Владимир Муравьев - Истории московских улиц

• Название: Истории московских улиц
• Автор: Владимир Муравьев
• Жанр: История

---

Положение Новой Сретенской слободы на большой проезжей дороге накладывало на ее развитие и жизнь слобожан особый отпечаток. С одной стороны, слободская жизнь по самой природе своей была достаточно замкнута, потому что все необходимое для повседневного обихода - работа, торговля, власти и суд, регулирующие взаимоотношения слобожан, своя церковь - все это находилось в пределах слободы, поэтому создавалась тесная, почти семейная общность. В слободе все знали всех, и в решительных обстоятельствах это единство проявлялось солидарностью: в следственных делах каждого московского волнения во время "бунташного" царствования Алексея Михайловича фигурирует много "тяглецов Сретенской сотни". С другой стороны, постоянный поток проезжих из различных областей России и даже из других стран расширял представление слобожан о мире и выводил их сознание и интересы из тесного круга слободы. Этому же способствовали рассказы стрельцов, участвовавших в походах и войнах.

Уже в ХVII веке Сретенка стала одной из главных московских торговых улиц. Кроме постоянных лавок, мастерских, постоялых дворов, обслуживающих дорогу, в определенные дни приезжавшие из деревень крестьяне ставили у ворот Земляного города и на улице возы съестных припасов, сена и своих промыслов - и Сретенка становилась сплошным базаром.

В последние годы ХVII - первые ХVIII века петровские реформы разрушили слободское устройство Москвы, стрелецкие полки были расформированы, столица перенесена в Петербург, главной московской дорогой стала Тверская. Сретенка оставалась, как и прежде, известной всей Москве торговой улицей, как и прежде, шли и шли по ней паломники в Троице-Сергиеву лавру.

Не изменился и сословный состав ее населения: ремесленники, купцы, служилое чиновничество. Как и в других районах Москвы, здесь появились фабричные предприятия. Известный мастер-литейщик Федор Моторин в конце ХVII века основал "у Сретенских ворот" первый в Москве колокольный завод, дело продолжил его сын Иван, имевший звание "артиллерии колокольных дел мастер". На его заводе после поражения Петра I под Нарвой колокола переливались на пушки. Завод был большой, в справке о своем имуществе Иван Моторин в 1733 году писал, что имеет "...дом свой за Сретенскими вороты в приходе церкви Сергия Чудотворца, что в Пушкарях, на котором моем дворе имеется у меня, нижайшего, литейный колокольный завод немалой, на оном отправляю всякие колокольные разные дела".

Завод Моторина находился в нынешнем Колокольниковом переулке.

В Большом Сухаревом (прежде называвшемся Большим Колосовым) переулке в первой половине XVIII века работала шелковая мануфактура купца 1-й гильдии Панкрата Васильевича Колосова.

Все первые этажи домов, выходивших на Сретенку, были заняты лавками. Причем к середине ХVIII века деревянные дома были заменены каменными. Многие из домов нынешней Сретенки в основе своей - постройки того времени.

В пожар 1812 года Сретенка не горела. Открытие по соседству Сухаревского рынка в 1813 году увеличило приток на нее покупателей.

Район Сретенки и сретенских переулков в первой половине XIX века не был исключительно дворянским, но дворяне, особенно деятели культуры, там тоже селились.

В 1810 году в Рыбниковом переулке дом коллежской асессорши Лупандиной (дом не сохранился) снимали Пушкины. Здесь Сергей Львович, узнав об основании Царскосельского Лицея, начал хлопоты об устройстве в него своего старшего сына Александра.

В 1827 году Е.А.Арсеньева, привезя в Москву своего внука М.Ю.Лермонтова для поступления в Благородный университетский пансион, остановилась в доме титулярного советника И.А.Тоона в Малом Сергиевском переулке.

В 1840-е годы на улице Грачевке (ныне Трубная улица) жил профессор Московского университета известный историк Т.Н.Грановский, здесь у него бывали Герцен, Гоголь, Тургенев, Белинский и многие другие.

Сама же улица Сретенка в это время считается в числе лучших московских улиц. В путеводителе начала 1830-х годов о ней сказано, что она "не совершенно пряма, но заключается между красивыми и огромными зданиями". Так же тогда говорили про Никольскую. Некоторые из тех, по тогдашним понятиям, огромных зданий в два-три этажа, как, например, дом 17, сохранились до наших дней, и нынешний наблюдатель, если и не назовет его огромным, не станет отрицать его красоту.

Репутация этого района изменилась в 1850-1860-е годы. В связи с развитием капитализма в России (как бы ни относиться отрицательно к таким терминам, точнее ситуацию не охарактеризуешь), исходом крестьян из деревни и увеличением в городах люмпен-пролетариев, район Сретенки, вернее, не самой улицы, а ее задов, переулков, спускающихся к протянувшейся вдоль берега Неглинной улице Грачевке, стал местом обитания этих несчастных бедняков. В середине XIX века в Москве весь этот район - с самой улицей и выходящими на нее переулками - называли Грачевкой, и это название стало словом-символом для обозначения город-ского дна.

В сборнике под выразительным названием "Московские норы и трущобы", вышедшем в 1866 году, центральное место занимал очерк писателя-народника М.А.Воронова под названием "Грачевка".

Среди многих хибар и трущоб, где обитатели этих мест находили себе жилище, особенно известной была так называемая "Арбузовская крепость" доходный дом купца Арбузова, сдававшийся им под квартиры. Воронов некоторое время жил в нем и в своем очерке описал Грачевку и этот дом:

"Колосов переулок тянется от Грачевки влево; он сплошь набит всевозможными бедняками. С утра до вечера и с вечера до следующего утра не смолкает в нем людской гомон, не смолкает длинная-длинная песня голода, холода и прочих нищенских недугов. Из кабака ли вырывается эта песня в виде разухабистого жги, говори, сопровождаемая воплями гармоники или визгами скрипки, или просто несется она откуда-нибудь из-под крыши старого покосившегося деревянного дома, или, наконец, поет ее какой-нибудь оборванец, сидя на тумбе, - всегда она - горький плач, всегда она - нытье погибшей человеческой души.

Арбузовская крепость стоит на самой середине Колосова. Это старый деревянный дом в два этажа, грязный и облупленный снаружи до того, что резко отличается от своих собратий, тоже невообразимо грязных и ободранных. К дому справа и слева примыкают два флигеля, которые тянутся далеко в глубину двора; и дом и флигеля разбиты на множество мелких квартир, в которых гомозятся сотни различных бедняков. Впрочем, и в Арбузов-ской крепости существует известная градация квартир, подобная той, какая существует во всех домах.

Так, например, в квартирах дома, окнами на улицу, живут бедняки побогаче, по преимуществу женщины, у которых есть всё: и красные занавески, и некоторая мебель, и кое-какая одежда, а главное - подобные жильцы постоянно находятся в ближайшем общении с разными кабаками, полпивными и проч., куда сносятся ежедневно скудные гроши, приобретаемые этими несчастными за распродажу собственной жизни... Им завидуют все без исключения арбузовские квартиранты; их называют довольными и счастливым.

Ко второй категории принадлежат жители того же дома, но только частей его, более удаленных от улиц: окна на двор. Тут обитает нищета помельче: из трех дней у нее только два кабацких и один похмельный; на пять, на шесть дней такому жильцу непременно выпадает один голодный..."

Но это не последняя степень. Существуют еще жильцы третьей категории. Воронов пишет, что даже их внешний вид способен "устрашить" и вызвать "отвращение" у благополучного зрителя: "отвратительно" выражение голода на их "рожах", и бьют они друг друга "до настоящей крови".

Воронов по своим достаткам литератора, пробивающегося случайными грошовыми гонорарами, вынужден был поселиться в крепости на квартире третьего разряда.

"Квартира эта, - рассказывает Воронов, - состояла из двух комнат, из которых одну занимала сама хозяйка, другая отдавалась внаем. Эта последняя была разделена опять на две части чем-то вроде коридора; каждая часть, в свою очередь, делилась еще на две; следовательно, из комнаты, предназначавшейся для отдачи внаем, выходило четыре покоя, отделенных один от другого неполною перегородкою. Каждый такой покой равнялся конюшенному стойлу, и в подобном стойле нередко помещалось трое, даже четверо. Очень немного, думаю, найдется людей, которые могли бы представить себе общую атмосферу комнаты в три-четыре квадратных сажени, набитой восьмью или десятью живыми существами, особенно, если принять во внимание то, что каждое стойло имело и свою собственную атмосферу".

Воронов называет Грачевку "усыпальницей всевозможных бедняков, без различия пола и возраста". О самом известном трактире Грачевки, помещавшемся в подвале и среди ее обитателей носившем название "Ад", он писал, что "между многоразличными московскими приютами падшего человека... нет ничего подобного грачевскому Аду. По гнусности, разврату и грязи он превосходит все притоны".