Владимир Муравьев - Истории московских улиц

• Название: Истории московских улиц
• Автор: Владимир Муравьев
• Жанр: История

---

"Взгляните на эту живую картинку, скомпонированную из крестьян, ремесленников, мелких торгашей разной рухлядью и других, помещающихся обыкновенно на первом плане, где преимущественно сосредоточен торг сапогами, шапками, картузами, рукавицами и так называемым красным товаром. Взгляните, например, на эту фигуру в шапке, свалившейся немного набок, в сером, местами изодранном, армяке, подпоясанном кушаком, к которому не совсем живописно подвязан кожаный мешок с гвоздями. Молоток и костыль, на одном конце которого находится железная лопатка, доказывают вам с первого взгляда, что это подметочник, человек очень полезный и даже необходимый в житейском быту, и он очень хорошо сознает свое призвание; посмотрите, с какой важностью окидывает он взором толпу, его окружающую; но это только минута, а между тем он беспрестанно занят своей работой, и, в то время, как один из среды толпы, его окружающей, надевает сапог, только что им исправленный, как в то же время подходит другой крестьянин и, проворно сняв с ноги сапог, подает его подметочнику, говоря:

- Земляк, нельзя ли и мне поправить, любезный, - погляди-кась?

- Отчего ж нельзя? Можно, изволь, поправлю, - отвечает подметочник, обозревая каблук и подошву сапога и рассчитывая, сколько потребно гвоздей для приведения сапога в первобытное состояние. - Семитка десяток. (Семитка - 2 копейки; семитка десяток - 12. - В.М.)

- Эвона, семитка десяток, дорого больно, пятак - так ладно, а не то и так пробавлюсь как-нибудь.

- Ну что с тобой делать, изволь; земляка надо уважить.

И крестьянин, готовый уже надеть сапог свой по принадлежности, подает его обратно подметочнику, который в ту же минуту надевает его на железный костыль, берет из мешка в рот горсть гвоздей и с необыкновенной ловкостью, вынимая их изо рта один за другим, унизывает подошву и каблук...

Но мы, как кажется, уж слишком занялись подметочником, тогда как нас окружает не менее интересное общество торговок, обвешанных мехами, различными лоскутками материй и прочим. На голове этих промышленниц, сверх повязки, обыкновенно надета какая-нибудь изношенная дамская шляпка, а иногда и мужская; стразовые серьги необъятной величины, какой-нибудь значок, кольцо и пр. С другого бока "вечный жид" - старик с шашкой, двумя пистолетами и немецкими лексиконами; далее минералогический кабинет, собрание древностей, торговец редкостями, перед которым разложена целая коллекция никуда не годных английских бритв, разного рода заржавленных подпилков и т.п.; наконец, книжник, с грудами произведений новейшей литературы, книжники-антикварии, а затем и прочий домашний скарб.

Если вы природный москвич, то вам хорошо знакомы эти базары; вы привыкли уже к их тесноте, где очень редко встречаются порядочные толки; но вы не обращаете на это внимания, вы очень спокойно пробиваете собой целый бруствер серых армяков, тулупов и т.п., прехладнокровно встречая перед собой то растянутый фрак, то сюртук или что-нибудь подобное..."

Следующая эпоха Сухаревки как антикварного рынка относится к 1860-1870 годам. Московский купец И.А.Слонов, оставивший книгу воспоминаний "Из жизни торговой Москвы", пишет в ней: "Как известно, вскоре после отмены крепостного права начался развал и обеднение дворянских гнезд; в то время на Сухаревку попадало множество старинных драгоценных вещей, продававшихся за бесценок. Туда приносили продавать стильную мебель, люстры, статуи, севрский фарфор, гобелены, ковры, редкие книги, картины знаменитых художников и пр.; эти вещи продавали буквально за гроши. Поэтому многие антикварии и коллекционеры, как то Перлов, Фирсанов, Иванов и другие, приобретали на Сухаревке за баснословно дешевые цены множество шедевров, оцениваемых теперь знатоками в сотни тысяч рублей. Бывали случаи, когда Сухаревские букинисты покупали за две, три сотни целые дворянские библиотеки и на другой же день продавали их за 8-10 тысяч рублей".

Московские коллекционеры, любители старины, ученые-историки были постоянными посетителями Сухаревки. Театральная коллекция А.А.Бахрушина, библиотеки Е.В.Барсова и И.Е.Забелина пополнялись с Сухаревского развала.

О книжной торговле на Сухаревке написано немало. Здесь продавали лубочную литературу: "Английского милорда Георга", "Битву русских с кабардинцами", песенники, сонники и тому подобные книги, но торговали и вообще старыми книгами - томами классиков, журналами, научными сочинениями. Продавцы, как правило, малограмотные, по-своему любили книгу и нередко были оригинальными личностями. Старый букинист А.А.Астапов в своих воспоминаниях рассказывает о некоторых книготорговцах Сухаревки.

