Сергей Раткевич - Наше дело правое

• Название: Наше дело правое
• Автор: Сергей Раткевич
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-28667-6

Кто из нас ни разу не слышал, что великих людей не существует, что подвиги, в сущности, не такие уж и подвиги — потому что совершаются из страха либо шкурного расчета? Что нет отваги и мужества, благородства и самоотверженности? Мы подумали и решили противопоставить слову слово. И попытаться собрать отряд единомышленников. Именно поэтому и объявили конкурс, который так и назвали «Наше дело правое», конкурс, который стартовал в День защитника Отечества. Его итог — эта книга.

При этом ее содержание никоим образом не привязано к реалиям Великой Отечественной. Ее герои бьются на мечах, бороздят океаны на клиперах и крейсерах, летают на звездных истребителях. Они — и люди, и эльфы, и вуки, и драконы, и роботы, наконец. Главное не декорации и даже не сюжет, а настрой, уверенность в том, что «наше дело правое, враг будет разбит и победа будет за нами».

С уважением Ник Перумов, Вера Камша, Элеонора и Сергей Раткевич, Вук Задунайский.

---

Опустил глаза господарь Влад, пали длинные тени от ресниц на щеки его, и молвил тогда:

— Да будет так!

— Подойди сюда, — тихо сказал отец Николай Ратко. — Смотри. Узнаешь? Это сказания о господаре валашском Владе Дракуле по прозванию Цепеш. Все три. Вот первое. Вот второе. Вот третье — я закончил его, пока ты спал. Мы с гостем покинем келью — негоже ему тут оставаться. А ты выбери одно из трех сказаний и отнеси его в монастырскую библиотеку. Два же других сожги в жаровне. Понял ли ты меня, сын мой?

— Да, отче. Я понял.

— Смотри, не ошибись. Тебе решать судьбу господаря Влада и народа его.

Кивнул Ратко головой, но смотрел все время на гостя, не отрываясь, — видать, и вправду был у Дракулы дурной глаз. Вышел отец Николай из кельи, за ним двинулся и господарь Влад. Выходя чрез дверь, наклонился он пред низким косяком. Наклонился, но на миг обернулся, глянул на Ратко напоследок своими глазищами — и зашуршал соболями по каменной кладке узкого хода.

Стихло все в предутренний час. Спокойно спал древний монастырь за крепкими стенами. Стоял Ратко подле стола, на котором лежали три стопки пергаментов. Стоял — и не мог решиться, какой из них взять. То к первому руки тянулись, то ко второму, то к третьему… Все они были истинными. Все они были ложными. Не смог Ратко сделать выбор. Кто он такой, чтоб судить господаря Влада? Не ведал Ратко, было ли дело господаря правым или неправым. Но в том, что сам он задумал дело правое, сомнений у него не было. Сложил Ратко все три Сказания в суму, а в жаровню бросил список с «Жеста Хунгарорум», залитый намедни чернилами, — туда и дорога этим венграм. Запамятовал отрок, что решает он нынче судьбы народов. Не потому ли закатилась с той поры звезда королевства Венгерского?

Сделал так Ратко, взял суму на плечо, тихо вышел из кельи и направился в библиотеку. Страшна было ему идти по темным залам монастырским. Защищают здесь сами стены от духа нечистого, но от себя самого как защититься? Прижал Ратко к себе покрепче суму и проскользнул в зал, где хранились рукописи. Зашел он в самый дальний угол, разыскал самый дальний сундук и положил на дно его все три сказания, завалив сверху тяжелыми томами. Пусть упокоится господарь Влад до той поры, пока не придут сюда люди, не откроют сундук и не отыщут под горой пергаментов то, что было сокрыто. Пройдут века, и люди забудут о том, что было. Про все забудут: про царей и воевод, про князей и простых людей, про зло и добро. Все стирается из памяти людской. Но станет все так, как в этих сказаниях. Быть господарю Владу едину в трех лицах: и героем, и кровопийцей, и тем, кто ищет смерти, а она бежит от него. Так осудил отрок великого и страшного господаря Валахии Влада по прозвищу Цепеш из ордена Дракона. И был справедлив его суд.

* * *

Конец же его сице: живяше на Мунтъянской земли, и приидоша на землю его турци, начаша пленити. Он же удари на них, и побегоша турци. Дракулино же войско без милости начаша их сещи и гни та их. Дракула же от радости възгнав на гору, да видить, како секуть турков, и отторгъся от войска; ближнии его, мнящись яко турчин, и удари его один копием. Он же видев, яко от своих убиваем, и ту уби своих убийць мечем своим пять, его же мнозими копии сбодоша, и тако убиен бысть.

А жизнь монастырская пошла своим чередом. Отец Николай писал свои рукописи, Ратко подсоблял ему. Не являлся боле господарь Влад в Хиландаре, но ведали они, что ушел он только на время и что когда наступят сроки — выйдет он на Дикую Охоту, и ужаснутся те, кто отрекся от света и избрал тьму. Не сказал Ратко учителю о своем выборе — да тот и не спрашивал. Только потрепал его по голове да прижал к себе — совсем как отец когда-то.

