Елена Арсеньева - Королева эпатажа

• Название: Королева эпатажа
• Автор: Елена Арсеньева
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-14364-5

Эпатаж — их жизненное кредо, яркие незабываемые эмоции — отрада для сердца, скандал — единственно возможный способ существования! Для этих неординарных дам не было запретов в любви, они презирали условности, смеялись над общественной моралью, их совесть жила по собственным законам. Их ненавидели — и боготворили, презирали — и превозносили до небес. О жизни гениальной Софьи Ковалевской, несгибаемой Александры Коллонтай, хитроумной Соньки Золотой Ручки и других женщин, известных своей скандальной репутацией, читайте в исторических новеллах Елены Арсеньевой…

---

Но на столике рядом с оплывшей свечой лежал револьвер. Рядом — какие‑то письма. Дама взяла их и просмотрела. Одно было адресовано полицмейстеру, другое — городскому прокурору, третье — хозяину гостиницы, а четвертое начиналось словами: «Дорогая матушка, простите меня!»

Дама была очень любопытной, а может быть, она не знала о том, что заглядывать в чужие письма неприлично. Поэтому она начала читать и вот что узнала. Этот молодой человек потратил казенные 300 рублей на лечение тяжелобольной сестры. Он попытался вернуть деньги карточной игрой, но проиграл последние пятьдесят рублей. Поэтому он решил покончить с собой и просил простить его. Самоубийство — единственное и последнее средство спасти свою честь…

Дама под вуалью некоторое время стояла неподвижно, разглядывая лицо спящего. Красивый молодой человек. И такой печальный… Она тихонько усмехнулась и сунула руку в складки своего платья. Никто, кроме нее, не знал, что у нее под юбками был пришит карман — большой карман, куда, при надобности, можно было много чего упрятать — хоть штуку ткани! Однако сейчас она ничего туда прятать не стала, а, напротив, нашарила там пятисотрублевую ассигнацию. Дама положила купюру рядом с письмами, послала спящему молодому человеку воздушный поцелуй и тихонько вышла.

Говорят также, что однажды к Карлу фон Мелю, владельцу ювелирной лавки в Санкт‑Петербурге, явилась некая прелестная дама и отрекомендовалась мадам Софьей Литвиновой.

— Мой муж — известный психиатр, — сказала она, посматривая на ювелира застенчивым взором из‑под вуалетки в мушках. — Быть может, вы читали о нем в «Санкт‑Петербургских ведомостях»? О его новой клинике для несчастных маниаков?

Карл фон Мель кивнул. Разумеется, он слыхом не слыхал ни о каком докторе Литвинове. И что за дело ему до знаменитого психиатра и его новой клиники? Сам фон Мель, слава тебе, Господи, совершенно здрав как душевно, так и физически. Конечно, все мы под Богом ходим, однако сейчас ему никакой врач не надобен.

— Мой супруг получил недавно очень крупную сумму денег, — шепнула дама доверительным тоном. — И был так добр, так мил, что решил сделать мне подарок…

— Так, так! — оживился фон Мель. — Понимаю, понимаю! Он хочет подобрать какую‑нибудь безделицу в моем магазине?

— Ну да, что‑нибудь из новейшей парижской коллекции, — кивнула дама. — Может быть, колье, брошь, несколько колец…

— Пардон, мадам, заранее прошу прощения за неделикатный вопрос. Однако я должен знать, на какую сумму подобрать драгоценности, — с извиняющейся улыбкой спросил ювелир.

Дама огляделась с рассеянным выражением и простодушно сказала:

— Ну, что‑нибудь тысяч на тридцать рублей. Это возможно?

— Конечно! Авек плезир, с удовольствием! — воскликнул фон Мель и провел даму в приватное помещение, куда приказчики немедленно начали приносить футляры с драгоценностями.

Ювелир сам присутствовал при выборе и примерке и глаз с дамы не спускал. Недавно он встречался с коллегой из Варшавы, и тот рассказывал, что в городе появилась неуловимая воровка. Слышали о ней и в Кракове, и в Киеве. Почем зря «бомбит» — это на языке преступников означало «грабит» — ювелирные лавки. Да как дерзко, как хитро! Нет, она не налетает с бандой громил, не стреляет и не режет всех подряд. Ничего такого! Явится разряженная в пух, назовется какой‑нибудь светлейшей княгиней фон‑дер унд цу, твою мать, — и скажет, что желает заказать, скажем, колье по своему фасону. Ювелир откроет ей все мешочки с бриллиантами или сапфирами, а она примется строить из себя привереду — и те камушки ей не хороши, и эти дурны. Ювелир и его приказчики так вокруг нее и бегают, так и суетятся, а она между тем незаметно загребает камни своими длиннющими ногтями, под которыми намазано особым клеем. Камушки и прилипают незаметно. Потом встанет этак гневно:

— Да у вас никакого приличного товара нету!

