Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

• Название: Гнёт ее заботы
• Автор: Тим Пауэрс
• Жанр: Альтернативная история

Еще одна книга как и Врата Анубиса написанная в жанре альтернативной или крипто истории, истории, где события хорошо нам известные тесным образом переплетаются с вещами, ускользающими от нашего взгляда. Где величайшие поэты всех времен занимают свое вдохновение у вампиров и ламий, иссушающих их и взимающих за свою заботу кровавую плату. Где хирург Майкл Кроуфорд едет на свою свадьбу и еще не знает о той роли, которую ему суждено сыграть в жизни великих поэтов. Где над всем старым светом огромной мрачной тенью реет австрийская империя Габсбургов. А с высоты на всю эту мышиную возню молчаливо взирают вечные горы.

---

― Но по словам того толстяка, у них его нет, глаз не был восстановлен, ― сказал Шелли. На берег плеснула волна, с пенным шелестом кружась вокруг копыт его лошади. ― И вообще, как подбрасывание монет может помочь это выяснить?

― Ну, Карло ― эксперт в бросании монет. Он настолько хорош в этом, что его мастерство граничит с невозможным. И если принять это как данность, то по точности его броска можно судить о границах возможного. Если бы глаз был восстановлен, его монета приземлилась бы значительно ближе к пятну крови; а если бы Грайи не спали и имели при себе глаз, она приземлилась бы точно на него.

― А что если бы они не спали, когда он бросал монеты? Не спали, но все еще не имели глаза?

― Как раз для этого ты и прибыл в Венецию ― разбудить их, пока у них нет глаза ― именно на это я и намекал в письме. Что же до монеты Карло, даже и не знаю, что бы с ней случилось, если бы он бросал ее при таких обстоятельствах. Я как-то спросил его, и он пытался мне объяснить, но все, что я понял, что монета не будет даже существовать между моментом броска и ее остановкой; и место где она остановится совершенно не будет зависеть от того, как он ее бросил; даже пенни, который приземлится, не будет во всех смыслах тем же самым, который он подбросил.

Шелли задумчиво нахмурился, но через несколько мгновений неуверенно кивнул. ― Пожалуй, в этом есть какая-то нездоровая логика, ― сказал он. ― Мы пытаемся вернуть определенность, предопределение; эти существа, эти три древние сестры отбрасывают… скажем, поле. Если они владеют глазом, это поле незыблемой определенности, но если они слепы, это поле расширенных возможностей, свобода от бесстрастных механистических ограничений. Он, ухмыльнувшись, взглянул на Байрона своими яркими глазами. ― Ты должен помнить, что Персей позаботился о том, чтобы задавать им свои вопросы, пока они отбрасывали слепое поле, так что то, о чем он спрашивал, переставало быть невозможным.

― Я, признаться, не думал об этом, ― ответил Байрон. ― Но, пожалуй, ты прав, если они не спят, но все еще слепы, тогда многое, из обычно невозможного, становится возможным в их окрестности.

― И где они сейчас, эти Грайи? Здесь в Венеции? Армянские священники рассказывали, как их пробудить?

― Я не особо уверен, как нам их разбудить, для этого нужны некие очень редкие виды топлива. Что же до Грай ― ты видел двух из них час назад, на южной стороне пьяццы. Третья упала в канал, когда их пытались водрузить на место, давным-давно, в двенадцатом веке.

Шелли удивленно моргнул. ― Ты хочешь сказать эти колонны…?

― Они самые. Дож[221], правивший в то время, Себастьяно Зиани[222], пообещал любую поддержку и любую onesta grazia[223] тому, кто сумеет установить колонны в безопасном пленении в этом месте, на мостовой перед Дворцом Дожей[224]. Тут же сыскался парень, некий Николо иль Бараттьере[225], который это сделал ― хотя и уронил одну из колонн в канал ― но затем он потребовал глаз в качестве платы. Другими словами он потребовал, чтобы неопределённость ― азартная игра ― была узаконена в районе площади, в фокусе внимания сестер. Дожу пришлось сдержать свое обещание, но чтобы воспрепятствовать этому, он построил неподалеку тюрьму, и между колонн начали свершаться казни. Кровь, свежепролитая кровь, очевидно, весьма хорошая замена утраченному глазу[226]. Конечно, теперь здесь уже довольно давно никого не казнят.

Шелли упорно не желал считать все сказанное бессмыслицей. ― Но каким образом кровь помогает Грайям видеть?

Байрон развернул своего коня обратно и тронул его с места. ― Сейчас я всего лишь цитирую священников ― я знаю, что ты думаешь о священниках ― но они сказали, что кровь содержит… э-э, полный, всеобъемлющий план, проект человека, которому она принадлежит. Так что нет ничего…

― Так вот зачем им нужно пить человеческую кровь, ― возбужденно прервал его Шелли. ― Для того чтобы принять человеческий вид. Они не могут сделать этого без плана, проекта, содержащегося в крови. Если бы они пили лишь животную кровь, то могли бы превращаться только в животных.

