Софья Дубинская - Следы неизвестного

• Название: Следы неизвестного
• Автор: Софья Дубинская
• Издательство: Мурманское книжное издательство
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1971

Все, о чем расскажет вам сборник, происходило в действительности. В силу ряда причин мы изменили только имена и в нескольких случаях — место действия.

Мы благодарим работников управления внутренних дел Мурманского облисполкома за помощь, без которой эти очерки не могли быть написаны.

Авторы

---

— Тот самый, Ошейников…

Дмитрий все-таки прыгнул. Сзади тоже что-то звучно шлепнулось, далеко вперед полетела грязь с талым снегом пополам, а голос продолжал:

— И «Молодой», его Валеркой звать, там же терся. Только поздно. Ребята говорят, что оба подорвали… Теперь ищи-свищи.

— Ты это точно выяснил? — не оглядываясь, спросил Чернов.

— Фирма! — коротко ответил Демченко. — Ребята как на фото глянули — так сразу в цвет.

— На фото?! Это еще зачем?

— Ничего. Это свои…

— Хороши же у тебя «свои». Волосаны.

— За идею страдают. Мода — она, брат, как пропуск…

— Ты… — Чернов помолчал, ожидая, пока пройдет и достаточно удалится встретившаяся им девушка, — ты иди в пикет, а я к автомату. Надо шефу доложить. Где автомат? У клуба?

— Да, только он не работает.

— А еще где?

— На другом конце, за горой, у магазина. Только он тоже не работает. Похоже, Мишка Беляйкин трубку срезал.

— Тоже «свой»?

— Нет, пока просто знакомый.

— Ты ему по знакомству и штраф не оформляешь?

— Он ли еще?.. Да и не со штрафа начать бы… Он изобретатель, переговорное устройство делает.

— А ты не думаешь, что начальник службы и тебе, и Мишке твоему такое изобретет, что небу жарко станет?

— Все равно нельзя с Мишкой так. Он хороший парень. Надо ему только руки занять. У меня такие Мишки, может, от десятка краж ребят оттащили. Ведь за ним полпоселка пацанья следом ходит, в рот заглядывает…

Пришлось Чернову звонить из пикета, тем более что конспирироваться дальше смысла, кажется, не имело. Голубицкий придерживался того же мнения. Он выслушал доклад, секунду подумал.

— Вот что. С участковым идите к Козодоевой и допросите ее. Постановление на обыск вам привезут позже. Соберите все, что может дополнить словесные портреты преступников.

Для Валентины Козодоевой бабье лето, судя по пожухлой коже лица, по дряблым мешкам под глазами, должно было отбушевать годков пять назад. Но она пыталась не сдаваться. Яркие мазки помады изображали губы, грубо подведенные штрихи — брови, пережженные всеми перекисями охвостья на голове еще способны были хранить следы последней «шестимесячной», сделанной два месяца назад. Разрушительное время, однако, неумолимо изобличало ее. Грязноватый халат не закрывал от наблюдательного глаза сеть морщинок на шее, нездорового оттенка кожу на груди. Этой женщине, чтобы быть женщиной, уже всякий раз требовался допинг. И она пила, и поила своих случайных партнеров, выхватывая у жизни последние куски радости, чувствуя подсознательно, что все чаще получает не удовлетворение, а фальшивку, подделку под него. Да и желания ее все чаще были не нормальной потребностью организма, а эрзацем, который вырабатывался из привычки.

Однако мозг ее — мозг человека, не обогащенного учебой, хорошей профессией, хотя бы дальним знакомством с искусством, а озабоченного всегдашним стремлением заработать и «повеселиться» (дочь в число постоянных забот не входила; дочь появилась только потому, что, пока еще была возможность прервать беременность, мать приходила на прием к врачу навеселе; когда же мать пришла трезвой, сроки, оказалось, истекли), — мозг такого человека не мог холодно и беспристрастно проанализировать перемены. И потому Валентина Козодоева сначала искренне удивлялась и обижалась, а в последнее время только обижалась, когда от нее уходил очередной кандидат в мужья. Обиделась и в этот раз. Вернувшись с работы, она нашла на столе записку, написанную крупными, разборчивыми буквами:

«Старушка, я тебя век не забуду, но мы расходимся, как в море корабли. Наша встреча была ошибкой судьбы-злодейки. Прими мою благодарность за крышу и баланду. Вова».

Четыре двадцатипятирублевых купюры — «благодарность» — лежали тут же, под запиской. Они значительно смягчали горечь утраты, но не могли унять страха Козодоевой перед будущим, в котором не было никаких намеков на просветы — только тоска одиночества.

В таком душевном смятении и застали ее Чернов и Демченко, вошедшие в комнату, неприбранную, как сама хозяйка. Козодоева, как видно, уже успела провести финансовую операцию с одним из двадцатипятирублевых билетов Государственного банка, превратив его в несколько казначейских билетов меньшего достоинства плюс натуральный продукт в виде двух бутылок петрозаводской «Московской». Больше того, она уже начала потреблять продукт, и теперь ее обуревали сомнения, продолжать ли потреблять одной или пригласить продавщицу Машку Фофанову из соседнего подъезда, вместе вскричать жалобную песню и порыдать над своей несчастной долей. Для последнего и у Машки были основания: Валерик, приятель Вовика, объявившийся здесь с неделю назад, был немедленно запроектирован Машке «в чуваки»; а теперь и этой любви пришел конец.

