Василий Голованов - Восхождение в Согратль

• Название: Восхождение в Согратль
• Автор: Василий Голованов
• Издательство: Журнал «Дружба народов» 2012 № 2
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012

«Дагестан не знает, кто он. У него есть несколько психологических сценариев одновременно. И соответственно одновременно несколько самоидентификаций и взглядов на то, в чем себя выражать. В терроре, в „западничестве“ или в спокойном интеллигентном осознании самоценности: своей истории, своих языковых россыпей, своих даровитых на высокое чувство людей? На этом вопрошании, на этом разрыве жжет колоссальная боль». Писатель Василий ГОЛОВАНОВ рассказывает о своем путешествии по Дагестану и опыте постижения этого уникального региона.

---

На бензозаправке в Маджалисе мы заправились. Бензин отпускал бородатый парень лет двадцати пяти в зеленой исламской шапочке. Он принял деньги, но не спешил выходить под мелкий противный дождь. Я сам взял бензиновый пистолет и сунул в горловину бака. Старый заправочный аппарат, похожий на напольные часы, стал отсчитывать нам литры, как минуты.

— Что же у вас с погодой-то? — спросил я у заправщика.

— Да уже две недели так, — спокойно отреагировал заправщик.

— А в Гунибе вот солнце светит, — сказал я.

— Ну не знаю, — философски ответствовал он. — Здесь люди не молятся, поэтому, наверно, так…

Мой шофер очень смурно реагировал на обстановку, и видно было, что ему не по себе. Я еще раз позвонил Гаджикурбану и сказал, что мы заправляемся в Маджалисе.

— А! — обрадованно воскликнул он. — Ну, значит, минут через сорок будете. Мы с сыном будем ждать вас на площади…

Какие сорок минут?! Я думал, от силы — двадцать пять! И решил ничего не говорить водителю… Ну, а дальше… Разумеется, мы все-таки приехали в Кубачи. Туман сгустился еще сильнее. Впрочем, я говорил уже, что это был не туман, а облака, в которых, слипаясь вместе, пылеобразные и почти невесомые частички воды рождают капли идущего ниже дождя, под которым мы недавно ехали. Поэтому сырость обволакивала все вокруг. Видимость была метров двадцать. Площадь? Я видел только закрытые лавки да еле проступающие дома по обе стороны дороги… Я набрал номер мобильника, и Гаджикурбан с сыном Мурадом немедленно возникли из тумана двумя размытыми фигурами. Я щедро расплатился с водилой, оплатив заправку и отсчитав еще пару тысяч за страх. По-моему, это сильно его ободрило; во всяком случае, он знал теперь, за что претерпевал столь страшные для него испытания.

ХII. Зирихгеран

Машина ушла, и я оказался в ведении моих новых хозяев — чем-то похожего на Пикассо старика и его сына, Мурада, симпатичного молодого человека с залысиной, немножко даже еврейского вида, очень приветливого и немного застенчивого. Они тут же предложили мне пересесть в их автомобиль, чтобы уберечь меня, гостя, от непогоды. Мы стояли втроем под невидимо-мелким дождем на том слегка раздувшемся участке улицы, который они именовали «площадью». Я огляделся. Откуда-то из облаков выкатился мальчишка на велосипеде, поехал было на нас, но неожиданно лихо свернул под арку моста, за которым проступали очертания узкой, как ущелье, улицы. Оттуда же, из облаков, на нас надвигалась корова: еще невидимая, но уже различимая слухом.

— Ну что, пойдемте? — еще раз позвал Гаджикурбан.

