Тауфик аль-Хаким - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Тауфик аль-Хаким
• Издательство: Московский писатель
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-88067-036-8

«Избранное» Тауфика аль-Хакима включает в себя самые значительные, и уже известные русскому читателю, произведения крупнейшего современного египетского прозаика и драматурга — роман «Возвращение духа» (1933) и повесть «Записки провинциального следователя» (1937), а также ранее не переводившуюся у нас комическую пьесу «Милый Хасхас» (1972).

Издание рассчитано на читателей, интересующихся современной культурой стран Востока.

---

Выпуская струи дыма через нос и рот, мой друг продолжал:

— Да проклянет Аллах эту страну! Готов побиться об заклад, что если жителей Дирута заставить обнажить головы, выяснится, что девяти десятым населения сделана трепанация черепа после драк дубинками.

Я кивком подтвердил его слова и спросил:

— А Абнуб?

— Еще хуже!

И он махнул рукой так отчаянно, что я рассмеялся. Мне вспомнились и другие смешные вещи, которые я читал об этом селении. Где-то в Европе или Америке была опубликована статистика преступлений во всем мире. Таким образом стало известно, что на земле первое место по преступности занимает Чикаго, второе Абнуб, а затем уже идут другие известные города мира.

Если бы не маленькое примечание на полях статистического отчета, я наверняка подумал бы, что Абнуб — город в Америке. Но там разъяснялось, что он находится в Верхнем Египте. Я был поражен тем, что такой маленький городок занимает, хотя бы по количеству преступлений, столь выдающееся место среди известных городов мира!

Чикаго и Абнуб — два полюса низких человеческих инстинктов на земле! Первый знаменит, так сказать, цивилизованной преступностью, второй — преступлениями, характерными для кочевой бедуинской жизни во всем ее своеобразии.

Характер преступлений в цивилизованном обществе существенно изменился как в смысле целей и методов, так и в отношении применяемого оружия. Цивилизованные преступники используют броневики и пистолеты, пулеметы и взрывчатку для нападения на могущественные банки и финансовые учреждения, после чего скрываются с огромными суммами денег в укромные места. А вот преступление, порожденное инстинктами, — его совершают, завернувшись в галабию, с дубинкой, топором или ружьем в руках. Проливают кровь слабого человека, мстя ему за то, что он оскорбил чью-то честь, о которой судят с точки зрения вековых обычаев.

В одном случае действует жажда обогащения, в другом — веления варварских традиций. В этом разница между цивилизацией и варварством, между тем, чем занят ум цивилизованного преступника, и тем, о чем помышляет преступник отсталый! Да, зло всегда остается злом. Однако зло, вызываемое крупной целью, намного страшнее зла, порожденного целью ничтожной. Великая цивилизация не рассеяла зла и не уничтожила преступления. Появились великое зло и великое преступление!

Я повернулся к умолкшему коллеге:

— У меня нет больше сил. Я устал от этой провинции, устал от здешней неразберихи!

— Ничего не поделаешь!

— Я соскучился по Каиру. Забыл, как выглядит столица моей страны. Хочу, о люди, вести следствие по другим преступлениям, хочу разбирать дела преступников, одетых в дорогие пиджаки и брюки!

— Что ж, перемещения по должности будут в ноябре.

— Полагаю, что уже пришла моя очередь перевестись в Каир?

— В Каир переводят не в порядке очередности. У тебя есть какая-нибудь рука?

— Нет.

— Тогда тебе суждено жить и умереть в провинции.

— А наши коллеги будут всю жизнь наслаждаться в Каире, и это навсегда?

— Они также подвергаются перемещениям, но несколько иного характера. Следователь из Аль-Муски переезжает на следственную работу в Аль-Азбекию, следователь из Шубра — в Аль-Халифу, следователь из Ситт Зейнаба[119] — в центр города. Да, перемещения происходят, но из рая, то есть столицы, не изгоняют. Однако мы видим, что их превосходительства все-таки недовольны. Один говорит: «Шубра, вот досада, Шубра очень далек от моего дома в Аз-Замалике!..[120] А другой возмущается: «Как это я перейду следователем в район Ситт Зейнаб, ведь он так демократичен!» Что касается вашего превосходительства, да и моего тоже, то вы, если пожелает Аллах, наверняка попадете отсюда в город Фашн[121]. А я из своей Танты, безусловно, попаду в город Таму или Манфалут[122]. Если кто-нибудь из нас вздумает пожаловаться или протестовать, будет только хуже. «Что за капризы у этих следователей! Пожалуйста, отправляйтесь без разговоров туда, куда вас посылают!»

Я печально опустил глаза. Остается одно — терпение. Не стану я призывать на свою голову еще новое несчастье.

Вздохнув, я промолвил:

— Ну что же! Ничего не поделаешь! С нами Аллах! Но такие вещи отбивают у людей желание работать.

Взгляд мой снова упал на бесчисленные кипы бумаг, и я почувствовал, что у меня окончательно пропал всякий вкус к работе.

Мой друг заметил:

— Дело!.. Это последнее из того, что заботит наших высокопоставленных господ больших начальников! Прежде всего — протекция, а потом уж интересы дела. Хочется вашему превосходительству работать или нет — вопрос не имеющий ни малейшего значения и совсем не интересующий наше начальство.

Взглянув на часы, он извинился и быстро поднялся. Я стал горячо его удерживать. Ведь когда вместе вспоминаешь прошлое, хоть немного отдыхаешь и утешаешься…

— Сядь! Хочешь, пообедаем вместе?

— Нельзя. Я все бросил, а ведь сегодня праздник. Пожалуйста, разреши мне…

Он поблагодарил меня, попрощался и сказал, указывая на кипы жалоб, которые принес с собой:

— Да пошлет тебе Аллах желание потрудиться над моими подарками. В другой раз я принесу тебе халву. В самом деле халву: горох, казинаки, халву с орехами, миндаль, фисташки…[123]

— Ну хорошо, можешь идти. У меня уже и так слюнки текут.

Я с улыбкой проводил его до дверей, и он вышел, а я вернулся к своему столу, но там меня ничего не ждало, кроме досады, неудовлетворенности и уныния. Взгляд мой опять остановился на пачках жалоб, и я почел за благо продолжать свою работу, не тратя времени на бесполезный ропот. Никто, кроме этих четырех стен, в которых томится моя душа, не увидит и не заметит, как мне тяжело.

Я взял ручку, придвинул к себе одну из пачек, открыл ее и прочел: «О приют справедливости…» Не удержавшись, я громко рассмеялся. Это я-то — «приют справедливости»? А где она, эта справедливость? Я понятия о ней не имею, нигде ее не видел. Нам никто никогда ее не показывал. От меня требуют, чтобы я занимался людскими жалобами, а сами не могут снизойти до моей собственной жалобы, до жалоб сотен моих коллег. Мое перо побежало по бумагам, и на большинстве из них я начертал: «В архив». Вошел Абд аль-Максуд-эфенди, неся новые кипы бумаг. Я в ужасе воскликнул:

— Это еще что такое?

— Последние дела о проступках. Пожалуйста, распорядитесь ими.

Затем он повернулся и позвал служителя:

— А теперь давай преступления, мальчик.

И снова обратился ко мне:

— Что мы будем делать с оставшимися преступлениями?

Он положил передо мной папки с делами. На обложке верхней папки я прочел: «Дело Камар ад-Дауля Альвана», — и вспомнил, что расследование этого дела ничего не дало и преступник не обнаружен. Не обнаружен и никогда не будет обнаружен.

Странно, от нас требуют, чтобы мы установили личность преступника в таком запутанном деле, в то время как мамур и полиция с головой погрязли в подтасовке результатов выборов. Я же погряз в чтении бесконечных жалоб, всевозможных донесений и целые дни просиживаю на заседаниях. Если бы мы имели тайную полицию на современный лад, как в Европе и во всем цивилизованном мире, следователь мог бы заниматься только расследованием уголовных дел. Везде серьезно относятся к человеческой судьбе, у нас же никто этим как следует не занимается и деньги щедро расходуют лишь на пустяки. Когда же речь идет об установлении справедливых порядков или об улучшении положения народа, то на это отпускают средства так редко и так скупо, прямо скажем, трясущимися руками, словно выбрасывают деньги в море. Слова «справедливость» и «народ» непонятны людям в нашей стране. Эти слова существуют лишь для того, чтобы писать их на бумаге и произносить в эффектных речах, как и многие моральные понятия, о которых в реальной жизни давно забыли.

Почему же от меня ждут серьезного отношения к судьбе господина Камар ад-Дауля Альвана? Еще одна жертва преступления погибла, и история ее закончилась, как сотни подобных историй в нашем и других маркезах страны. Кровь этих жертв дешевле чернил, потраченных на составление протоколов об их смерти. Подобные дела официально заканчиваются у нас простым и удобным способом: «Дело прекращается ввиду неустановления личности преступника. Маркезу предписывается продолжать расследование и розыски». А маркез отвечает готовой, привычной фразой: «Расследование и розыски продолжаются». И все. С этим напутствием дело хоронят окончательно.

В деле Камар ад-Дауля была своя светлая «луна»[124], выделявшая его из сотен ему подобных дел и заставившая нас отнестись к нему с особым вниманием. Эта «луна» навеки зашла, оставив свою тайну и своих следователей во тьме. Луна скрылась, и наш исключительный интерес к этому делу пропал, оно стало таким же обычным, как сотни других, исход которых нас никогда не занимал.