Демченко, которого Козодоева знала и, видать, по-своему, уважала, остановил ее:

— Куда собралась, Валентина? Садись. За жизнь разговаривать будем.

Козодоева села, всхлипнула и подала ему записку.

— Ай-ай-ай! — покачал головой Демченко. — И этот сбежал? Ну, может, для тебя и к лучшему…

Чернов не торопился вмешиваться в разговор. Прислушиваясь, как Козодоева клялась, что уже совсем было собралась прописать Вову, что если соседи опять жаловались на шум у нее — так это все зря, что если и выпьет она — так на свои кровные, Дмитрий разглядывал комнату. Многое в ней говорило о том, что был здесь мужчина: серая кепка на вешалке, пачка «Шипки» и мундштук на подоконнике, среди женских и детских туфель у порога — поношенные мужские полуботинки, на спинке раскрытой диван-кровати — черная рубашка…

Хозяйка, продолжавшая разговаривать с Демченко, начала все чаще оглядываться на Чернова, словно чувствуя, что он здесь старший и что разговор участковый инспектор ведет больше для него, чем для себя.

— А что это вы так интересуетесь моим жильцом? — Козодоева уже с явным беспокойством спрашивала Чернова.

— Мы и вами интересуемся, — Дмитрий прошел к столу и тоже сел. — Ошейникова мы разыскиваем в связи с тяжким преступлением — ограблением сберегательной кассы. Такие «подвиги» без подготовки не совершаются. Преступление задумано и подготовлено здесь, в этой комнате…

…Репродуктор в кабинете Голубицкого уже в последний раз рассказывал о событиях минувших суток, когда вся оперативная группа собралась снова.

— Итог дня: мы вышли на надежный след. Двадцатипятирублевые купюры, изъятые у Козодоевой и в продовольственном магазине, похищены в сберкассе. Из Дома обуви также сообщили о поступлении денег, имеющих номера, обозначенные в нашем списке. Продавцы довольно точно описали приметы «Молодого», Валерия Яковлева, купившего у них туфли. Его старые полуботинки, оставленные в комнате Козодоевой, имеют на каблуке выступающий гвоздь, которым могла быть сделана царапина на барьере сберкассы. Адресное бюро дает место жительства Яковлева — поселок Медный-1, Рудный переулок, 16. Если преступник дома, завтра будем разговаривать с ним…

Утро изменило планы майора. Едва он вошел в кабинет, как в динамике селектора раздался голос Ломтева:

— Михаил Константинович, зайдите ко мне.

Голубицкий поднялся на третий этаж. Ломтев, поздоровавшись, протянул ему бланк спецсвязи с уже расшифрованным теистом:

— Нашелся ваш Ошейников…

Неизвестно почему, но после Кандалакши Ошейников успокоился. Последняя остановка скорого на территории Мурманской области была для него самой неприятной… Всю ночь он не закрывал глаза. Сначала подозрительно настойчиво с ним пытался заговорить пожилой мужчина, занимавший тоже верхнюю полку. Потом слишком изучающе к нему приглядывался какой-то черноволосый парень с пижонскими усиками. Уже глубокой ночью Ошейников снял свой чемоданчик с багажной полки и сунул под подушку: в неверном свете ночников ему опять почудилось, что блеснули под черными ресницами глаза, обнажились по-крысиному белые зубы усатого. Парень, точно, не спал. Через несколько минут он поднялся и проскользнул в тамбур. Беспокойство Ошейникова возрастало. Из-под полуприкрытых век он видел, как черноволосый, вернувшись, опять лег и, кажется, опять наблюдал за ним… Хотелось вскочить и задать деру. Но Ошейников понимал, что бежать, в сущности, некуда.

В Кандалакше садились еще пассажиры, а потом по вагону прошли двое милиционеров, внимательно осматривая спящих. У Ошейникова похолодела спина. А когда минуты через три он увидел, что милиционеры возвращаются, все также заглядывая в спящие лица, ему чуть плохо не стало. Но красные погоны проплыли мимо, поезд тронулся. Под стук колес неудержимо накатила дрема. Ошейников заснул.

Утром снова начались неудобства из-за денег, лежавших в чемодане. Ошейников долго не решался оставить их, чтобы уйти в туалет. Когда стало совсем невмоготу, все-таки решился. Потом захотелось есть. Буфетчица носила пирожки, кефир, дорожные наборы с вафлями и зелеными яблоками, а ему смертельно хотелось мясной солянки и под нее — хотя бы граммов двести водки. Но куда деть чемоданчик? Взять с собой — привлечь внимание соседей. Оставить на них — боязно. Перед Петрозаводском придумал. Взял чемоданчик и, провожаемый загадочной полуулыбкой усатого, зашел к проводнице: