Сергей Марков - Блудницы и диктаторы Габриеля Гарсия Маркеса. Неофициальная биография писателя

• Название: Блудницы и диктаторы Габриеля Гарсия Маркеса. Неофициальная биография писателя
• Автор: Сергей Марков
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-6460-7

Он больше чем писатель. Латиноамериканский пророк. Например, когда в Венесуэле (даже не в родной Колумбии!) разрабатывался проект новой конституции, то в результате жаркой, чудом обошедшейся без применения огнестрельного оружия дискуссии в Национальном собрании было решено обратиться к «великому Гарсия Маркесу». Габриель Гарсия Маркес — человек будущего. И эта книга о жизни, творчестве и любви человека, которого Салман Рушди, прославившийся экзерсисами на темы Корана, называет в своих статьях не иначе как «Магический Маркес». Особенно данная биография ценна тем, что она написана Сергеем Марковым — известным журналистом-международником, писателем, кинодраматургом, специалистом по творчеству Маркеса, которому довелось лично встречаться с самим «Сервантесом нашего времени».

---

Мексиканский журнал «Сьемпре» опубликовал статью революционного кубинского литератора Эдмундо Десноэса, кишащую какими-то островными комплексами (процитируем, так как нашему герою в плане зависти уготована примерно та же участь):

«Фидель Кастро был чрезмерно великодушен, заявив, что „всё творчество Хемингуэя представляет собой защиту прав и достоинства человека“. <…>На Кубе он жил, как некий англичанин, изгнанный из колонии, выражая симпатии кубинскому народу, но глядя на него сверху, с холма „Аа Вихии“. Он писал свои книги по-английски и издавал в самых крупных в мире издательских домах. Он был богатым путешественником, он стрелял львов, носорогов, самых дорогих зверей, останавливался исключительно в „люксах“ самых роскошных отелей мира, пил самое дорогое шампанское и заедал его чёрной белужьей икрой, которую брал ложкой. <…> Я смотрел на Хемингуэя с завистью и бешенством. Завидовал, потому что был свидетелем его многочисленных прихотей, видел, что он имел возможность удовлетворять их… А испытывал бешенство я от сознания того, что мы в те годы были обречены на бедность, ограничения, отсутствие свободы, постоянно подвергались надругательствам. <…> Ни один боливийский, например, писатель никогда не удосуживался чести посещения легендарной Марлен Дитрих в „люксе“ шикарного отеля Нью-Йорка „Шерри-Несерлэнд“! В лучшем случае боливийский писатель имел возможность заниматься онанизмом перед её шикарной фотографией с обнажёнными ножками, застрахованными на миллион долларов!»

Уругвайский поэт Бенедетти в интервью мне сказал, что Куба и вся Латинская Америка ещё недооценили той великой роли, которую сыграл Эрнест Хемингуэй.

В ночь со 2 на 3 июля Маркес сел писать нечто вроде некролога. Но ком подступал к горлу. Не верилось. Жизнь без Хемингуэя стала казаться менее настоящей. Листал потрёпанный январский журнал «Look» за 1954 год с очерком и фоторепортажем об охоте в Африке — этот очерк лёг в основу повести «Лев миссис Мэри» с пронзительным финалом, который Маркес, несколько раз прочтя, выучил наизусть: «В Африке всегда пребываешь в состоянии счастливой беззаботной грусти… У меня была воистину восхитительная бабушка с лицом ангела, если только ангелы могут быть похожи на орлов, и однажды, проведя шесть дней у моей постели после того, как я, боксируя под чужим именем, получил сотрясение мозга (в ту пору никто не хотел платить денег, чтобы посмотреть, как дерётся мальчишка по фамилии Хемингуэй), она, написав мне объяснительную записку за пропуск занятий в школе, сказала: Эрни, обещай мне делать только то, чего тебе действительно хочется. Всегда поступай так. Я уже старая женщина, и я всегда старалась быть хорошей женой твоему деду, а ты сам знаешь, каким он подчас бывает. Но я хочу, чтобы ты запомнил, Эрни. Ты запомнишь, Эрни?

— Да, бабушка, я могу запомнить всё, кроме шести раундов.

— Не в них дело, — сказала она. — Запомни-ка лучше вот что. Единственное, о чём я жалею, так это о том, чего я не сделала.

— Спасибо большое, бабушка. Я постараюсь запомнить».

Маркес вспоминал, как в начале 1957 года увидел в Париже седобородого Хемингуэя — с женой Мэри он шёл по бульвару Сен-Мишель к Люксембургскому саду. На нём были потёртые джинсы, куртка, бейсболка. Маркес хотел броситься к кумиру, но лишь крикнул через улицу: «Маэстро!» Хемингуэй поднял руку и «каким-то дурашливым мальчишеским голосом крикнул в ответ»: «Adios, amigo!» (Прощай, дружище!)

