Ирина Измайлова - Робин Гуд

• Название: Робин Гуд
• Автор: Ирина Измайлова
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41319-5

Конец XII века. Ричард Львиное Сердце не вернулся из Крестового похода. В отсутствие короля «старая добрая Англия» превращается в ад – осмелевшие от безнаказанности феодалы грабят и рвут страну на части, простонародье ропщет под гнетом двойных налогов, в лесах и на дорогах хозяйничают разбойничьи шайки, и повсюду гремит имя Робин Гуда, который слывет «благородным разбойником» и защитником угнетенных. Но что за польза народу от его «подвигов», расшатывающих и без того слабую власть и ввергающих страну в кровавую смуту? Станет ли простолюдинам легче, если вся Англия превратится в выжженную мятежами пустыню? Кто в состоянии обуздать бандитскую вольницу и спасти королевство от гибели? Лишь один человек – благородный сэр Эдвин, шериф Ноттингемский…

Неожиданный взгляд на судьбу и деяния легендарного разбойника! Шокирующее переосмысление классического сюжета! Именно так Ридли Скотт (режиссер «Гладиатора» и «Царства небесного») задумал снимать свой блокбастер «Робин Гуд», премьера которого стала главным кинособытием года!

---

– Слышал об этом. Ну, а его молодая женушка? Она ведь тоже наверняка вам исповедовалась? Не говорила ли, что собирается уехать отсюда? А, может, сказала, куда поедет?

Неожиданно монах рассмеялся. Этот смех почему-то сделал его, и без того жесткое лицо еще тверже, а голос вдруг зазвенел металлом:

– Послушайте, милорд рыцарь, неужто, вы и вправду не понимаете, о чем сейчас спросили? Попросту предложили мне нарушить тайну исповеди. Вы что же, не христианин?

Аббат не видел лица всадника: шлем закрывал его до самого подбородка, но даже этот подбородок стал багрового цвета, чего не смогла скрыть не слишком густая борода. Руки в железных перчатках, сжавшись в кулаки, невольно натянули поводья, и конь рыцаря, заржав, едва не прянул на дыбы.

– А если я щедро заплачу за ваш ответ? – с трудом подавив гнев, вытолкнул всадник.

– Вряд ли вы так богаты. Кто же за какие угодно деньги отправит свою душу прямиком в ад? Здесь я могу, конечно, прожить долго, но после смерти-то буду жить вечно. А у кого же столько золота, чтобы оплатить вечность адских мук?

После этих слов рука рыцаря невольно скользнула к рукояти висевшего у его пояса меча. Но он вовремя опомнился. Будь этот строптивец не любимчик епископа и, возможно, папы, можно бы и не церемониться. Но с отцом Антонием связываться нельзя.

«Тем более, что благосклонность старого индюка епископа может понадобиться и мне!» – с досадой подумал рыцарь.

– Ты много берешь на себя, монах! – бросил он, разворачивая коня, и махнул рукой своим спутникам: – Едем! Мы и так потеряли уйму времени. За мной!

Отряд исчез в дождевой пыли, и оба виллана дружно перекрестились.

– Кабы не вы, господин аббат, он бы убил нас! – воскликнул старый пастух. – Господи помилуй, кто ж это такой? Вы не знаете?

– Вероятно, знаю, – ответил монах, глядя не вслед уехавшим, а в печально-пустой проем старой арки. – Но тебе, Том, спокойнее будет этого не знать. Этот человек думает, что если закрыть лицо до подбородка, становишься неузнаваем. Он ошибается.

– Сколько бед обрушилось на нас в последнее время, святой отец! – воскликнул Том с искренней болью. – Не иначе, мы чем-то сильно нагрешили. Уж как хорош был наш граф! Беден, чуть ли не как мы все, зато защищал нас, помогал. Зерном делился в неурожай, разбойников в нашем лесу вывел дочиста. Кто и за что мог его убить?

Отец Антоний ответил не сразу. От ворот замка он перевел задумчивый взгляд на овец, покинувших спасительные кусты и вновь лениво щипавших траву возле самого рва. Дождь кончился, и проглянувший меж тучами косой луч солнца сразу сделал менее мрачной полуразрушенную цитадель, а пасущиеся овцы добавили картине ощущение покоя. Казалось, семеро блистающих кольчугами и шлемами грозных всадников, были просто ненадолго возникшим видением.

– Я слышал, – наконец заговорил аббат, – будто графу Экберту отомстили за его попытку стать королем.

– Так это правда? – ахнул на этот раз младший из пастухов. – Наш граф, при всей его бедности задумывал подняться так высоко?

– Семь лет назад он не был еще настолько беден, – улыбнулся отец Антоний. – Том наверняка помнит, что земли у него было куда больше, а, стало быть, и дохода. У него отобрали большую часть надела норманнские бароны именно из мести, потому что он пытался сделать невозможное – вернуть власть английскому королевскому роду. И граф имел на то право: он ведь был прямым потомком первого английского короля, которого тоже звали Экбертом. Да и надежда его казалась не такой уж несбыточной: король Генрих, сын могучего Вильгельма, когда-то захватившего Англию, умер, не оставив сыновей, и долгие годы у нас царили смуты и войны[7]. Надо было положить этому конец, вот и пришлось прибегнуть к древнему обычаю: созвать Уитегемот[8]. Многие из уцелевшей местной знати верили, что возможно возродить английский престол. Как же это было наивно! Конечно, избрали норманна, нашего нынешнего короля Генриха, и, сказать по совести, правит он справедливо. Но его вассалы не простили графу Лестеру отваги и гордости, с которыми тот заявил свои права на престол – за несколько лет они его совершенно разорили, по сути, сделали нищим.

– Но убивать-то было зачем? – упрямо не понимал старый пастух Том.

В глазах аббата мелькнуло сомнение, потом он усмехнулся:

– Этого вам тоже лучше не знать, братья. Только верьте моему слову: убили его вовсе не из-за того давнего дела. Прошло семь лет, и если бы норманнские бароны хотели, то за это время наверняка десять раз покончили бы с графом. После разорения ему ведь даже дружину свою пришлось распустить. Нет, или это и в самом деле был несчастный случай на охоте, или у лорда Экберта были и другие враги.

И добавил совсем тихо, так что крестьяне не могли его услышать:

– Скорее всего, мы их сейчас видели.

Глава 2 Встреча на дороге

Свинцово-синий горизонт перечертили одна за другой две молнии, и следом дважды грохотнул гром. Но прозвучал он уже не грозно, почти лениво, давая понять, что гроза уходит, и его дело просто дать ей отбой.

Однако дождь и не думал заканчиваться – напротив, стал крупнее и пошел чаще. Рытвины дороги переполнились, вода, желтая от перемешанной с песком глины, ручейками потекла к обочинам.

Возчику стало еще труднее: сверкавшие время от времени молнии, по крайней мере, освещали путь, а теперь его и вовсе не было видно – фонарь, коптивший на прибитой к передку телеги палке, давал света ровно столько, чтобы возчик мог рассматривать тощий зад своего мерина и его перепачканный в глине хвост. Да и сам мерин тянул слабо. Разбитая, набухшая водой дорога, в которой колеса телеги вязли все больше и больше, была ему не по силам. И только привычка служить своим хозяевам мешала ему (вот уже который год) мирно околеть от старости.

– Матушка! – возчик обернулся, ежась под толстым, грубого сукна плащом, с ворота которого ему за шиворот то и дело проливались холодящие струйки. – Матушка, мы сейчас увязнем! Темнеет прямо на глазах – вот-вот ночь, дороги уже не видно. А впереди – ни огонечка… Может, остановимся? Страсть, как хочется залезть к тебе, под парусину!

– Ты совсем потерял совесть, Тимоти! Не можем мы торчать ночью посреди дороги – нам надо отыскать жилье, чтобы позаботиться о бедной хозяйке, и о детках.

При этих словах парусиновый полог откинулся, и из-под низкого навеса, натянутого на четыре половинки бочечных ободьев и прикрывающего сзади две трети телеги, высунулась женщина в простом, но опрятном чепце. Чепец обрамлял круглое лицо с мелкими чертами и ярким румянцем на полных щеках. Уж если на севере Англии у женщины лет сорока с лишним такой румянец, то здоровьем ее Бог не обделил. Ее сын, тот, что правил старым мерином, очень походил на мать. У этого двадцатилетнего парня лицо было как круглое спелое яблоко, да к тому же, от глаз и до подбородка по нему рассыпалось великое множество веснушек.

Услыхав гневный ответ матери, Тимоти лишь уныло пожал плечами под мокрым сукном.

– Да хозяйке-то, матушка, уж ничего от нас не надобно… А деток ты и накормила, и укутала, как следует. Парусину я сам просмолил, весной еще, помнишь – когда дядюшка Майлс в нашей телеге сукно на ярмарку возил, дождь ее не промочит, хоть бы и до утра шел. Места под навесом и для меня хватит, глядишь, и дождались бы рассвета, а там уж…

Но женщина не пожелала дослушать до конца рассуждения сына.

– Ах ты, ленивый оболтус! – еще пуще разгневалась она. – Это значит, бедной покойнице еще неизвестно, сколько лежать без отпевания, детишкам спать в холодной телеге, пускай даже и закутанным, чтоб только ты, разбойник эдакий, не промок да, не приведи Господь, не простудился?! А ты подумал своей рыжей головой, что если дождь будет идти до утра, то утром мы можем и вовсе не проехать по этой дороге? Мерин и так чуть жив, а еще и накормить его можно только соломой, на которой сижу я с детьми, да лежит наша бедная хозяюшка. Ну-ка, слезай с передка, снимай фонарь, да веди мерина под уздцы. И ему легче будет, и дорога станет тебе видна.

– Как скажешь! – уныло повиновался Тимоти, немного повозился с фонарем, и в следующую минуту деревянные подошвы его башмаков гулко шлепнули о дорожную грязь.

– Еще, туда ли мы едем? – через какое-то время вновь подал голос парень. – Вдруг дорога раздвоилась? В темноте можно было и не заметить.

– Да нет тут другой дороги! На много миль нету, ни вперед, ни назад. – уверенно возразила из-под навеса женщина. – Я ведь помню эту дорогу: еще мили[9] две, ну три, никак не больше, и мы доберемся до мельницы, она первая на пути к большому селу. Мельник, надо думать, меня вспомнит: года четыре назад мы с братцем Майлсом ночевали на мельнице, когда вместе ехали в Ноттингем, на ярмарку. Я тогда еще помогла повитухе принимать пятого сыночка мельничихи. Дам пару монеток, так мельник и священника позовет – там хороший священник. И похороны устроим – уж я придумаю, что им рассказать: откуда, мол, женщина и отчего родила посреди дороги. Вряд ли стоит говорить правду чужим людям: может статься, нас уже ищут? Но дальше везти ее никак нельзя.