Анатолий Наумов - Посмертно подсудимый

• Название: Посмертно подсудимый
• Автор: Анатолий Наумов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-03724-6

В книге рассматриваются материалы следствия и суда по делу о последней и трагической дуэли Пушкина. Это протоколы допросов Дантеса, Данзаса и Вяземского и документы, проливающие свет на причины и обстоятельства роковой дуэли. Выясняются пробелы следствия и суда, правомерность вынесения всем подсудимым (в том числе и скончавшемуся к этому времени поэту) смертного приговора. Особое место занимают в работе вопросы тайного и гласного надзора за Пушкиным со стороны полиции и жандармерии.

Для широкого круга читателей.

---

Вернемся, однако, к ответу Инзова на запрос начальника Главного штаба. 1 декабря 1821 г. наместник Бессарабии, благоволивший к Пушкину, дает в своем ответе Волконскому доброжелательный для ссыльного поэта отзыв:

«…г. Пушкин, состоявший при мне, ведет себя изрядно. Я занимаю его письменной корреспонденцией на французском языке и переводами с русского на французский, ибо по малой его опытности в делах не могу доверять ему иных бумаг; относительно же занятия его в масонской ложе, то по неоткрытию таковой, не может быть оным, хотя бы и желание его к тому было. Впрочем, обращение с людьми иных свойств, мыслей и правил, чем те, коими молодость руководствуется, нередко производит ту счастливую перемену, что наконец почувствует необходимость себя переиначить. Когда бы благодатное еще чувствование возбуждалось и в г. Пушкине, то послужило бы ему в истинную пользу».[35]

В том же духе Инзов аттестовал своего подчиненного и перед руководителем Коллегии иностранных дел И. А. Каподистрией (также в секретном письме от 28 апреля 1821 г.): «Пушкин, живя в одном со мной доме, ведет себя хорошо и при настоящих смутных обстоятельствах не оказывает никакого участия в сих делах. Я занял его переводом на российский язык составленных по-французски молдавских законов и тем, равно другими упражнениями по службе, отнимаю способы к праздности. Он, побуждаясь тем же духом, коим исполнены все парнасские жители к ревностному подражанию некоторым писателям, в разговоре со мной обнаруживает иногда пиитические мысли. Но я уверен, что лета и время образумят его в сем случае и опытом заставят признать непоследовательность умозаключений, посеянных чтением вредных сочинений и принятыми правилами нынешнего столетия».[36]

То, что инзовские сведения о «лояльности» сосланного поэта были далеки от истины, свидетельствует процитированное выше донесение секретного агента полиции («ругает правительство»). Это подтверждают и мемуарные свидетельства сослуживцев поэта по Кишиневу. Так, П. И. Долгоруков в своем дневнике в записи от 11 января 1822 г. отмечал: «Пушкин прислан сюда, просто сказать, жить под присмотром… он всегда готов у наместника, на улице, на площади всякому на свете доказать, что тот подлец, кто не желает перемены правительства в России».[37] Характерна в этом отношении и запись от 20 июля того же года: «Наместник ездил сегодня на охоту с ружьем и собакою. В отсутствие его накрыт был стол для домашних, за которым и я обедал с Пушкиным. Сей последний, видя себя на просторе, начал с любимого своего текста о правительстве в России. Охота взяла переводчика Смирнова спорить с ним, и чем более он опровергал его, тем более Пушкин разгорался, бесился и выходил из терпения. Наконец, полетели ругательства на все сословия. Штатские чиновники подлецы и воры, генералы скоты большею частью, один класс земледельцев почтенный. На дворян русских особенно нападал Пушкин. Их надобно всех повесить, а если б это было, то он с удовольствием затягивал бы петли».[38]

Но не только Волконский интересовался поведением сосланного (ему это было положено по службе). Следил за ним и сам Аракчеев, навеки ославленный пушкинской эпиграммой и поэтому внимательно читавший все вышедшее из-под его пера. В связи с тем, что за время пребывания Пушкина на юге в журналах и альманахах было напечатано много его стихотворений, Аракчеев в своем письме Александру I обращал его внимание: «Известного Вам Пушкина стихи печатают в журналах, с означением из Кавказа, видно для того, чтобы известить об нем подобных его сотоварищей и друзей».[39]

Продолжает считать себя обязанным следить за судьбой сосланного по его доносу и Каразин. В письме от 4 июня 1820 г. министру внутренних дел В. П. Кочубею он обращает его внимание на некоторые стихотворения, написанные по поводу высылки Пушкина из Петербурга на юг и опубликованные в журналах: «…я хотел было показать места в нескольких нумерах наших журналов, имеющие отношения к высылке Пушкина… Бездумная эта молодежь хочет блеснуть своим неуважением к правительству».[40] Каразин, в частности, указывает на стихотворение Кюхельбекера «Поэты», в котором Пушкину посвящены следующие строки:

И ты – наш юный Корифей, —
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и Филина и Врана?
Лети и вырвись из тумана,
Из тьмы завистливых времен.

Прямо скажем, доноситель и здесь хорошо понял не обнаруженное цензурой откровенное сочувствие высланному.

Следует отметить, что Пушкин не только был объектом внимания тайной полиции, но иногда, так сказать, «волею судеб» оказался помехой в ее деятельности. В этом отношении характерен эпизод, связанный с арестом В. Ф. Раевского, вошедшего в историю под именем «первого декабриста». Раевский – один из самых близких поэту друзей в его кишиневском окружении. Он был старше Пушкина на четыре года и участвовал в Отечественной войне 1812 года (за храбрость, проявленную в Бородинском сражении, был награжден золотой шпагой). Один из основателей Кишиневской управы Южного тайного общества. В бытность Пушкина в Кишиневе являлся адъютантом командира дивизии М. Ф. Орлова, заведовал дивизионной военной школой. Вел активную пропаганду среди солдат, по обвинению в чем и был арестован в начале 1822 года. Пушкин случайно узнал о готовящемся аресте Раевского, успел предупредить его об этом. Вот как об этих событиях рассказывает в своих воспоминаниях, написанных в 1841 году, сам Раевский:

«1822 года, февраля 5, в 9 часов пополудни кто-то постучался у моих дверей…

– Здравствуй, душа моя! – сказал мне, войдя весьма торопливо и изменившимся голосом, Александр Сергеевич Пушкин.

