Алексей Коркищенко - Лошадиные истории

• Название: Лошадиные истории
• Автор: Алексей Коркищенко
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1986

О чем думают лошади? Ответ на этот вопрос ищет деревенский подросток из повести «По добрую воду», чье познание мира и приобщение к труду происходят в тесном общении с четвероногими друзьями человека. Увлекательные «Лошадиные истории», в числе которых героико-приключенческая повесть «Рыжая стая» — о спасении четырнадцатилетней девочкой донских лошадей буденновской породы от захвата гитлеровцами, — включены в сборник повестей и рассказов А. Коркищенко.

---

— Да, сама! Я держу ее, а она тянет!..

Зина утробно бормотала, притрагиваясь к плечу фельдшера губами.

— Видишь, она помнит меня! Здоровается, привечает, — Он погладил лошадь по шее, помял соколок. — Слабенькая стала… Так, говоришь, потянула тебя прямо до конского госпиталя? Не понимаешь почему? Она же тут одно время на излечении была. Лечебные ванны для ног принимала. Запущенный мокрец был у нее. Ну, вылечил я ее, избавилась она от страданий. Помнит о том крепко. — Попов ходил вокруг Зины, ощупывая ее. — Память у коня, чтоб ты, Енька, знал, отменная — и на добрые, и на злые человеческие дела. И нюх у коня хороший, по запаху он нашего брата, коновала, за километр слышит. Правда, мерин сторонится нас, а вот кобылица сама подходит, на болезни жалуется. У них, у лошадей, чтоб ты, Енька, знал, на первом месте память, потом слух и нюх. Зрение у них не ахти какое.

Зина потерлась лбом о плечо Попова, затем почесала зубами себе бок.

— Замечаешь, Енька, какая Зина сообразительная лошадь? Видишь, сама показывает, где у нее болит! — он взялся за ганашу, за подбородок, скажем, нащупал вену, стал считать пульс. — Ага, частит немного… Давление повышенное, потому, видно, и голова у нее побаливает. Нервная старушка! — Поджав заднюю ногу к животу, Зина стала чуть-чуть покусывать бабку, щелкая зубами, Федор Петрович взялся за нее, Зина терпеливо стояла на трех ногах.

Я неотрывно следил за действиями ветфельдшера. Он завернул щетку на бабке, ощупал сустав, крепко нажимая на него большим пальцем. Лошадь дернулась. Попов поцокал языком.

— Эге, да тут небольшая опухоль… Но не мокрец… А-а, вон в чем дело — поранилась чем-то острым. — Отпустил ногу лошади. — Дам я тебе, Енька, жидкий состав в бутылке, и ты вот что будешь делать…

— Я буду делать? — в испуге переспросил я.

— А то кто ж?.. Ничего тут сложного нет. На ночь помоешь Зине ногу, промокнешь, потом намотаешь вот тут, вокруг бабки, чистую тряпку, а вот с этой стороны, где ранка, ватку подсунешь и этим жидким составом хорошенько пропитаешь ватку. А утром тряпку снимешь. Ясно?

— Ясно…

— Слушай, а все-таки почему это именно ты привел Зину ко мне?

— Да я же с ней работать буду! Леонтий Павлович сказал, что сперва ее надо привести в порядок, причепурить… А что ее чепурить, когда лечить надо…

И начал я перечислять, чем она, на мой взгляд, болела. Вон и хребтина торчит, и кожа побита, и на ногах костяные наросты. Очень верил тогда в то, что ветфельдшер мог запросто преобразить старую лошадь, и страстно убеждал его сделать это.

— Енька, если ты собираешься работать с Зиной, тогда внимательно слушай, что я тебе скажу. На ногах у нее эти костяные наросты, чтоб ты знал, так называемые жабки, — штука неизлечимая, да и не мешают они лошадке нормально жить и работать. — Попов вынул из просторного кармана полотняного пиджака трубку и стал выслушивать лошадь. — Все у нее вроде бы в порядке. Сердце, правда, чуток сбивается с ритма, и дыхание шумновато: она, видно, не так давно воспаление легких перенесла. И никто не позвал меня к ней, никто не привел ее сюда, в конский госпиталь. Никто ведь не следит за здоровьем и благополучием заслуженного боевого коня, а теперь так называемой клячи! Потную поят, потную на сквозняке ставят, не растирают соломенными жгутами, не прикрывают попоной… Что за люди-звери! Имели собственных лошадей — жалели, а когда они стали колхозными — издеваются над ними, портят… А худая она, Енька, может быть, и на нервной почве. Понервничает из-за дураков — аппетит потеряет, а потом стоит дремлет, голодает или от коликов страдает. Да, Енька, Зина была боевым конем, к дисциплине, к порядку, к справедливому человеческому отношению смолоду была приучена. Паек строевого коня получала, разнообразные витаминные корма и овес давали ей. А что она сейчас получает?.. Шиш с маслом! — посмотрел пристально лошади в глаза, потом рот ей раскрыл, в глубину заглянул. — Авитаминоз у нее, чтоб ты знал, Енька! Овощами ее надо подкармливать, овсецом. Слышал? Если думаешь всерьез с ней работать и дружить, то должен хорошо слышать.

— Я слышу! Слышу! — заверил я.

