Андрей Воронцов - Называйте меня пророком

• Название: Называйте меня пророком
• Автор: Андрей Воронцов
• Издательство: журнал "Наш современник"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012

Время действия романа – наши дни. Место действия – Москва, район метро «Тимирязевская». Главные действующие лица – Илья Енисеев – журналист и новоявленный пророк, его жена стюардесса Надя, его подруга писательница Елена.

Сюжет: у журналиста Ильи Енисеева появляется дар предвидения. Неожиданно для себя он начинает предсказывать события – исходы выборов в России и на Украине, крушения самолётов (в частности, польского самолёта под Смоленском). Как водится, его не слушают, ему не верят, изменить что-либо не пытаются. Но однажды он всё-таки попадает в поле зрения разных около- и откровенно криминальных группировок, которые желают сделать из его дара бизнес. Поначалу Илья не против заработать своим даром денег, но его карьера предсказателя очень быстро приводит его на скамью подсудимых, поскольку из-за его предсказания погибает человек. Срок Илье дали условный, но для себя он чётко решил больше никогда не зарабатывать с помощью своих способностей. Однако из лап криминала вырваться непросто. Илью начинают преследовать, угрожать, шантажировать, попадают под удар и его жена, и даже просто случайная знакомая. Узел проблем затягивается всё туже. И тогда Илья решает все проблемы разрубить одним махом. Получив свыше информацию о взрыве в кафе, он решает собрать в этом кафе в нужное время всех своих врагов и тем самым избавиться от проблем. И это ему удаётся. Но вот конец романа несколько неожиданен.

Это внешняя канва романа. Но кроме приключений героев автор вложил в своё произведение много рассуждений о предсказаниях и предсказателях: кому и для чего даётся такой дар, как с ним поступить, благо это для человека или вред.

---

Он произносил слова и впервые отчетливо понимал, что непостижимым образом его язык, губы, дыхание порождают не просто звуки, а вполне определенные названия. Дыхание, столкнувшись с движением языка, разбивалось о нёбо, и в облачке морозного пара вылетал изо рта звук, другой, третий, они соединялись, и получалось: «ЧЕ-ЛО-ВЕК». Если бы Енисеев захотел сказать, что он сейчас делает, то без труда бы получилось: «Я стою и говорю». Но как такое могло быть? Он не только мог назвать солнце солнцем, а снег снегом, он мог подумать о солнце и снеге и тут же сказать, что думает о них. А мог думать и одновременно говорить, о чем думал. Мысль возникала в голове, беззвучная, и тут же озвучивалась дыханием, движением языка и губ. Каким образом она переходила именно в те звуки, какие нужно, он не понимал. А как можно думать и знать, что ты думаешь, и сказать: «Я думаю»? И почему это «думаю» появляется в голове в виде слова «думаю», а не как-нибудь иначе? Что же, выходит, если бы он не знал этого слова, то и не знал бы, что думает?

Это было второе открытие после того, как Енисеев понял, что он говорит то, что думает, и думает то, что говорит. Но он думал именно словами, и не был уверен, смог ли бы думать вообще, если бы не было слов. Он видел небо, мог подумать, что это небо, и сказать: «Небо». Однако слово, как и само небо, существовало прежде мысли и звука. Думая о небе, говоря «небо», он имел дело с тем, что видел, и что называлось другими людьми небом еще до его рождения. Не он с помощью дыхания, языка, рта сделал звук словом, а увиденное глазами небо пришло ему в голову словом, стало мыслью и зазвучало с помощью языка, дыхания, рта. Слово связывало его, Илью Енисеева, с миром, потому что всё в мире имело название: солнце, небо, снег, деревья, дома, птицы, люди. Только подумаешь: «солнце» — видишь солнце, подумаешь: «небо» — видишь небо…

Прежде он делил мир на «свое» и «чужое»; в своем, ближнем мире жили папа, мама, дедушки, бабушки, дядья, тетки, подальше — соседи, и уж совсем далеко — люди из другого дома. Своим был двор возле их дома, собаки и кошки во дворе, а люди, собаки и кошки в другом дворе были уже чужими. Мир как бы расходился от Енисеева кругами, словно круги от брошенного в воду камня. Был ближний круг, и были круги дальние. Сейчас же он почувствовал примерно то, что испытывал, когда бежал вокруг избушки, а вокруг него кружилось небо, солнце, птицы, деревья, сверкающие сугробы, дети, дома… Енисеев стоял в центре мира, который уже не убегал от него кругами, а накатывался на него, достаточно было дать жизнь одному из слов. Расстояние не имело значения, он легко преодолевал его, говоря: «солнце», «облака», «самолет», «небо», «птицы», «дома», «березы», «сугробы», «дети», «я». Мир был цепочкой, зажатой в его руке и заканчивающейся неведомо где, а звеньями цепочки были слова.

Енисеев вздохнул, и мир пришел в движение, устремился вместе с морозным, пахнущим арбузом воздухом в его легкие, как густой кисель из стакана, когда втягиваешь его в рот губами, с присвистом. На секунду, между двумя ударами сердца, он стал с миром одним целым, он ощущал его как продолжение своего тела. Казалось, шевельни Енисеев пальцем, и мир отзовется далеко за теми пределами, что были доступны его глазам. Мир сдержанно гудел, как огромная, бесконечная, никогда не останавливающаяся машина. Всё, что видел и слышал Енисеев: солнечные блики, гул самолета в вышине, воробьиное чириканье, детские крики, нежно опушенные снегом деревья, бриллиантовый блеск над сугробами, жамкающий снежный скрип, запах арбуза, скрежет саночных полозьев, автомобильные гудки с улицы, тончайший, микроскопический узор снежинки, превратившейся в капельку на ладони, — всё это было результатом работы невидимой, ежесекундно творящейся по всему миру. Он не видел, как стучит его сердце, но слышал, как оно стучало, — так и невидимый им мир пульсировал — то ли от биения его собственного сердца, то ли от биения сердца, общего для всего мира. Но не было никаких сомнений, что оба этих сердца — енисеевское и сердце мира — были неразрывно связаны и бились в унисон.

