Алексей Леонтьев - Что такое язык (илл.)

• Название: Что такое язык (илл.)
• Автор: Алексей Леонтьев
• Издательство: Педагогика
• Жанр: Языкознание
• Год: 1976

В книге доктора филологических наук А. А. Леонтьева в популярной форме излагаются общие сведения о том, что такое язык и для чего он нужен человеку, о классификации языков и их разных типах, о соотношении языка и мышления, языка и общества.

Рассказывается о науке, изучающей язык, – лингвистике, о ее прошлом, настоящем и будущем.

Книга рассчитана на школьников-старшеклассников и может являться пособием для факультативных занятий.

---

Нас сейчас интересует одна сторона восприятия. Чаще всего, увидев незнакомый предмет, мы спрашиваем не «Для чего это?», а «Что это?». Нам отвечают, скажем: «Часы», и мы этим ответом вполне удовлетворяемся.

Почему нам достаточно слова, откуда мы знаем, какие признаки связаны с этим ярлычком – словом «часы»? Это «знает» за нас язык, вернее, опыт многих поколений, закрепленный в языке. Все предметы, показывающие время, мы называем часами не потому, что нам так нравится, а потому, что так принято у говорящих на русском языке. (А вот в английском языке есть не одно, а два слова и соответственно два понятия – watch (часы на руке или на столе) и clock (башенные часы).

Слова как раз позволяют нам объединить наш собственный, личный опыт и опыт всего человечества, использовать в нашей деятельности не только то, что мы увидели или услышали сами, но и то, что узнали до нас другие люди. Когда мы, допустим, читаем учебник, то тоже пользуемся этой способностью нашего языка – мы ведь едва ли можем собственноручно измерить, скажем, высоту горы Килиманджаро, а уж о том, чтобы своими глазами увидеть битву на Куликовом поле, и речи быть не может. Во всех подобных случаях мы как бы верим «на слово» опыту других людей, закрепленному и переданному нам с помощью языка. Великий русский биолог К. А. Тимирязев в одной из своих работ сказал по этому поводу: «Если заурядный, но получивший современное образование человек обладает в наше время сведениями о природе, которым позавидовал бы Аристотель, то причина тому лежит не в исключительном каком-либо умственном превосходстве, а, конечно, в тех двадцати двух веках, которые недаром же прожило с тех пор человечество».

Язык играет громадную роль и в любом другом интеллектуальном акте. Именно он является главным орудием, при помощи которого мы можем планировать в уме свои действия (хотя и не единственным таким орудием). Вот эти-то его признаки, две функции языка – как средства познания мира и как средства мышления – и являются главным в психологическом отношении. Мышление, сознание человека, как говорят, опосредствовано языком. Именно благодаря тому, что человечество располагает языком как средством закрепления общественного опыта, оно может передавать от поколения к поколению самые сложные достижения познания. Чем дальше, тем больше этих элементов познания, этих крупиц общественного опыта, общественной практики оказывается в распоряжении человечества. И каждый из нас, появляясь на свет, не просто взаимодействует с окружающей действительностью и с другими людьми. Чтобы жить и действовать как полноценный член человеческого общества, каждый должен научиться при помощи языка тому, что знают о действительности другие люди, человечество в целом.

Ну, а что касается языка как средства общения, как орудия коммуникации, то из сказанного выше ясно – никаких других функций он, наш язык, просто не мог бы выполнять, если бы не служил для общения. Но в том-то и отличие его от средств коммуникации у животных, что он служит человеку не только для этого. И когда мы употребляем словосочетание «язык животных», то это, в сущности, неправильно: ведь для пчелы, муравья, сороки или обезьяны их «язык» не является ни орудием познания, ни способом усвоения «общемуравьиного» или «общесорочьего» общественного опыта. Такого опыта и не существует. Даже если мы иногда называем пчел или муравьев общественными животными, это означает лишь, что они живут, как говорят биологи, «сообществами» – пчелы в улье, муравьи в муравейнике. Но каждый член такого «сообщества» в биологическом отношении совершенно самостоятелен; а человек – это прежде всего член человеческого общества.

