Альфред Кубин - Другая сторона

• Название: Другая сторона
• Автор: Альфред Кубин
• Издательство: Изд-во Урал. ун-та
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 5-7584-0119-6

При чтении впервые опубликованного на русском языке романа немецкого художника Альфреда Кубина вспоминаются мрачная атмосфера Майринка и Кафки, апокалипсическая экспрессия Мунка и Гойи, белесоватый туман на полотнах Редона, сквозь который прорываются к зрителю жутковатые видения авторского подсознания. Альфред Кубин достоин своих современников — опубликованный в 1909 году, роман в полной мере отражает состояние болезненного декадентства начала века, пессимистичные настроения Европы в канун великих потрясений.

Собственно сюжет не удивит искушенного читателя: история еще одной утопии, царства грез, осуществленного загадочным получеловеком-полубогом в предгорьях Тибета, ее будни и страшная гибель «глазами очевидца». Поражает другое — во-первых, это 52 авторских графических листа к роману; на первый взгляд подчиненные тексту, иллюстративные, они в какой-то момент начинают жить самостоятельной жизнью, приковывая к себе наше внимание едва ли не более самого текста. Пролистывая книгу еще раз, с удивлением обнаруживаешь, что, начиная от, казалось бы, невинных путевых зарисовок на первых страницах, к адскому хаосу линий на последних их ведет неумолимая логика сюжета — история, рассказанная в графике, местами даже оказывается выразительнее модернистского многословия отдельных глав. Альфред Кубин, снискавший свою славу прежде всего как художник, и здесь остается верен себе. Во-вторых, — и, думается, это не в последнюю очередь привлекло издателей, — роман удивительно созвучен современности. Волей-неволей задумаешься о пугающем сходстве тревожных ожиданий начала XX столетия с нашей нынешней неуверенностью. Предыдущие поколения читателей романа уже восхищались гениальным предвидением кошмаров мировых войн, перекроивших Европу, настал наш черед сопоставить хитросплетения сюжета с собственной судьбой, благо материала для сравнений за минувшие сто лет накопилось предостаточно.

В то же время не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление, что мы имеем дело с социальной фантастикой — скорее, это философская проза, попытка, спрятавшись за беллетристический сюжет, ответить на вопросы, заявленные веку Шопенгауэром и Ницше. «Демиург двойственен» — для современного читателя эта мысль не станет открытием, но яркость и убедительность образного языка Альфреда Кубина, его мастерство рисовальщика по-новому осветят ставшие привычными истины.

Небольшая биографическая статья О. Б. Мичковского, помещенная на последних страницах, сопровожденная десятком работ художника разных лет и несколькими фотографиями, удачно дополняет книгу, переводя ее в разряд книг, стремящихся наследовать принципам академических изданий.