– Здравствуй, что нового?

– Новости есть, но дурные. Вот почему я прибежал к тебе… Сабанеев[41] сейчас уехал от генерала (имеется в виду Инзов. – А. Н.). Дело шло о тебе. Я не охотник подслушивать, но, слыша твое имя, часто повторяемое, я, признаюсь, согрешил – приложил ухо. Сабанеев утверждал, что тебя непременно надо арестовать; наш Инзушко, ты знаешь, как он тебя любит, отстаивал тебя горою. Долго еще продолжался разговор, я многого недослышал, но из последних слов Сабанеева ясно уразумел, что ему приказано, что ничего открыть нельзя, пока ты не арестован».[42]

Предупрежденный Пушкиным Раевский успел уничтожить некоторые наиболее компрометирующие его документы. На следствии он держался мужественно, и только благодаря его стойкости не была раскрыта деятельность Южного тайного общества. Военный суд приговорил Раевского к смертной казни, замененной четырехлетним тюремным заключением. Затем он был сослан на поселение в Сибирь, где и умер в 1872 году.

Дружеские отношения Пушкина и Раевского в Кишиневе[43] сложились на почве общих общественно-политических взглядов и литературных интересов. Раевский писал стихи. По своим литературным склонностям принадлежал к направлению архаистов (Кюхельбекер, Катенин). Это вызывало между ними горячие споры. Вместе с тем отдельные образцы гражданской поэзии Раевского вызывали восторженные отзывы Пушкина («К друзьям в Кишинев», «Певец в темнице» и др.). Раевскому адресованы стихи Пушкина: «Не тем горжуся, мой певец…», «Ты прав, мой друг…» (1822). В свою очередь Раевским написано стихотворное обращение к Пушкину: «Оставь другим певцам любовь! Любовь ли петь, где брызжет кровь…»

Пушкин и Липранди

Жизнь подбрасывает иногда на редкость замысловатые неожиданности. Допустим, как могут относиться друг к другу «дивный гений» и агент тайной полиции? По-видимому, один из них может быть только надзираемым, а другой – надзирающим. Однако И. П. Липранди – не рядовой, а деятельнейший агент тайной полиции, профессионал, в кишиневско-одесский период жизни поэта был его близким другом. В письме к Вяземскому в начале 1822 года Пушкин пишет о нем: «Он мне добрый приятель и (верная порука за честь и ум) нелюбим нашим правительством и в свою очередь не любит его» (10, 32). Близкие связи Пушкина с Липранди в кишиневский период подтверждал в своих мемуарах и А. Ф. Вельтман (писатель, служивший в Кишиневе военным топографом и встречавшийся с Пушкиным): «Чаше всего я видел Пушкина у Липранди, человека вполне оригинального по острому уму и жизни. К нему собиралась вся военная молодежь, в кругу которой жил более Пушкин».[44]

Бесспорно, что И. П. Липранди – весьма загадочная личность с необычной биографией. Он представлял большой интерес и для Пушкина. В литературоведении справедливо считается, что Липранди является прототипом Сильвио в пушкинском «Выстреле». Липранди – участник русско-шведской войны (1808–1809), за проявленную храбрость награжден орденом Анны 3-й степени и золотым оружием (шпагой). В Отечественную войну 1812 года принимал участие в боях при Бородино, Малоярославце, был ранен, награжден орденом Владимира 4-й степени, а также стал георгиевским кавалером. В 1815 году – начальник русской военной агентуры в Париже. На этом посту тесно сотрудничал с префектом парижской сыскной полиции известным Видоком. Объединенными усилиями ими был раскрыт антиправительственный бонапартистский заговор. Попутно Видок ознакомил Липранди с трущобами и тайнами Парижа. Но так удачно начавшаяся карьера военного разведчика вскоре дала трещину. За одну из своих многочисленных дуэлей Липранди попадает в опалу, и в августе 1820 года он уже продолжает службу обычным армейским подполковником в Кишиневе. Здесь, обладая недюжинными способностями к военной разведке и глубокими познаниями в отношении Турции и Молдавии, он вновь пошел в гору и возглавил агентурную работу в штабе русских войск в Бессарабии. На этот период приходятся и близкие отношения Пушкина с Липранди. В 1822 году Липранди вышел в отставку. В дальнейшем восстановленный на службе, он стал чиновником особых поручений при новороссийском генерал-губернаторе графе Воронцове в Одессе. После разгрома восстания декабристов Липранди был арестован по обвинению в причастности к декабристскому движению, но спустя месяц с небольшим освобожден с «оправдательным аттестатом». В дальнейшем принимал активное участие в русско-турецкой войне 1826–1829 гг., в которой также проявил себя незаурядным военным разведчиком. В 1832 году в звании генерал-майора окончательно вышел в отставку, много писал о своей профессиональной деятельности, стал признанным теоретиком военной разведки. В 1840 году Липранди – чиновник особых поручений при министре внутренних дел. На этом посту особую известность он приобрел своей провокационной деятельностью по раскрытию кружка петрашевцев.[45] Однако, обвиненный в злоупотреблениях, был отстранен от службы и вновь занялся теорией, но теперь уже не военной разведки, а русской тайной полиции.