И тут, словно отозвавшись на эту мысль, его сердце ударило сильнее и раньше, чем положено, а ответного удара мирового сердца он не услышал. Связь между Енисеевым и миром внезапно порвалась, оставив в груди томительное ощущение. Что-то было не так. Мир вокруг него был таким же, как и прежде, но что-то в нем нарушилось. В сладком морозном воздухе вдруг грозно пахнуло железом, маслом, дымком солярки — так пахли танки на параде 7 ноября. Неизвестно откуда родилось грозное слово «ВОЙНА» и вместе с ним непоколебимая уверенность, что война эта началась.

— Война началась, — тихо сказал он подошедшей к нему воспитательнице.

— Нет, солнышко, закончилась! — весело возразила она. — Марш в группу! Обедать и тихий час!

— Взрослая война началась!

— Какая война? Бог с тобой! — воскликнула она. — Ты хоть знаешь, что это такое? Как мы в детстве голодали-то во время этой войны? Нет, партия и правительство не допустят!

Однако непонятная уверенность в том, что война началась, Енисеева не оставляла. Поэтому он и дома сказал о войне папе.

— Не болтай, — отмахнулся отец. — С кем война? Ты знаешь, сколько у нас атомного оружия? Нас сама Америка боится! К тому же в Америке скоро зимняя Олимпиада! Потом летняя — у нас! А во время Олимпиад не воюют.

Но в девять вечера, когда Илью уже отправили спать, по телевизору в программе «Время» сообщили, что по просьбе нового руководства Демократической Республики Афганистан в страну введен ограниченный контингент советских войск.

Илья, впрочем, этого сообщения из своей комнаты не слышал, да и едва ли бы понял, если бы и услышал, потому что в нем слово «война» не звучало, а вот родители его переглянулись и одновременно покосились в сторону двери сына.

— Наверное, по радио в саду услышал, — пробормотал отец. — Да и разве это война? Сказано: по просьбе руководства Афганистана… Помогать будут их армии. В Чехословакию тоже войска вводили — но войны же не было.

* * *

Илья учился в пятом классе, когда к родителям приехали в гости мамины братья из Винницы — Станислав и Виктор. Они втащили в прихожую огромные мешки с грецкими орехами и две канистры, в которых, как впоследствии выяснилось, был чистейший этиловый спирт. Мешок с орехами поменьше и несколько бутылок спирта, разлитых из канистры с помощью воронки, достались в подарок Енисеевым; остальное же предназначалось для продажи на рынке.

Маленький Енисеев был потрясен. Старшего дядьку, Станислава, он помнил в солидной синей форме железнодорожника с молоточками в петлицах, а младшего, Виктора, в парадной солдатской форме с блестящими пуговицами, — он служил в Подмосковье и приезжал к ним в увольнение. Это были советские люди — один машинист огромного локомотива, водивший поезда дальнего следования, другой — защитник Родины, воин Советской Армии. А сейчас они, дыша винным перегаром, заявились в тулупах, капелюхах, с мешками этими и канистрами, словно пресловутые Никулин, Вицин и Моргунов из фильма «Операция „Ы“».

Эстетические чувства Енисеева, а равно и этические, были оскорблены. От дядьев откровенно пахнуло презренным словом «спекуляция». Он даже не пытался представить их стоящими на рынке с горой грецких орехов на прилавке и канистрами спирта под прилавком, — его начинало подташнивать. К удивлению Енисеева, и мать его, и отец отнеслись к отвратительной метаморфозе, произошедшей с винницким дядьями, как к чему-то само собой разумеющемуся. Но ведь он отлично знал, что родители не любили людей, торговавших на рынках, и частенько поругивали их за алчность и недобросовестность. Почему же теперь они даже не удивились (во всяком случае, внешне) появлению Станислава и Виктора в образе торгашей?

Енисеев уже в ту пору не мог что-то долго держать в себе и прямо спросил дядьев:

— Вы что — спекулянты?

Станислав и Виктор переглянулись. Вопрос им не понравился. Задай его какой-нибудь другой хлопец, они дали бы ему подзатыльник, и дело с концом, но они слышали, что их племянник — хлопец не совсем обычный и даже предсказал войну в Афганистане.

— А ты знаешь, кто такие спекулянты? — после некоторой паузы осведомился Станислав.

Енисеев был начитанным и любознательным мальчиком. Он без запинки ответил:

— Спекулянты — это люди, наживающиеся на недостаче продуктов.

Молодой Виктор отвернулся, а старшего Станислава, судя по лицу, такая постановка вопроса еще больше покоробила.

— Вот видишь! «Наживающиеся»! — воскликнул он. — А какая же с нашей стороны нажива? В наших краях, знаешь, сколько этих орехов? На деревьях вдоль дорог растут! Бесхозные! Что же им, гнить? А в ваших краях их нет! И у государства не дошли руки их довезти. Пойди, найди грецких орехов в магазинах! А они очень полезны для здоровья. Что же плохого в том, что мы помогли государству привезти их из наших краев в ваши? — Про спирт Станислав благоразумно не упомянул.