Но я будто прирос к земле. Меня окружали декорации, которые мне еще не доводилось видеть в жизни. «Площадь», была, собственно, самой верхней точкой горного отрога, на котором было выстроено селение. От «площади» в разные стороны уходило вниз несколько улочек, но все они были несоразмерно коротки и круты и в конце концов превращались в лестницы, разделяющие аул по меридианам сверху вниз. Для горизонтального передвижения по селению служило несколько пробитых на разной высоте тропинок-траверсов, заросших крапивой и чистотелом, листья которых были осыпаны мелким бисером воды. Собственно улиц, где могла бы развернуться или хотя бы просто ехать машина, не было. И вся запутанная паутина спусков, переходов, лестниц и длинных горизонтальных проходов соединялась здесь, на площади, в единственном месте, где могло бы собраться несколько сот человек. Все это я понял, разумеется, очень не вдруг, а только пройдясь как следует по аулу. Но что пронзило меня сразу — так это ощущение остановившегося, спеленатого громадным пузырем воды времени. Корова спустилась из облака — довольно крупная черно-белая корова — остановилась в луже посреди площади и помочилась на землю. И этот звук, звук падающей струи, тут же растворяющийся, глохнущий в первозданной сырости — вскрыл, наконец, мое сознание. Вдруг различил я еще множество звуков, связанных с течением воды: стекая с крыш в водосточный желоб, капли на разные лады булькотали в подставленных под сливы тазах и бочках. А там, где ни таза, ни бочки не было, а только наполовину высовывался из земли черный от сырости камень, капли разбивались об него, как стекло, но только очень, очень тихо. Потом где-то в глубине тумана, в гуще прорастающих из него голых весенних ветвей прокричал петух. Корова на площади, будто очнувшсь от этого призыва, побрела дальше, медленно моргая мокрыми ресницами. Дом, возле которого она стояла, был обезображен безликой пристройкой из дешевых бетонных блоков. Видимо, это была какая-то лавка, закрытая по случаю непогоды. Но вот сам дом, к которому это уродливое слепое строение, запечатанное железной дверью, было приделано, — это, стоило только приглядеться, был совершенно необыкновенный, будто всплывающий из далекого, не слишком ясно различимого прошлого двухэтажный дом. Хорошо был виден только второй этаж с огромной террасой во всю длину стены. Если вы хоть немного разбираетесь в террасах, то вы знаете, конечно, что главной прелестью этого рода построек является безупречность узора, задуманного мастером, который делал остекление. Такой мастер должен одинаково хорошо работать со стеклом и с багетом, чтобы создать неповторимый орнамент. Сейчас люди разучились этому ремеслу, но здесь память о мастере была еще свежа, ибо чарующ был рисунок остекления. Он соединял в единое целое ромбы, треугольники, целый ряд длинных, узких, зеленоватых — видно, старинных — стекол, а сверху и снизу был оторочен «поясами» из правильных квадратиков…

Ну, а слева от этого дома в дыму облаков проступал приземистый силуэт древней крепостной башни с узкими прорезями бойниц. О, мои предчувствия оправдались! Раньше таких башен было двенадцать, они вместе с крепостной стеной опоясывали весь аул, а четыре или пять закрывали самый опасный участок — со стороны перевала, то есть дороги, по которой мы приехали. Прорваться в «страну кольчужников» с этой стороны было совершенно нереально: охрана башен, как и вообще охрана селения, прилегающих к нему пастбищ и лесов, была в ведении неистовых воинов из закрытой мужской военной организации «Батирте», опирающейся на еще один, более широкий, мужской «орден» — гулалла Ак Бильхон — «Союз неженатых». Как и аварский Согратль, Кубачи вплоть до XIX века был столицей горской «республики», объединявшей семь поселений — Даца-Мажи, Дешлижила, Муглила, Анчи-Бачила, Кубасанила, Шахбана-махи, Бихай. Ежегодно общее собрание Зирихгерана избирало семь духовных и военных предводителей, на случай нападения врагов. А их у республики оружейников было немало: всего в десяти километрах по прямой в горах находился неприступный замок Кала-Курейш, в средние века — столица кайтагского уцмийства, крупного для Дагестана средневекового государства, правители которого вели род от арабов (уцмий — значит «знатный»), прорвавшихся на север от Дербента в начале арабо-хазарских войн. Да и сам Дербент, конечно, представлял собою опасность, пока крошечная республика оружейников исповедовала христианство (до 1305 года). Но дело, в конце концов, не в религии. Кубачинцы считались настолько свирепыми воинами, что посягать на них было немного охотников. Ну, а что до «батыров», набираемых в военный союз «Батирте», — то они призваны были заменить собою целую армию. Уже в юношеском возрасте старейшины Зирихгерана начинали присматривать сильных и бесстрашных мальчиков с разбойничьими наклонностями, которых потом рекомендовали в союз. Они должны были уметь подкрадываться, нападать из засады, действовать ночью, как днем, претерпевать любые лишения, владеть всеми видами оружия. Два запрета принимались ими добровольно: запрет сдаваться в плен и жениться раньше сорока лет. И при том что таких воинов всегда было только сорок, слава о них заставляла соседей держаться от «республики оружейников» подальше. Ибо любой чужеземец, отправляющийся в набег на Зирихгеран, прекрасно знал, что, встретив одного из этих сорока, он встретится с собственною смертью.

К счастью для России, кубачинцы не приняли участия в военных операциях Шамиля, ибо Кубачи вместе с Дербентом были присоединены к России еще по Гюлистанскому мирному договору (1813), а поскольку слава оружейников Зирихгерана гремела по всему Востоку, очень скоро им был сделан поистине царский заказ: сработать сабли для драгунских полков империи. Так что, присоединившись к России, республика оружейников тогда, в начале XIX века, лишь выиграла, получив неистощимый рынок сбыта. Разумеется, к тому времени тайный военный союз кубачинцев перестал существовать. Но вот мужское братство «неженатых», равно как и причудливые, доисламские верования кубачинцев — вызывание солнца и дождя, весенний праздник «хождение по воду от сглаза», сопровождавшийся ритуальными шествиями и музыкой, культ деревьев, культ орла, ношение амулетов и талисманов — сохранились до ХХ века. В последний раз «союз неженатых», на котором лежал грозный отблеск былых времен, просуществовал до 1913 года, оберегаемый боязливым и почтительным молчанием.