А. Вдовин

---

Я ощущал ни с чем не сравнимую легкость, сладкая истома поднималась откуда-то изнутри, мир моих чувств коренным образом переменился, моя жизнь была не более чем живым огоньком. Спал ли я? бодрствовал? или был мертв? Издалека донеслось несколько глухих возгласов, прозвучавших как прерванные аккорды. Прокукарекал петух, и я услышал тихую органную музыку, какой-то простенький хорал. Глянув вниз, я увидел глубоко под собой родной немецкий зимний ландшафт, горную деревушку. Время шло к вечеру, звуки органа доносились из открытых дверей маленькой церкви. Деревенские парнишки тащили свои санки по мягкому снегу; женщины выходили из храма, кутаясь в пестрые шали; под широкими стрехами деревянных, упрочненных камнями крыш крестьянских домов стояли согбенные фигуры. Я сразу узнал это место: здесь я провел детство. Каждый из этих людей был хорошо мне знаком: в одной из пар я с радостным испугом узнал своих родителей — отец был в своей неизменной бурой меховой шапке. Я ничуть не удивился, хотя большинства этих людей давно не было на свете, и сам хотел войти и это воскресшее прошлое, но не смог пошевельнуть ни членом. Стая воронов пролетела в направлении замерзшего озера, по которому шли закутанные фигуры, потом все стало блекнуть и бледнеть — и видение исчезло… Больше я ничего не видел в темноте. Органная музыка обволакивала меня; мне казалось, будто я сам живу в ее звуках; аккорды менялись, становясь все более полнозвучными, а потом все неожиданно оборвалось. Город Перле стоял на прежнем месте. Из дворца вышел Патера, глубоко и шумно зевнул, потянулся и на глазах стал расти. Его голова достигла одной высоты со мной, весь дворец мог бы служить ему табуреткой. Его одежды разошлись по швам и спали с него. Лицо было обрамлено низко спадающими локонами. Он раздвинул дома своими гигантскими ногами и, наклонившись над вокзалом, подхватил рукой паровоз. Он стал играть на нем, как на губной гармонике, продолжая при этом раздаваться во все стороны, так что вскоре эта игрушка уже стала для него мала. Тогда он отломил большую башню и принялся дуть в нее, как в трубу; страшно было смотреть на его обнаженное тело. Он вырос до немыслимых размеров, вырвал из земли вулкан, на котором еще висел спиралевидный кусок остывшей лавы. Приложив этот колоссальный инструмент к своим губам, он загудел так, что содрогнулась вся вселенная. Город давно исчез под его стопами. Он стоял, выпрямившись; верхняя часть его торса терялась в облаках; тело, казалось, было сложено из гор. Похоже, он гневался. Я видел, как он опустился на колени; стаи птиц путались в его длинных волосах. Он вступил в море, которое едва доставало ему до бедер, и оно вышло из берегов и затопило землю. Загребая воду своими чудовищными руками, он вылавливал корабли и трепещущих морских гадов, раздавливал их и отбрасывал в сторону. Он растаптывал горы, превращая их в глину; в следы его ступней умещались целые реки. Он хотел уничтожить все. Он брызгал своей кипящей мочой на самые отдаленные горные хижины, и ничего не подозревающие жители погибали от ожогов. Он топтался в серо-желтой влаге всемирного потопа, его разгоряченное тело окутывали облака дыма. Хватая людей пригоршнями, он швырял их на расстояние во много миль, и они падали на землю трупным дождем. Но вдруг зашевелилась огромная горная цепь, протянувшаяся с запада на восток. Это был спящий американец. Патера во весь рост навалился на своего противника, и пока они борлись, по морю ходили волны высотою с дом. Я же сознавал себя во власти своей судьбы и оставался спокойным.

Подо мной, насколько хватало зрения, простирался океан крови. Горячая пурпурная влага поднималась все выше, до моих ног долетали клочья розовой пены, удушливый запах бил в нос. Потом кровавое море отступило и стало гнить на моих глазах: кровь сгущалась, темнела, чернела, переливаясь всеми цветами радуги. Иногда тягучая жидкость отступала, обнажая дно, которое было покрыто мягким слоем шлама и испускало жуткое зловоние.

Патера и американец сцепились, образовав бесформенный клубок; американец полностью врос в Патеру. Неуклюжее, необозримое тело ворочалось во все стороны. Это аморфное существо обладало природой Протея, миллионы маленьких чередующихся лиц образовывались на его поверхности, бормотали, пели, кричали друг на друга — и снова исчезали. Постепенно чудовище затихло, свернувшись в гигантский шар — череп Патеры. Глаза, огромные, как части света, смотрели взором ясновидящего орла. Затем оно приобрело лицо парки и постарело на миллионы лет. Девственные леса волос осыпались, обнажив гладкую костяную оболочку. Потом голова треснула, и передо мной открылась абсолютная пустота…

И снова далеко в стороне я увидел американца, ставшего таким же громадным, как Патера. Глаза этого Цезаря метали алмазные молнии; он боролся с самим собой в демоническом припадке, чудовищные жилы вздулись голубоватой сетью на его шее, он пытался задушить себя — тщетно! Тогда он со всей силы ударил себя в грудь и меня едва не оглушило стальным гулом — казалось что загремели гигантские литавры. Потом это чудовище съежилось, один только половой член не уменьшался в размерах, так что в конце концов оно стало выглядеть как мелкий паразит на теле превосходящего все мыслимые размеры фаллоса. Потом паразит отпал, как высохшая бородавка, и член, подобно гигантской змее, пополз по земле, извиваясь как червяк, и втянулся в один из подземным ходов страны грез.

