Светлана Гончаренко - Победитель свое получит

• Название: Победитель свое получит
• Автор: Светлана Гончаренко
• Жанр: Детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3846-0

Несостоявшийся программист Илья частенько чувствовал себя неуязвимым зрителем, меняющим картинки на мониторе. Наблюдать за окружающими со стороны было ужасно забавно, особенно за обитателями соседнего дома. Он, подобно нордическому замку из любимой Илюхиной компьютерной игры, кишел нечистью и привлекал молодого авантюриста не меньше, чем легкомысленная красавица Ксюша. Неожиданно Илья оказался втянут в поединок с роковыми страстями, в котором только в награду за подвиги рыцари получают принцесс, даже тех, которые этому и не рады. Но победителей не судят…

---

– А что они украли? Золото, телевизор, старинные вещи, да? – запрыгала на месте любопытная девчонка.

– Не знаю что, но целый узел увезли в машине.

– А где это было?

– В длинном доме на Созидателей. Воровали там, где кусты и кучи, в последнем подъезде.

– А, знаю, дом номер восемнадцать, – обрадовалась девчонка. – Но ведь там почти никто уже не живет! А вы запомнили номер квартиры, которую ограбили?

– Откуда? Я же снаружи был.

– А номер машины? Вы говорили, была машина.

– Была. Только зачем номер?

– Чтобы сообщить в милицию!

Вот о милиции повелитель ночи почему-то ни разу не вспомнил! В своем нордическом замке был он сам себе и богом, и милицией.

– Номер тут ни к чему, – сказал Илья. – Они давно уехали. Да и взяли вроде немного. А машина у них старая «Волга». Вроде бы серая, но в потемках цвета не разглядишь.

– Я приду домой и сразу же позвоню в милицию, – пообещала владелица Снарка.

– Своим цыплячьим голосом? Они решат, что кто-то прикалывается.

Девчонка обиделась:

– Нормальный у меня голос. О преступлении имеет право говорить всякий – если, конечно, у него есть совесть. А вы со своим взрослым голосом будете молчать?

– Это мое дело!

– Когда начнется следствие, я все равно расскажу, что вы видели и воров, и машину.

– Вот еще! – рассердился Илья. – Впрочем, пожалуйста. Ты меня все равно не знаешь. Попробуй найди!

– И искать не надо: вы работаете в «Фуроре». Я даже сегодня вас там видела в халате и в такой смешной шапочке. Вы ящик с кефиром несли.

Илья и предположить не мог, что скромное перетаскивание тяжестей в «Фуроре» делает его личностью заметной и в некотором смысле даже публичной. Да, тьма скрывала его, зато дневной свет выставлял на позорище. Хорошо еще, что сегодня удалось остаться неузнанным под пудовой башкой Фруктикона.

Илья вспомнил свои танцы в поролоне и плюше. Это было, кажется, так давно – позавчера или месяц назад! А Тара умчалась и все позабыла…

– У вас руки дрожат! Наверное, вас до дому надо проводить. Все-таки за вами воры гнались, – не унималась девчонка.

– Да ну тебя!

Илья круто развернулся и пошел домой. Осенняя ночь сгущалась, но мрак не был больше таинственным. Думалось о другом. Тара, Тара!..

Оттого что Тара существует наяву и зовут ее Ксюшей Ковалевой, все остальное поблекло. Блуждания грозного Альфила по нордическому замку вышли бестолковы, схватки случайны и лишены боевого задора. В конце концов Илья просто уставился на серый экран монитора и стал слушать, как колотится его сердце в глухом ящике ребер. Сегодня за ним гнались воры, но страшно не было, только противно. Страшно другое: он никогда ее больше не увидит!

Илья давно привык к слову никогда – оно часто путалось под ногами в стихах Тамары Сергеевны. К нему, как скрепки к магниту, сами собой липли рифмы «всегда», «иногда», «провода» и «ты знаешь, да». Ерундовое, сорное, обычное слово, но сегодня оно пугало своей пустотой.

– Илюша, где ты был? Что это такое?

Мать возникла сзади, за плечом. Она печально распялила на руках куртку Ильи. Левый рукав куртки был разорван. Из дыры лезла лохматая голубая дрянь подкладки.

– Я гулял, – привычно, не подумав, ответил Илья.

– Гулял? Где? Зачем? Что это за дыра? Откуда грязь? Тебя снова били? – тоскливо спрашивала Тамара Сергеевна.

– Почему били? И почему снова? – спросил в свою очередь Илья.

– Эта куртка! А вчера твое лицо! Тебе надо сменить пластырь на подбородке…

– Вчера я гулял, споткнулся, упал. Что за беда? Сегодня тоже гулял.

– Кому ты врешь! – вскинулась Тамара Сергеевна, и в ее голосе задребезжали слезы. – Почему ты мне не доверяешь? Я мать! Я все пойму, я не стану осуждать. Но у тебя вечно какие-то тайны. Чем ты живешь? Почему не дружишь с Виталиком Трескиным, с другими ребятами из класса? Где ты слоняешься по вечерам? Все молчишь? Вылитый Бочков!

Тамара Сергеевна считала, что все плохое и непонятное Илья унаследовал от отца, Виктора Анатольевича Бочкова. Однако Бочков-старший был человеком на редкость простым и обычным, а вот сложностью душевного устройства отличалась как раз сама Тамара Сергеевна. Она глубоко и болезненно переживала любую шероховатость бытия.