Байрон несколько раздраженно пожал плечами. ― Может быть. В любом случае, в крови нет места изменениям ― другими словами, нет никакой неопределенности. Она весьма наглядно олицетворяет собой предопределение. Семя же наоборот ― олицетворение неопределенных потенциальных возможностей. Словом, если бы ты занялся с женщиной сексом прямо между колонн, они бы стыдливо потупили взор. Он расхохотался и пришпорил лошадь. ― Интересная мысль, может, стоит попробовать?

Шелли покачал головой. ― Как австрийцы могут желать восстановить глаз и снова ввергнуть всех в подобное животному рабство в тисках механической обусловленности.

― Ну, пожалуй, это можно понять, если вспомнить, что они предположительно доставили сюда древнего представителя правящей династии Габсбургов ― этого старикана по имени Вернер, который, очевидно, провел восемь столетий в зимней спячке в Габсбургском замке в северной Швейцарии. Они хотят сохранить его живым еще несколько веков, а медицина и продлевающая жизнь магия гораздо лучше работают вблизи Грай ― при условии, что они не спят и уделяют окружающему свое острое как лезвие бритвы внимание. Австрийцы, должно быть, изрядно тогда повозились, переправляя его на юг через Альпы, после того как приобрели Венецию. ― Я, ― Байрон неестественно рассмеялся. ― Думаю, они везли его запакованным в лед.

Шелли пожал плечами. ― Ну хорошо. Но, возвращаясь к тому времени, когда Венеция была республикой ― почему Дожи хотели чтобы колонны имели глаз? Дожи всегда были врагами Габсбургов.

― Грайи, владеющие глазом, способствуют застою, Шелли, ― раздраженно ответил Байрон. ― Каждый правитель желает сохранить status quo[227]. И я не считаю, что это так уж плохо. Эти твои поля расширенных возможностей звучат для меня словно… та безвидная тьма, что царила над бездною, прежде чем Бог изрек «Да будет свет».

― Может быть, так оно и есть ― может быть, бог намерено ограничил нас, чтобы мы не могли стать чем угодно, всем тем, о чем не смеем даже мечтать. Религия определенно идет по его стопам. Без ее оков, человеческий род был бы свободен….

Байрон со смехом произнес ― Ты ничуть не изменился Шелли. Я признаю, что со стороны природы было жестоко, позволить человеку осознавать себя. Смерти приходится разлучать каждого из нас с его воспоминаниями и всем, к чему он ― хоть и без всякой для себя пользы ― стремился всю жизнь. И мы постоянно живем в тени этого нестерпимого знания. Но так уж устроен этот мир ― и не нужно винить в этом священников и религию. Дьявол, религия может, по крайней мере, хоть иногда, ненадолго заставить нас поверить, что наши души возвышенны, нетленны и способны к совершенствованию.

― То, что ты говоришь ― наихудший пример фатализма[228], ― печально сказал Шелли.

― А то, что ты говоришь ― утопия, ― ответил Байрон.

* * *

Шелли все же сумел договориться с Байроном о плане действий и вместе с Клэр Клэрмонт тремя днями позже покинул Венецию. Он должен был вернуться как можно скорее со всей своей семьей: Мэри, их двух с половиной летним сыном Вильямом и двенадцатимесячной дочкой Кларой.

Шелли написал Мэри еще до того, как покинул Венецию и попросил ее как можно скорее приехать вместе с детьми на виллу Байрона, выстроенную на вершине холма, неподалеку от расположенного внутри страны городка Эсте[229], где он будет их ожидать. В письме ему пришлось избегать прямых объяснений, так как он не мог сообщить ей, особенно через подконтрольную австрийцам почту, что собирается как-нибудь темной ночью перевезти всю семью на северо-запад в Венецию, разбудить ослепших Грай и выскользнуть на свободу из сетей внимания вампиров-нефелимов, а затем навсегда спастись бегством в западное полушарие.

Мэри с детьми прибыли на виллу Байрона двенадцатью днями позже, пятого сентября, и Мэри настояла на том, чтобы просто отдохнуть здесь неделю-другую, расслабляясь в садах виллы, которая была выстроена на месте уничтоженного французами монастыря Капуцинов. Байрон как-то сказал Шелли, что освященная земля может обладать определенными защитными свойствами.

Дети, казалось, были счастливы отдохнуть после путешествия, и Шелли решил, что несколько дней отдыха им не повредят.

Он обнаружил, что здесь ему необычайно легко писалось; он начал переводить греческую классику, и к этому времени заканчивал перевод Прометея Прикованного ― трагедии Эсхила ― и подумывал уже было о том, чтобы написать последнюю часть этой незавершенной античной трилогии.

Он писал во время долгих жарких дней, в продуваемом легким ветерком летнем домике, до которого можно было добраться, выйдя через заднюю дверь главного здания и пройдя через тенистый переход, образованный шпалерами, густо опутанными виноградными лозами. По ночам он часто приходил сюда, чтобы посмотреть на летучих мышей, беспорядочно снующих перед зубчатыми стенами стоявшей когда-то в Эсте, а ныне разрушенной средневековой крепости. Временами он обращал лицо к югу, где, отделенный от него ста двадцатью милями, протянулся горбатый хребет Апеннин.