Я обрел способность видеть сквозь землю: во всех этих ходах обитал гигантский тысячерукий полип; его отростки, эластичные как резина, тянулись под домами, проникали во все квартиры, присасывались к каждой постели, щекоча спящих своими волосками и наростами, уходили на многие мили за пределы города, сворачивались в сгустки, отливавшие то черным, то оливковым, то бледно-розовым цветом.

Меня снова ослепил свет. Два фиолетовых сияющих метеора, летевших навстречу друг другу, сблизились и столкнулись. Воздух раскалился добела. Разноцветные молнии, многократно пересекаясь, засверкали в небе. Казалось, будто на несколько секунд возникают дивно окрашенные солнечные миры с цветами и живыми существами, каких я никогда не видел на Земле. Неукротимая, брызжущая радостью жизнь проносилась пред моею душой. Ибо отныне я видел не глазами — о, нет, нет! Я забыл себя, я сам проникал в эти миры, разделял боль и радость бесчисленных существ. Мне открывались тайны, странные и неописуемые.

Потом что-то раскололось — я услышал мягкие звуки падения. На моих глазах образовывались мягкие бескостные массы, несущие в себе женское начало. Их подстегивала мощная воля к формированию; колко пламенели светящиеся точки, тысячи гармоний пронизывали пространство. Они снова слились в одну неделимую водянистую мерцающую слизь. Там, где только что шумело море, образовалась ледяная корка. Лопнув, она рассыпалась на множество геометрических фигур.

Я был частью происходящего и воспринимал все с невыразимой остротой. После событий, которые были безвременными, вечными, после напряжения поистине вулканических преобразований все превратилось в свою противоположность. За процессом рождения последовала тяга к зрелости — и зрелость мгновенно была достигнута. Блаженное нежное расслабление охватило мир. Смутное понимание превратилось в силу, в тоску. Это была чудовищная, само собой разумеющаяся мощь.

Стемнело. — Равномерно покачиваясь, Вселенная сжалась в точку.

Мое сознание отключилось.

2

Я проснулся от колющей боли — и к счастью, потому что холод достиг такой степени, что недолго было замерзнуть насмерть.

Моему взору открылась обширная долина, в которой кое-где еще клубилась фиолетовая ночная мгла; за ней тянулась грандиозная, изрезанная ущельями горная цепь с расположенными почти отвесно альпийскими лугами; над этим пейзажем простирался нежно-зеленый свод утреннего неба, и самые высокие, заснеженные пики уже были залиты розовым сиянием. Остатки туманной пелены рассеялись, последние клочья осели в темных лесах. Я протер глаза. В какой стране я находился? Незнакомые свежие ароматы придали мне сил; небо мгновенно порозовело, за далекими вершинами словно блеснула гигантская фанфара — я с криком вскочил на ноги: это было солнце, огромное солнце! Но мои глаза были слишком слабыми, чтобы вынести его сияние, и я поспешил укрыться в тени скал. Со стороны далекой равнины послышались сигналы горнов: оттуда надвигались темные колонны. Подо мной расстилалось огромное поле развалин, усеянное бесчисленными ямами, наполненными камнями. Дрожа, я спустился в горную шахту.

Моим глазам открылся скалистый зал. Со своими двумя рядами колонн, покрытых резными изображениями, он напоминал какой-то пещерный храм. В огромной глиняной чаше пылал нефтяной факел — беспокойный оранжево-желтый язык пламени. Это был единственный источник света, и он едва высвечивал дальнюю сторону зала, где собрались синеглазые. Охотнее всего я бы спрятался, ибо они внушали мне страх, но мне хотелось поблагодарить их за спасение; о будущем я еще не думал ни секунды.