Владимир Муравьев - Истории московских улиц

• Название: Истории московских улиц
• Автор: Владимир Муравьев
• Жанр: История

---

Моду Фаворский истолковал широко. Одна группа фигур посвящена традиционному решению темы: заказчица перед зеркалом, портниха, швея, манекен, но затем идут фигуры популярных в тогдашнем советском обществе персонажей - спортсменок, летчицы, лыжницы, кавалеристки в красноармейской форме, девушки-ворошиловского стрелка с винтовкой через плечо... Все эти фигуры выразительны, в них показана не столько привлекательность профессии, сколько красота человека.

Фаворский так глубоко вошел в проблемы того, чем занимался Дом моделей, и так хорошо понимал их, что его ввели в художественный совет. Часто его соображения о фасоне платья, о материи оказывались проницательнее предложений самих модельеров - и принимались ими.

При переделке дома под "Салон-магазин. Зеркало моды" сграффито Фаворского были уничтожены.

С годами становится все очевиднее, что сграффито Фаворского на Доме моделей треста "Мосбелье" - высокая классика искусства тридцатых годов, и растет наше возмущение теми, кто их уничтожил.

Дом № 24. В конце 1860-х годов его адрес был таков: Сретенская часть, 5-й квартал, дом 32, Щепкиной. В эти годы по этому адресу жил Николай Федорович Федоров - легендарный философ и просветитель, автор идеи "всеобщего дела" - воскрешения и спасения человечества. О том, какое глубокое влияние на культуру России оказали идеи и личность Федорова, свидетельствуют высказывания его современников. "Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком", - сказал о нем Л.Н.Толстой; выдающийся философ Владимир Соловьев называл его своим "учителем"; Ф.М.Достоевский признавался, что его идеи он "прочел как бы за свои". Высказывания Федорова по этико-космическим вопросам в разной степени совпадают с позднейшими работами К.Э.Циолковского, А.Л.Чижевского, В.И.Вернадского, большой интерес проявлял к философии Федорова В.Я.Брюсов.

Н.Ф.Федоров в 1860 - 1870-е годы оказывал помощь в приобщении к знанию юному Циолковскому.

"...В Чертковской библиотеке, - пишет Циолковский в автобиографии, - я заметил одного служащего с необыкновенно добрым лицом. Никогда я потом не встречал ничего подобного. Видно, правда, что лицо есть зеркало души. Когда усталые и бесприютные люди засыпбли в библиотеке, то он не обращал на это никакого внимания. Другой библиотекарь сейчас же сурово будил.

Он же давал мне запрещенные книги. Потом оказалось, что это известный аскет Федоров - друг Толстого и изумительный философ и скромник. Он раздавал все свое крохотное жалованье беднякам. Теперь я вижу, что он и меня хотел сделать своим пенсионером, но это ему не удалось: я чересчур дичился".

Последнее строение левой стороны Сретенки - церковь Троицы Живоначальной в Листах, ее порядковый и "домовый" номер - 29. Церковь отреставрирована, и в ней идет служба. Нижняя, откопанная от наслоений культурного слоя часть церкви оказалась в яме - уже одно это наглядно указывает на ее древность.

Церковь действительно старая, в начале XVII века она была деревянная, в середине века начата постройкой каменная. Строили ее своим иждивением стоявшие здесь слободой стрельцы полковника Василия Пушечникова. В 1667-1671 годах полк был в походе в Астрахани - усмирял бунт казаков под предводительством Разина и, разбив бунтовщиков, привел в Москву их главаря Стеньку, за что царь Алексей Михайлович пожаловал стрельцов разными наградами, в том числе 150 тысячами кирпичей для окончания строительства церкви, и в том же году она была достроена. Как объясняет путеводитель начала XIX века, "название На Листах, данное сей церкви, происходит от того, что на ограде оной в прежние времена продавались известные картинки для простого народа, которые печатались в приходе церкви Успения в Печатниках, на Сретенке, и назывались просто листы. Впоследствии продавались оные на Спасском мосту, потом у Казанского собора, а ныне в Холщовом ряду и других местах города".

Таким образом, именно церковь Троицы в Листах была первым в Москве народным книжным магазином.

Церковь была закрыта в январе 1931 года в связи, как рассказывали местные жители, с арестом священника.

В 1930-е годы разобрали главы храма, в 1950-е снесли колокольню. В церкви помещались склады, потом - скульптурные мастерские. С конце 1970-х годов церковь была поставлена на госохрану как памятник архитектуры, и Всероссийское общество охраны памятников начало ее реставрацию. Автором проекта реставрации был О.И.Журин. Сначала церковь определили под репетиционные залы Москонцерта, в 1990-м по письму патриарха Алексия II ее вернули верующим, а в 1991 году состоялось малое освящение храма.

"Листы", или, употребляя более привычное для современной речи название, лубок, не ушли и с нынешней Сретенки, и нынче она является центром их пропаганды. Здесь, приблизительно на равном расстоянии от Печатникова переулка, где листы печатались, и от церкви Троицы в Листах старинного места торговли лубочными листами, в небольшом особнячке Малого Головинского переулка (дом № 10) открыт единственный в нашей стране музей лубка - Музей народной графики.