Дописать сумел лишь через неделю. Мутис передал некролог под названием «Человек умер естественной смертью» своему другу, мексиканскому писателю Фернандо Бенитесу — главному редактору литературного приложения к газете «Новедадес». Это эссе-некролог стало своеобразной визитной карточкой Маркеса в Мексике:

«На этот раз, похоже, правда: Эрнест Хемингуэй умер. Сообщение это взволновало многих в самых отдалённых и удалённых друг от друга уголках мира: этих его официантов, этих его проводников на сафари и подмастерьев тореро, этих его таксистов, нескольких боксёров, которым перестала улыбаться удача, да ещё пару вышедших на пенсию наёмных убийц. <…> Его судьба в определенном смысле была судьбой его героев, которые проживали мгновение в любой точке Земли, но оставались в вечности благодаря верности тех, кто их любил. Пожалуй, это и есть наиболее точное определение величины Хемингуэя. И, возможно, это определяет не конец, а лишь начало жизни в мировой литературе. Он — естественный образец великолепного человеческого экземпляра, настоящего и невероятно честного труженика, который, пожалуй, заслуживает большего, нежели места в высших сферах мировой славы».

…Гарсия Маркес сожалел о том, что жизнь развела его с Хемингуэем, хотя несравненная Гавана могла бы свести — несмотря ни на что; сам виноват, не проявил настойчивости, которой учил дед-полковник. И ещё, будучи уже тридцатитрёхлетним, «в возрасте Христа», вновь сменив место жительства, без денег, с женой и ребёнком, он думал о том, что и «местом в высших сферах мировой славы», пожалуй бы, удовлетворился.

59

Альваро Мутис, хоть и был колумбийцем, иностранцем (в пределах Латинской Америки это понятие относительное, как некогда было у нас в СССР), но благодаря своему характеру, темпераменту, деньгам имел в Мексике множество друзей, приятелей, знакомых в деловых кругах и среди творческой интеллигенции. «Его способность очаровывать помогла ему пробраться в высшее общество и заставить всех забыть, что он отбывал срок в тюрьме Лекумберри, — читаем в книге профессора Мартина. — И теперь он протаскивал в это неприступное и колючее, как кактус, общество Гарсия Барча». С первых дней в Мехико Мутис «протаскивал» Габо с Мерседес, ещё не оправившихся от «шокотерапии», испытанной на юге Штатов. (Заметим, что устойчивая аллергия на США у Маркеса сохранилась на десятилетия: в злорадстве, с которым он, уже знаменитый, «ни за какие деньги» не отдал Голливуду права на экранизацию «Ста лет одиночества», поневоле слышится и эхо тех унижений.)

Мутис поселил семью Маркесов, прибывшую в Мехико с двадцатью долларами, сперва у себя, потом в отдельной квартире на улице Ренан, 21, в районе Ансурес, обставленной, правда, в спартанском стиле: два стула, стол, выполнявший функции обеденного и письменного, кроватка для Родриго и матрас на полу для взрослых. Но это не мешало Габриелю и Мерседес влюбляться в город ацтеков — многомиллионный мегаполис, в котором представлено всё, что только может представить себе человек, тем паче латиноамериканец, и где ранним солнечным утром снова кажется, что ты можешь всё. Альваро ввёл Габриеля в свой круг, точнее, круги знакомств, и он почти всюду, как ни фантастично ему самому это казалось, был принят.

Но на работу устроить Габриеля долго не мог: пробовал в одну, другую редакцию, не получалось, пока Мутис не уговорил своего партнёра по бизнесу, мебельного фабриканта, купить пару иллюстрированных журналов и вложить деньги в их «раскрутку», а на должность редактора пригласить «наиболее подходящую кандидатуру». Габриель допытывался у Альваро, что же это за журналы, в которые сватает его друг: о коневодстве, свиноводстве, разведении кроликов, эротические? Ведя тайные сепаратные переговоры с Мерседес, Мутис долго не признавался, но всё же выяснилось, что имеются в виду журналы для женщин с названиями «Семья» и «Это интересно всем». Маркес было заартачился, напомнил о том, что всё-таки писатель, но Мерседес в свою очередь мягко напомнила, что они в долгах и не могут вечно сидеть на шее Альваро. Чертыхаясь, наш герой согласился, но всё же тихим, хрипловатым, упрямым, «дедовским» голосом выдвинул условия: его фамилии не должно значиться в списке редколлегии и ни одной заметки в этих журналах он не подпишет собственным именем.

На первую встречу с мебельным магнатом в бар Маркес пришёл за полчаса до назначенного времени, а ушёл последним — чтобы работодатель не увидел его стоптанных башмаков с расслоившимися подошвами.

Началась новая жизнь — главного редактора модных журналов. Попробовать себя в роли главного редактора Маркес мечтал со студенческих пор. Тогда в Боготе ему казалось, что он смог бы делать журнал типа североамериканского «Life» один, то есть еженедельно заполнять полсотни, а то и больше журнальных страниц текстами, притом в разных стилях, чтобы читатель был уверен, что трудится целый авторский коллектив. В журнале «Венесуэла графика» он некоторое время работал шеф-редактором, но чувствовал себя всё-таки подневольным и чудаковатому главному редактору, и владельцу всего газетно-журнального картеля Каприлесу, вмешивавшемуся в творческий процесс со своими пожеланиями: «Побольше сисек, читатели это любят!»

На этот раз владелец, Густаво Алатристе, мебельщик, издатель, кинопродюсер (что открывало некие перспективы) обещал свободу в выборе тем, жанров, дизайна и т. п. Единственное, чем Маркес распоряжался не вполне, — рекламные объявления, но и в этом предоставлялось право «веского голоса».