— И должен хорошо понимать, зачем я тебе все это говорю. Если ты жалеешь Зину, то слушай такой наказ мой: бери ее ночевать домой, примочки делай, как я учил, подкармливай овощами, пойло на макухе готовь. И вот что еще: надо бы попасти Зину на целине, «на Сахалине». Знаешь, где это?

— Знаю… Это далеко… аж за третьим бугром, — пробормотал я, чувствуя, какой груз забот о лошади наваливается на меня.

— Обязательно надо попасти Зину на древнем целинном разнотравье!.. И не крути носом, Енька, ежели хочешь лошади помочь. Она там найдет себе нужную лечебную травку. Лошади сами знают, какая им нужна травка от той или другой болезни. У лошади тоже глисты всякие бывают, и она знает, какими травами их выгонять.

Он вынес из «конского госпиталя» бутылку с «составом» и банку с густой мазью, сильно пахнущей карболкой. Бутылку отдал мне и стал втирать мазь в ранки на коже лошади, продолжая просвещать меня:

— Купай почаще Зину, чисти щеткой, протирай суконкой, а то ведь, знаешь, какое дело: на грязной, потной коже лошади оводы оставляют свои личинки, а лошади облизывают себя и друг дружку, и эта пакость попадает им в рот и во внутренности, и они потом очень нервничают по этой причине… Да, вот еще, братец. Дней десять, пожалуй, надо дать ей, чтоб оклематься. Попасешь ее, подкормишь, подлечишь. В кузню пока не веди. Не дастся она подковаться. Потом поведешь, как перестанет прихрамывать. Ты все понял?

— Все понял, Федор Петрович.

— Все выполнишь, что наказывал тебе? Имей в виду, кроме тебя, ей некому помочь. А то, если уж совсем захиреет коняшка, на курятник отволокут ее.

Последняя фраза окончательно меня убедила, и я ответил решительно, без размышлений:

— Все выполню!

— Ну, смотри, братец, давши слово — держись!

Плотный, крепко сбитый Попов погладил меня по голове мозолистой рукой, крепко пахнущей карболкой, воскликнул:

— Гляди-ка, кто тебя прилизал такими волнами?

— Да кто ж… Она и прилизала, — смущенно ответил я, кивая на Зину.

— Ну, Енька, раз так, то дело у вас на лад пойдет!

В это я еще окончательно не верил, не мог себе представить, кем и чем для меня станет старая лошадь Зина.

Я старательно выполнял наказы ветфельдшера. Пас Зину на целинном разнотравье «Сахалина», подкармливал овощами и овсом, купал и лечил. Отец помогал во многом, он-то понимал, как мне необходимы эти все заботы. Да, это был очень важный период в моей жизни — я нес ответственность за большое, но беспомощное существо, здоровье и благополучие которого зависели от моей доброй воли: ведь теперь именно я должен был ухаживать за ним — кормить, поить, жалеть и защищать от дураков. И как возвышало меня, поднимало в собственных глазах это только что родившееся чувство ответственности, как взрослило!

И еще одно, может быть, наиважнейшее, произошло со мной: рядом с лошадью, в общении с ней, я почувствовал вкус к работе, к коллективному труду, и оттого стало определяться во мне чувство долга перед людьми. Хорошо было чувствовать себя нужным лошади, семье, колхозу. И теперь уже мама не мучилась, поднимая меня по утрам. Я вскакивал, едва она произносила: «Вставай, сынок, чуешь, Зина ржет, тебя зовет, видать, уже соскучилась по тебе».

Какую радость я испытывал, когда, подбегая к Зине, слышал ее призывное, ласковое ржание и глуховатый, нутряной разговор. Я легко разбирал, что она говорила, — она здоровалась со мной, была рада меня видеть и просила чего-нибудь сладкого. В детском возрасте мы, люди, очень просто понимали язык животных — этой замечательной способностью нас наделяло пылкое воображение и вера в чудо. Да, дети к животным ближе, и они понимают друг друга лучше, чем взрослые, — у них сходная — чувственная — основа восприятия мира.

И вот, взяв на себя заботу о Зине, я вскоре постиг одну из важнейших для себя истин: по тому, как человек относится к лошадям, можно было очень просто определить, хороший он или плохой, добрый или злой, как бы он ни маскировался перед людьми.

И потом мне еще открылось очень важное: лошадь — это ведь не просто тягловая сила, домашнее животное, способное выполнять за тебя самые разные тяжелые работы, на ком ты можешь ездить верхом, но это прежде всего очень красивое, интересное, притягательное существо, какому нельзя отказать в разуме, с кем ты можешь верно, крепко дружить, рядом с которым ты сам становишься лучше, добрее, умнее и с помощью которого ты можешь приобрести и проявить лучшие человеческие качества — смелость, ловкость, мужество, уверенность в своих силах, и так далее, и так далее…

Нужна, нужна человеку лошадь! Очень нужна с самых малых лет.

Как славно, что у моего дяди Леонтия Павловича хватило доброты и внимания, чтобы настоять, уговорить меня работать с удивительной лошадью Зиной: сколько пережил я разного рядом с ней и сколько открыл прекрасного — такого, чего бы и не открылось мне без нее! До сих пор припадаю к тому чистому источнику, открытому мной в детстве.