, бросаясь песком в окно.

Мысленно я представил прекрасное лицо той, что могла так петь. Я видел ее портрет в "Огоньке", да и у Маргошки в ее коллекции артистов была фотокарточка Оленевой.

Я сидел на кровати и размышлял, что же такое искусство? В чем его сущность? Отчего оно так потрясает человека? Что заставило миллионы лет тому назад пещерного человека высекать на твердой скале сцены охоты на мамонтов?

Как-то я задал эти вопросы Юлии Ананьевне. Она очень долго объясняла, но на мои вопросы так и не ответила. По ее словам выходит, что художника заставляет творить классовая борьба, поскольку он является выразителем мыслей и чувств класса. А если бы не было классовой борьбы, он бы тогда не творил? А пещерный человек? При коммунизме не будет классов, а искусство, несомненно, достигнет наивысшего расцвета.

- Ты удовлетворен? - спросила учительница, когда кончила мне объяснять.

Я по-честному сказал, что не удовлетворен. Юлия Ананьевна растолковывала мне минут двадцать. Я опять был не удовлетворен. Она рассердилась и говорит:

- Какой ты все ж таки тупой, Ефремов!