Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

• Название: Гнёт ее заботы
• Автор: Тим Пауэрс
• Жанр: Альтернативная история

Еще одна книга как и Врата Анубиса написанная в жанре альтернативной или крипто истории, истории, где события хорошо нам известные тесным образом переплетаются с вещами, ускользающими от нашего взгляда. Где величайшие поэты всех времен занимают свое вдохновение у вампиров и ламий, иссушающих их и взимающих за свою заботу кровавую плату. Где хирург Майкл Кроуфорд едет на свою свадьбу и еще не знает о той роли, которую ему суждено сыграть в жизни великих поэтов. Где над всем старым светом огромной мрачной тенью реет австрийская империя Габсбургов. А с высоты на всю эту мышиную возню молчаливо взирают вечные горы.

---

Но теперь в его мыслях безраздельно царила она, и Кроуфорд забыл обо всем остальном. Она не пользовалась словами, но он понял, что она должна куда-то уйти. Уйти, чтобы выполнить данное пять лет назад обещание, и что лишь два находящихся здесь человека могли помочь ей совершить этот вояж ― и один из них как раз отбывал. Она сообщит о нем… его имя и отличительные черты… определенным типам… людей, которые постараются защитить его, если он попадет в беду.

И пока ее не будет… лучше бы ему хранить ей верность.

Кроуфорд пытался было возразить, сказать, как сильно он в ней нуждается, но хотя он кричал на нее, вглядываясь в ее колдовские глаза, пока ее словно выточенное из слоновой кости лицо нависало над ним, он не был уверен, что она его слышит.

В конце концов, она покинула его, на холодном склоне холма, слишком холодном, чтобы пытаться заснуть. Он поднялся на ноги, застегнул одежду и совершенно опустошенный, возобновил свой прерванный путь до Женевы.

Чуть позже в Гавре[129], на севере Франции, Перси Шелли шагнул на борт корабля, который должен был доставить его в Англию…

…И Кроуфорд остался совершенно один. Она ушла, не просто ушла куда-нибудь еще, как бывало прежде. Теперь она растворилась полностью и больше не присматривала за ним, не заботилась о нем. Ночь тотчас стала темнее ― это внезапно ослабло его ночное зрение. Волей-неволей ему пришлось перейти на шаркающий шаг, нащупывая неровности дороги и определяя момент, когда он отклонялся к обочине.

Шелли, в конце концов, оказался прав ― ему так и не удалось оставить ее на этой стороне канала.

ГЛАВА 8

I saw pale kings, and princes too,

Pale warriors, death-pale were they all;

Who cry'd—'La belle Dame sans merci

Hath thee in thrall!

I saw their starved lips in the gloam

With horrid warning gaped wide,

And I awoke, and found me here

On the cold hill side.

— John Keats, «La Belle Dame Sans Merci»

Я видел бледных королей,

И принцев, и войнов утративших пыл,

Кричавших «La Belle Dame sans Merci»,

В рабы ты ее угодил.

Их губы бескровно зияли во тьме,

Горели страданьем глаза…

В тот миг я очнулся .,. и долго лежал

На холодном склоне холма.

— Джон Китс, «La Belle Dame Sans Merсi»[130]

… кольца с печатями ― ожерелья ― шары и т.п. ― и даже

не уверен что ― изготовленные из горного хрусталя ― агатов ―

и других камней ―

все эти куплены мною во время путешествия к Мон Блан

в небольшом местечке Шамони ― специально для тебя и детей…

― Лорд Байрон,

к Августе Ли,

8 Сентября 1816

Лорд Байрон не особо любил подниматься рано, еще больше не нравилось ему находиться в одной карете вместе с доктором Полидори; одну такую ношу он, пожалуй, еще мог бы вынести ― по крайней мере, часто с достоинством выносил ― но все сразу, в один день, ― это уже было слишком. От этого кто угодно мог потерять самообладание.

Громадный дорожный экипаж Байрона медленно пробирался через столпотворение близ северных ворот Женевы; экипаж был сделан в Англии, скопирован с одного из знаменитых экипажей Наполеона, захваченных возле Женап[131], и умещал в себе кровать, стол и столовое серебро… но все это ничуть не помогало ему маневрировать в дорожной пробке.

Несмотря на это, молодой доктор, казалось, ничуть не был обеспокоен задержкой. Перед тем как они отправились, Полидори проделал уйму энергичных упражнений, продемонстрировав всему миру свою дисциплинированную отдышку, а теперь, прищурившись, оглядывал далекие горные пики, реющие посреди голубого неба на фоне фронтонов и шпилей города, и что-то бормотал себе под нос.

Байрон этого не выносил. Вне всяких сомнений, доктор декламировал какой-нибудь никудышный стих собственного сочинения. И как его только угораздило возомнить себя поэтом?

Байрон налил себе еще один бокал Фенданта[132], главным образом, чтобы позлить не одобряющего этого врача.