Вот старик Толченов, который, продавая книгу, прилагал к ней номер какого-нибудь старого журнала, брошюру духовного или хозяйственного содержания. "Ведь и Н.И.Новиков, - рассуждал Толченов, - прилагал к своим "Московским ведомостям" премии в виде "Экономического магазина" или "Детского журнала", и это имело влияние на успех его деятельности".

"Был, - пишет Астапов, - еще оригинал книгопродавец, торговавший близ бассейна, собиравший рукописи и книги по астрологии, магии, хиромантии, физиономике, не оставляя без внимания оракулы и телескопы, а также способы лечения заговорами, симпатиями, вообще так называемое волшебство. По этому предмету являлись собирателями и люди образованные; если не ошибаюсь, мистики особенно интересовались им.

К сожалению, я не припомню ни имени, ни отчества, ни прозвища того старика, которого стараюсь изобразить. А было бы очень желательно, если бы кто-нибудь обрисовал поискуснее меня этот рельефный тип.

Не все книги выставлял он на вид; некоторые накрывал мешком, показывая не всем, только избранным. Кто-нибудь спросит его:

- А здесь, под мешком, что за книги?

Взглянув на спрашивающего, он ответит:

- Это вам не купить.

Или, догадываясь, что спрашивает человек ученый, скажет: "По астрологии". Более же простому покупателю он вытащит и Брюсов календарь, хорошо зная, какой лист открыть, какое место показать, чтобы сразу, как говорится, "зеркало наставить", чтоб в нос бросилось. Почти общая слабость вперед знать будущее заметно влияла на покупателей. К тому же старик имел товар, который находился не у всех книгопродавцев. Несмотря на солидность назначенной им цены, покупатель походит, походит около него - да и купит. У него и иностранные книги по той же части можно было найти, с картинками и разными фигурами. Терпеливо выжидал он своего покупателя, выдерживал характер, умел целый ворох наговорить ему всякой чертовщины".

А Сухарева башня, одним своим видом вызывавшая воспоминания о колдуне Брюсе, служила ему вывеской и рекламой.

К концу ХIХ - началу XX века Сухаревка расширилась: торговля шла не только на площади, но и в прилегающих переулках. Воскресные ряды и развалы, по словам Слонова, "привлекали покупателей со всех концов Москвы".

Очерк В.А.Гиляровского "Сухаревка" посвящен как раз тому времени 1890-1900 годам. Как газетного репортера его привлекала не обычная жизнь рынка, а его криминальная, полускрытая сторона, поэтому очерк дает достаточно однобокое представление о Сухаревке. Конечно, обмана, уголовщины, как в каждой торговле, здесь было немало, но Сухаревка бывала не только жестока.

Цитировавшийся выше букинист Астапов пишет о нравах Сухаревки: "Здесь все можно приобрести, как для удовлетворения необходимости, так и для прихоти, к взаимному удовольствию продавца и покупателя. Тут, на этом братском аукционе, и торгаш вертится, стараясь для наживы выловить что-нибудь поценнее, и любитель тоже хлопочет, чтобы вещь не попала в наши руки. Бывали здесь и случаи великодушного участия к продавцам обоего пола. Нередко какая-нибудь вдова, с терпением перенося упадок своих средств, не решаясь идти по миру, получала несколько рублей или копеек более, чем сама просила за свою вещь".

Сухаревские букинисты также с сочувствием относились к своим покупателям. "Придет, в другой раз, бедная женщина, - продолжает Астапов, и плачется: "Вот, голубчик, муж у меня сторож, жалованья получает всего-то 12 рублей, а у нас пятеро детей, книжки тоже нужны. Уступи подешевле". Ну, и встретит сочувствие на деле. А сколько учащейся молодежи, не имеющей настоящих средств и пользующейся услугами букинистов. Но об этом распространяться не буду, боюсь, далеко зайдешь".

Среди прочих московских рынков Сухаревка у москвичей пользовалась не только большой известностью, но и особым - теплым - отношением. "Богоспасаемой" назвал ее в одной из своих повестей А.В.Чаянов.

Замечание Чаянова относится к 1919 году, одному из самых голодных в послереволюционной Москве, когда даже осьмушку хлеба по карточкам выдавали не всегда и москвичи считали большой удачей, когда удавалось что-либо продать на рынке - и купить еды. Именно такая удача подвалила герою повести Чаянова: "Намазав маслом большой кусок хлеба, благословенный дар богоспасаемой Сухаревки, Алексей налил себе стакан уже вскипевшего кофе и сел в свое рабочее кресло".