Наш параграф называется «Почему мы умеем говорить?». Из того, что мы сказали, видно, что вопрос этот стоило бы поставить немного по-другому: зачем мы умеем говорить, зачем человеку язык? Ответ ясен: язык нужен человеку, чтобы быть человеком, полноценным членом человеческого общества, чтобы мыслить и действовать по-человечески. Потому-то мы и умеем говорить, что человечество, человеческий род или, выражаясь более строго, вид «хомо сапиенс», человек разумный, нуждается в языке, в речевом общении, чтобы развиваться, эволюционировать. Ведь основное биологическое отличие вида «человек разумный» от других видов животных заключается совсем не в особенностях строения тела или, скажем, в весе мозга: оно заключается в том, что человек живет в человеческом мире, что он сталкивается с природой не один на один, а через посредство придуманных обществом орудий труда, через посредство общественно выработанных знаний и умений, социальных норм поведения и способов общения. И чем дальше, тем все более совершенными становятся эти внешние средства, помогающие взаимодействию человека с окружающей средой.

В животном мире эволюция касалась только развития и изменения индивидуальных биологических признаков, а у человека она распространяется на совершенствование его, как говорил Г. В. Плеханов, «искусственных органов» – органов мышления и органов труда.

И именно поэтому, несмотря на все наши усилия, дельфины никогда не заговорят с нами ни на человеческом, ни тем более на своем, дельфиньем языке. Дельфин как раз всегда стоит один на один с окружающим его миром, в этом смысле он типичное животное. А раз так, то откуда взяться у него языку? Как ни жаль, но «собратьев по разуму» нет смысла искать на нашей планете – за это ручаются антропология, психология и философия.

Правда, находятся ученые, в том числе очень квалифицированные в своей области, которые придерживаются иного мнения (а о журналистах и нечего говорить).

Но среди этих ученых, обратите на это внимание, нет и никогда не будет психологов. Это биологи, кибернетики... Дело в том, что о психике и ее законах почему-то очень часто считают возможным судить не специалисты.

Человек, общество, личность

Для «языков, с которыми мы можем столкнуться вне Земли, вероятно, совершенно не обязательны слова в том виде, в каком мы находим их в русском и других европейских языках. Важно не наличие или отсутствие именно слов, а наличие или отсутствие средств, позволяющих человеку или другому разумному существу передавать и усваивать общественный опыт, общественно выработанные знания, умения, нормы поведения.

Но на словах акт речи еще не кончается. Чтобы речь прозвучала, была услышана и понята, эти слова нужно произнести. И сразу же обратим внимание, что человек произносит их совсем иначе, чем «произносит» человеческие слова, скажем, попугай. Мы уже говорили об этом: для человека, в отличие от любого, далее «говорящего» животного, речь распадается на отдельные звуки. Каждый звук в его сознании противопоставлен другим звукам: кол, а не гол; рак, а не рок; ком, а не кон. И весь сложный механизм произношения отдельных звуков и целых слогов, существующий у человека, как раз и предназначен для того, чтобы не просто приблизительно воспроизвести звучание слова, а обеспечить тончайшие значимые различия в этом звучании. И не случайно у человека развилась специфическая физиологическая система, особая способность, отсутствующая у животных, – так называемый речевой или фонематический слух.

Зачем нужны человеку все эти тонкости? Почему мы не можем разговаривать друг с другом, используя те же механизмы, что, скажем, собака, когда она воспринимает команду «ложись»?

Собаке, в сущности, все равно, сказать ли ей «ложись» или «ажи», она ориентируется на общее звуковое впечатление.

Может быть, дело просто в том, что человека окружает много предметов, что ему приходится иметь дело со множеством понятий и для каждого из них надо придумывать какой-то особый отличительный значок? Если бы дело обстояло именно так, то логично было бы предположить, что у тех народов, у которых в языке сравнительно мало слов, и звуков должно быть меньше. Да, наверное, и слова тоже должны быть короче – зачем тратить лишнюю энергию? Кроме того, если бы это было так, для каждого понятия, вероятно, должно было бы существовать особое слово.

Но на самом деле все обстоит далеко не так. Во-первых, есть народы с первобытной культурой, очень далекой от европейской, у которых сравнительно мало слов (скажем, несколько тысяч, в то время как словарь таких языков, как русский или английский, включает до 100 тысяч слов). Но в то же время в языках этих народов нередко имеются сложнейшие системы звуков, во много раз более сложные, чем, например, система звуков русского языка. То же касается длины слов. Например, простое слово синий, которое почти во всех языках очень короткое (по-немецки – blau, по-английски– blue), в одном из папуасских языков острова Новая Британия в Океании звучит совершенно устрашающе: киндемпумаун! Чтобы вы не подумали, что мы специально искали такое слово, вот вам другое – для понятия красный (по-английски – red, по-немецки – rot): эденпинакодок.