Краткие сведения о нем дает информационный лист, выпущенный музеем:

"Сегодня историю лубка можно проследить на примере редчайших графических экспонатов Музея народной графики, который был создан в 1992 году по инициативе художника Виктора Пензина, при поддержке Комитета культуры правительства Москвы.

Этот уникальный музей находится на Сретенке, вблизи церкви Троицы в Листах, где когда-то шумел лубочный базар.

Основу постоянной экспозиции музея составляет коллекция его директора Виктора Пензина, дополненная реконструкциями древних листов, а также произведениями современных мастеров-лубочников".

Напротив храма Троицы в Листах, на противоположной стороне улицы до революции находился магазин одежды Миляева и Карташева "Мануфактурные и галантерейные товары, модные товары", после революции он назывался "Московско-Рижский универмаг", снесен в 1980-е годы.

Левая сторона Сретенки заканчивалась также магазином, дом этот тоже снесен, на его месте - вход в метро.

В этом доме в 1930-е годы находился комиссионный магазин, который местные жители называли "Слёзтовары", а официально он назывался "Магазин конфискатов". Местные в нем никогда ничего не покупали, была примета: приобретенные здесь вещи приносят несчастье; покупали пришлые.

Журналист А.Е.Лазебников - редактор "Комсомольской правды", репрессированный в 1938 году и просидевший 18 лет, в своих воспоминаниях рассказывает об этом магазине.

Летом 1937 года он с главным редактором "Комсомолки" Владимиром Бубекиным и несколькими репортерами пошли искать игрушку для подарка сыну шефа. В магазине, в который они зашли, не было ничего привлекательного. Продавщица решила им помочь.

" - В конфискаты заходили?

Мы не поняли вопроса. Продавщица пояснила:

- На Сретенке. Вверх по Кузнецкому, свернуть на Лубянку, пройти Сретенские ворота и по левой стороне улицы до конца. Угловой дом...

Беспорядочными казались прилавки вдоль стен, густо увешанных полотнами в дорогих рамах. Мы невольно замедлили шаг. Лампочки, свисавшие на шнурах, не принесли разгадки замыслам товароведов Сретенки. Непонятным было расположение вещей. Блики шарили по полкам в такт покачиваниям лампочек. Там, где лежало что-то цветастое, яркое - бухар-ский халат, черная шаль в красных розах, - лампочки будто раздували тусклый свет и опять уходили в закат.

Лишь в отделе готового платья удивило обилие армейской одежды. Правда, было немало и гражданских костюмов - двойки, тройки, но они терялись на задворках, словно нездешние. Здешними были военные. Суконные френчи, гимнастерки из тонкого шевиота и габардина, нарядные бекеши индпошива, кожаные регланы, синие кители моряков. Над полками витал запах лежалых вещей. Рядом с одеждой стояла обувь, как на плацу, - голенище к голенищу, сапоги, шеренги мужских туфель, ботинок и опять сапоги, некоторые щеголеватые. Весь товар лицом.

Привыкнув к полумраку, можно было разглядеть, чем заполнены полки. Два покупателя молчаливо разглядывали товары без этикеток и ценников. Вместо привычного гула голосов - шепот. Казалось, эти двое понимали, что здесь ни о чем не нужно спрашивать. Странное чувство, которое мы испытали, переступив порог магазина, не оставляло нас. Что это? Распродажа, конфекцион? У кого узнать? Кто-то недоверчиво оглядывал себя в полукружье трельяжа. Ощупывал, на месте ли хлястик у кителя цвета хаки. Опустил руки в карманы, будто поискал - не забыл ли чего прежний владелец.

- Не лады. Велик малость френчик! - И на нас глянул, не решаясь на покупку без постороннего совета. Вот он уже снял с себя китель, держит в руках, подбирая глазами другой в колонне защитного цвета: какой примерить? Наверное, впервые в жизни представился такой выбор.

То, чего мы страшились, о чем леденящая догадка еще с первого шага стиснула виски: мы увидели в петлицах кителя следы ромбов. Тот, кто носил этот китель, видимо, был высок. Где-то на полках, пониже, лежали, наверное, его синие галифе. Комдив? Комкор? Командарм? Неясный отпечаток всех ромбов скрыл его звание. Как хорошо, что здесь одна только лампочка, один тусклый глазок на привязи шнура - зрелище изувеченных петлиц с вырванными знаками различия нестерпимо, как и проколы аккуратно обметанных дырочек над карманами, - все, что осталось от брони орденов. Хаки! Защитный цвет! От кого защитный - от Юденича, Врангеля, Колчака, бело-поляков, Чжан Цзолина на КВЖД? Насколько он старше нас? Лет на десять - двенадцать: он мог успеть, а мы нет - носить подпольную кличку, видеть Ленина, идти по этапу в турухан-скую ссылку.