Так оно и вышло, Полидори взглянул на него и насупился. ― Это уже ваш пятый бокал вина за сегодня, милорд, а вы встали лишь пару часов назад! Он прочистил горло. ― С медицинской точки зрения… а также посредством математики, было доказано, что употребление вина, в неумеренных количествах, имеет… катастрофические последствия… для пищеварительной сферы…

― Как только я встречу человека с пищеварительной сферой, Полидолли, я сразу же направлю его к тебе. Все же, что есть у меня, это мой старый добрый желудок, и он расположен выпить. Байрон подставил вино солнечным лучам, любуясь тем, как солнце наполняет его мягким янтарным свечением. ― Выпивка ― это мой старый добрый друг, и она никогда не обманывала моего доверия.

Тим Пауэрс ― Байрон оценивает вино Картофелеголовая фигура и подпись под ней ― Джим Блейлок

Полидори угрюмо пожал плечами и снова уставился в окно; его нижняя губа выпятилась больше чем обычно, но, по крайней мере, он прекратил свои sotto voce[133] декламации.

Байрон кисло усмехнулся, припоминая перебранку, произошедшую с завистливым молодым врачом четыре месяца назад, когда оба они путешествовали вверх по реке Рейн. ― Все же, ― сказал тогда Полидори, ― что вы такого можете сделать, чего я не сумел бы? Байрон устало потянулся. ― Ну, поскольку ты сам спросил, ― с усмешкой ответил он, ― что ж, думаю, есть три такие вещи. И, конечно же, Полидори тут же воспылал жаром узнать, что за вещи это были. ― Ну, ― ответил Байрон, ― я могу переплыть эту реку… я могу погасить свечу из пистолета с расстояния двадцати шагов… и, наконец, я могу написать поэму, которая за один день раскупается тиражом в четырнадцать тысяч экземпляров.

Это было забавно; особенно после того, как Полидори не нашел что возразить. Байрон наглядно проделал все это ― разве что не переплыл Рейн, но он слыл отменным пловцом, который однажды проплыл милю в коварном море между Сестосом и Абидосом в Турции ― а Полидори не мог притязать, что способен хотя бы на что-нибудь из этого списка. Тот диалог, как и произошедший этим утром, привел молодого врача в дурное расположение духа.

Толпа перед ними наконец расступилась, и кучер Байрона, погоняя лошадей, вывел экипаж за городские ворота.

― Наконец-то, ― пробурчал Полидори, неуклюже ерзая на своем сиденье, словно намекая, что в конструкции кареты недостает еще одной важной комнаты.

Просто для того, чтобы еще позлить юношу, Байрон наклонился вперед и открыл переговорную заслонку. ― Ты не мог бы ненадолго остановиться, Морис, ― окликнул он кучера. Он уже собирался сказать, что хочет дать лошадям немного отдохнуть; но затем, взглянув в окно, увидел руку и затылок, словно полузатопленные рифы вздымающиеся посреди маргариткового моря на обочине дороги.

― Что на этот раз, милорд? ― вздохнул Полидори.

― Ты у нас вроде бы врач, ― сурово сказал Байрон. Там на обочине люди умирают, а все что тебя занимает, это декламировать поэзию и рассказывать мне о пищеварительных трапезоугольниках.

Полидори понял, что что-то пропустил. Он, щурясь, выглянул в одно из окон, пытаясь понять, что это было, и, если не ошибся с направлением, вокруг все было вполне благопристойно… ― Люди умирают? ― пробормотал он.

Байрон тем временем уже покинул карету и, прихрамывая, спешил через поросшую травой обочину. ― Сюда, болван. Поупражняйся в изящных искусствах на этом бедо… Он замолчал, так как перевернул безвольное тело и узнал лицо.

Узнал его и доктор Полидори, тяжело ступая подошедший сзади. ― Ба! Да это же тот самый якобы доктор, который недавно наградил Шелли пневмонией! Я говорил вам, что навел кое-какие справки, и оказалось, что на самом деле он ветеринар? Думаю, он просто пьян. Нам тут…

Байрон, не слушал его, вглядываясь в изможденное лицо и вспоминая, как близко он сам подошел к подобному несчастью в дни своей юности. Вспомнил он и про оберег ― сердоликовое сердце, которое позже подарил ему друг, а также про странный кристаллический череп, который он самолично откопал в своем фамильном поместье. Череп сгодился на кубок.

― Занесем его внутрь, ― тихо сказал Байрон.

― Что, пьяницу? ― запротестовал Полидори. ― На вашу замечательную обивку? Давайте, просто оставим записку…

― Тащим его внутрь, я сказал! ― прорычал Байрон. И налей немного вина в ту аметистовую чашу, что упакована в чемодане с моими пистолетами. А потом, ― спокойно продолжил он, кладя руку на плечо испуганного молодого врача, ― подсчитай, сколько я тебе должен. Твои услуги больше не понадобятся.

На мгновение Полидори лишился дара речи. ― А? Что? ― пролепетал он. ― Вы что, сошли с ума, милорд? Он же ветеринар? Даже не хирург, как он тогда заявил, ему только животных лечить. И это им вы хотите заменить меня, выпускника Эдинбургского университета? Пять бокалов вина за одно утро, не удивительно, что вы такое говорите! Как ваш врач, боюсь, я должен…