Так прошли три года, пока однажды Ратко тайно не покинул Хиландар. Хватился его отец Николай — а уж поздно было. За мелкую серебряную монету увез моряк-грек юношу с горы Афон туда, где не было ни крепких стен монастырских, ни крутых берегов. Потерял отец Николай след его. Ни разу не приходила ему весть от ученика — ни добрая, ни злая. Взял он тогда себе нового воспитанника — Живко, а все вспоминал о том, пропавшем. Все выспрашивал у гостей монастырских да у греков, что корабли приводят к причалу, не видали ли они юношу-серба по имени Ратко? Не слыхали ли что о нем? Но те в ответ только качали головами.

Однажды только услышал отец Николай весть о том, что нагнал на турок страху под Митровицей некий хайдук Ратко Младич. Появлялся-де он и исчезал прямо на глазах невероятным образом, будто из-под земли, был заговорен от сабель и пуль, неуловим и жесток с турками настолько, что боялись они его поболе мутессарифа смедеревского.[55] Но был ли то его Ратко или какой другой — про то отец Николай не ведал. Мало ли бродило по Сербии тех, кому нечего было терять и кто брал в руки оружие, дабы наказать турок за дела их поганые! А ежели то был его Ратко, то, видать, сглазил его Дракула. Сманил он парня, сбил с пути истинного на путь мученический.

Исправно носил Живко в келью сыр, пресную погачу, оливки и вино, старательно выводил буквы на бумаге, высунув от усердия язык. Но не брал боле отец Николай в руки летописей про орден Дракона, корпел он отныне только над деяниями святых угодников. Ибо пройдут века, и люди забудут о том, что было. И будет все так, как начертано им. Сокровенное знание живет вечно. А ну как поднимется оно выше стен монастырских — что устоит тогда?

СОЛДАТ

Когда пылавшая броня
остынет, скорчившись калекой,
живые вытащат меня
пригоршней пепла из отсека.
Да, мне бы выжить… Хоть назло
бородачу с гранатометом…
Но в этот раз не повезло.
Война… Случается, чего там…
Да, и еще: из-под Шали,
не будь я пеплом — просто телом,
со мной бы парни не ушли,
все полегли б, такое дело.
А так — горами налегке,
пригоршня пепла — груз не тяжек,
не помешает на тропе
поставить сколько-то растяжек,
способных «духов» задержать —
пусть помудохаются с ними.
…Ну, парни, в бога-душу-мать,
дойдите же хоть вы — живыми.

Юрий Гладкевич

Владимир Березин ВОСЕМЬ ТРАНСПОРТОВ И ТАНКЕР

Старший лейтенант Коколия задыхался в тесном кителе. Китель был старый, хорошо подлатанный, но Коколия начал носить его задолго до войны, и даже задолго до того, как стал из просто лейтенанта старшим и, будто медведь, залез в эту северную нору.

Утро было тяжелым, впрочем, оно не было утром — старшего лейтенанта окружал вечный день, долгий свет полярного лета.

Он старался не открывать лишний раз рот — внутри старшего лейтенанта Коколия усваивался технический спирт. Сложные сахара расщеплялись медленно, вызывая горечь на языке. Выпито было немного, совсем чуть — но Коколия ненавидел разведенный спирт.

Сок перебродившего винограда, радость его, Коколия, родины, был редкостью среди снега и льда. Любое вино было редкостью на русском Севере. Поэтому полночи Коколия пил спирт с торпедоносцами — эти люди всегда казались ему странноватыми.

Впрочем, мало кто представлял себе, что находится в голове у человека, который летит, задевая волны крыльями. Трижды приходили к нему летчики, и трижды Коколия знакомился со всеми гостями, потому что никто из прежних не приходил. Капитан, который явился с двумя сослуживцами к нему на ледокольный пароход с подходящим названием «Лед», был явно человек непростой судьбы, Чины Григорьева были невелики, но все же два старых, еще довоенных, ордена были прикручены к кителю. Капитан Григорьев был красив так, как бывают красивы сорокалетние мужчины с прошлым, красив черной формой морской авиации, но что-то было тревожное в умолчаниях и паузах его разговора. Капитан немыслимым способом получил отпуск по ранению, во время этого отпуска искал свою жену в Ленинграде и увидел в осажденном городе что-то такое, что теперь заставляло дергаться его щеку.

Тут даже спирт не мог помочь. Григорьев рассказывал ему, как ищет подлодки среди разводий и как британцы потеряли немецкий крейсер, вышедший из Вест-фиорда.

Пришел и другой старший лейтенант, артиллерист. Он рвался на фронт, и приказ уже был подписан — один приказ и на него, и на две его старые гаубицы. За год они не выстрелили ни разу, но артиллерист клялся, что если что — не подведет.

Спирт лился в кружки, и они пили, не пьянея.

А теперь Коколия стоял навытяжку перед начальником флотилии и слушал, слушал указания.

Нужно было идти на восток, навстречу разрозненным судам, остаткам конвоя, что ускользнули от подводных лодок из волчьей стаи, — и при этом взять на борт пассажиров-метеорологов.

При этом старший лейтенант утратил часть своей божественной капитанской власти. Оказалось, что это не пассажиры подчиняются ему, а он — пассажирам.