Бывало, конечно, что и Бочков-отец напускал на себя загадочность. Тогда он становился молчалив, как полено, и глядел волком. Но всегда это означало одно и то же – что он желает смотреть по телевизору футбол, хоккей, бокс, на худой конец биатлон, но никак не рубить капусту или выбивать ковер, в который назло Виктору Анатольевичу пыль то и дело набивалась пудами.

Тамара Сергеевна никогда не могла раскусить этого простого фокуса. Всякий раз, когда ее супруг таинственно замыкался в себе, она подозревала в нем какие-то сложные и небывалые душевные муки. Она тогда запиралась на кухне и плакала. Сквозь прикрытую дверь она слышала, как муж громко стонет у телевизора, лупит себя ладонью по ляжке, материт Российский футбольный союз и время от времени вскрикивает: «Ага, дернули „Спартачка“!»

Тамара Сергеевна глотала слезы и писала на мятой бумажке что-то вроде:

Зачем душа зовет другую, а нет ответа?
Зачем люблю, зачем ревную – и то, и это?

Закусив губу, она проскальзывала в гостиную, роняла мужу на колени эту бумажку и снова исчезала. Виктор Анатольевич брал бумажку. Он читал стихи несколько раз, смотрел, не написано ли еще что-то на обороте, и ничего не понимал. Футбол смотреть после этого он продолжал, но, по его словам, как оплеванный.

Семейная жизнь в этом духе продолжалась до поры, пока не прикрыли «Мехмаш», где Виктор Анатольевич трудился в сборочном цехе. Они вылетели с «Мехмаша» одновременно, Бочков из цеха, а Тамара Сергеевна – из библиотеки. Надо было кормить семью.

Виктор Анатольевич подался на Север. Именно там по непостижимой игре обстоятельств почему-то разом оказались и нефть, и деньги, и фортуна – самые надежные вещи в смутные времена.

На Севере Бочков и пропал навсегда. Писать письма он никогда не любил и не обещал. Лишь однажды, месяца через два после отъезда, он с оказией прислал Илье игрушечный самосвал, а жене – комплект нижнего белья и пеструю декольтированную кофточку.

Тамара Сергеевна только краем глаза глянула на подарки и сразу поняла: их семье конец. Все присланные вещицы были невыносимо яркие и на два размера меньше, чем она когда-либо, включая школьные годы, могла бы на себя надеть.

Развод был тих и грустен. Тамаре Сергеевне быстро донесли, что, едва выйдя из поезда в Сургуте, ее супруг попал в когтистые лапы некой бойкой бабенки, которая рванула на Север за личным счастьем. Кажется, она сумела заарканить Бочкова уже в поезде!

С тех пор Виктор Анатольевич так и сидел где-то в объятиях этой бабенки, присылая сыну пустячные алименты (для этого хитрая бабенка оформила его сторожем Дома инвалидов).

Все эти годы Бочков-отец оставался героем рассказов Тамары Сергеевны о том, что такое плохо. Она подчеркивала, что дурные гены мешают жить даже ни в чем не повинным мальчикам вроде Ильи. Когда Илья был совсем малышом, он узнал, что карапуз Бочков-старший тоже ежедневно рвал штаны на коленках, ел пластилин и засовывал в дырочки в телевизоре всякую дрянь (бумажки, пуговки, кукурузные хлопья). Подростком папа Бочков тоже был не краше: курил за сараями, ни бум-бум не понимал в геометрии, без конца терял авторучки, сменные ботинки и дневники с отвратительными оценками. Сейчас в Илье, по мнению матери, всплыли новые наследственные пороки отца – тот тоже любил шляться где-то вечерами и портить новые куртки.

– Как тяжко непонимание, когда ждешь искренности! – заключила Тамара Сергеевна свои наблюдения.

Она вздохнула и так посмотрела на сына, что любой на его месте в ту же минуту распахнул бы душу.

Однако Илья промолчал.

– Сегодня у меня родились стихи, – уныло продолжила Тамара Сергеевна. – Ты всегда судил непосредственно и здраво. Вот послушай.

Из кармана халата она вытащила мятую бумажку и прочитала несчастным голосом:

В твоих глазах добро и ласка,
И островочки синевы.
Пусть счастье будет бесконечным —
Счастливые всегда правы.

– Правы´? А не пра´вы? – засомневался Илья. – Это ты про кого?

– Догадайся!

– Неужели опять про Пичугина? Сколько можно!

– Не пори чушь, Илья, – разочарованно протянула Тамара Сергеевна. – У Алима Петровича день рождения был в июле. К тому же я даже в стихах никогда бы не осмелилась говорить ему «ты».

– Тогда не знаю, кто у нас такой синеглазый. Да еще в октябре родился! Неужели Ухтомский?

Тамара Сергеевна обиделась:

– Нарочно меня злишь? Ты отлично знаешь, что я готовлю стихи для Аллы Кавун.

Алла работала в овощном отделе «Фурора». Никакой ласки от нее никто никогда не видел. Ее глаза были настолько малы, что их синеву, даже если такая и имелась, разглядеть было не под силу и самому зоркому соколу.