И — фр‑р! — только ее и видели. Вместе с камушками баснословной стоимости…

В некоторых лавках, рассказывал знакомый фон Меля, возмущенно тараща глаза, она являлась в самом неприметном виде, но в руках держала маленькую обезьянку. Обезьянка смешила покупателей и приказчиков и до поры вела себя смирно, но лишь только какая‑нибудь покупательница брала кольцо, желая его померить, обезьянка выхватывала его своей цепкой лапкой, совала в ротишко и — ап! — глотала, а потом бегом бросалась из лавки. Поди поймай ее!

Ну, а ее хозяйка, натурально, поднимала крик, бросалась ловить свою любимицу и тоже исчезала бесследно. А ежели какому‑нибудь расторопному ювелиру все же удавалось схватить ее за юбку, дама принималась плакать горькими слезами и уверяла, что, лишь только придет домой и изловит обезьянку, тотчас даст ей слабительного или сделает клизму, а потом вернет, всенепременно вернет покражу, отмыв ее собственноручно! Нет нужны объяснять, что она не возвращала драгоценностей и не возвращалась сама…

Поэтому нет ничего удивительного, что господин фон Мель, ювелир из Санкт‑Петербурга, чрезвычайно внимательно следил за клиенткой, которая назвалась супругой знаменитого психиатра. Тем паче, что на ее крошечных изящных ручках и впрямь были очень длинные роскошные ногти.

Однако дама камушки без толку не ворошила, не привередничала, вела себя скромно, всем восторгалась, довольно быстро отобрала колье, кольца и броши ровнехонько на тридцать тысяч рублей и условилась с ювелиром, что он завтра ровно в полдень сам доставит ее покупку вот по этому адресу (тут она подала карточку знаменитого доктора), где и будет произведен расчет. Обворожив всех своими манерами, дама удалилась.

Разумеется, назавтра ровно в полдень господин фон Мель стоял у крыльца дома доктора Литвинова. На звонок открыл лакей, за его спиной маячила супруга хозяина в шляпке и перчатках, готовая уходить.

— Ах, я совсем забыла, что вы должны прийти! — воскликнула она, хватая ювелира под руку и проводя его в глубь коридора. — Не трудитесь, — махнула она швейцару, — я сама доложу доктору о господине фон Меле! Ну, не глупа ли я? — спросила она того доверительным шепотом. — Собралась уходить, забыв о вас! Но теперь я не уйду, не примерив драгоценности. Вы принесли их? Отлично! Прошу вас к моему супругу, он готов рассчитаться. А я пока полюбуюсь моими сокровищами в гостиной.

С этими словами она открыла какую‑то дверь, и фон Мель увидел внушительного господина, стоявшего посреди кабинета.

— Достопочтенный доктор, — важно объявила шаловливая супруга, — к вам господин фон Мель!

Она втолкнула ювелира в кабинет и, выхватив из его рук портфельчик с драгоценностями, исчезла, закрыв за собой дверь.

— Прошу садиться, милейший, — любезно сказал доктор. — И не извольте беспокоиться: после беседы со мной все ваши проблемы исчезнут сами собой! Для начала скажите: как вы вообще себя чувствуете?

— Прекрасно, а вы? — осведомился вежливый фон Мель.

— Не сомневайтесь, что со мной все отлично, — заверил его врач. — Прошу вас присесть. Великолепная погода сегодня, не правда ли?

— Великолепная, поистине великолепная, — охотно согласился фон Мель, тем паче что это вполне соответствовало действительности. — Однако не соблаго…

— Моя кухарка, — перебил доктор, — весьма сведуща в различных простонародных предметах. Так вот она уверяет, что такая же чудесная погода продержится как минимум неделю. Не правда ли, это замечательно?

— Замечательно, совершенно замечательно, — вскричал фон Мель от всей души. — Однако, сударь, не пора ли…

— Какая, впрочем, жалость, что в Москве теперь дожди, — покачал головой доктор. — Первопрестольную заливает, истинно заливает! А впрочем, пора и москвичам несколько хлебнуть сырости, не все же нам, петербуржцам, в галошах разгуливать! Вы не согласны?

— Абсолютно согласен, — с ноткой сдерживаемого нетерпения закивал фон Мель. — Однако супруга ваша…

Знаменитый доктор вздохнул:

— Да, какая жалость, не правда ли? Достойнейшая была женщина! Прошло уже три месяца со времени нашей вечной разлуки, а я все еще скорблю, скорблю искренне!

И в знак доказательства своей искренней скорби он вынул из кармана носовой платок, пахнущий отчего‑то пачулями, и приложил к правому глазу.

Ювелир хотел что‑то сказать, однако ощутил, что язык пристал у него к небу и не пожелал шевелиться. И при этом что‑то стало делаться с его сердцем — оно странным образом затрепыхалось и запрыгало.

— И, главное, — задушевно продолжал доктор, перелагая платок к глазу левому, — эта святая женщина ни в коем случае не хотела обрекать меня на уныние и скорбь. На смертном одре, сжимая холодеющей рукой мою руку, она умоляла меня жениться, и как можно скорей, едва только минует приличный срок траура. И, вообразите, я нашел свое счастье! Спустя неделю наша свадьба.