Петр Лебеденко - Красный ветер

• Название: Красный ветер
• Автор: Петр Лебеденко
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1983

В романе рассказывается о событиях в Испании в 1936–1939 гг., о героической борьбе испанского народа, поднявшегося на защиту своей Республики.

Разные пути и обстоятельства приводят в Испанию героев романа — советских летчиков Андрея Денисова и Павла Дубровина, французов Арно Шарвена и Гильома Боньяра, мексиканца Хуана Морадо… Но всех их объединяет ненависть к фашизму, стремление к свободе и миру на земле.

---

— Да, да, конечно, — ответил Денисио. — Спасибо тебе, Эмилио.

Значит, и Эмилио его понимает. Чувствует, что с ним, Денисио, происходит. Так же, как сам Денисио понимал его. И, наверное, оправдывая состояние Денисио, Прадос хочет найти оправдание и для себя. Человек есть человек, и если бы в нем не рождались совсем непохожие друг на друга чувства, подчас полные противоречий, он не был бы человеком….

А потом к нему приблизилась Росита. В темноте нашла его руку и сжала пальцы в своих ладонях, словно согревая их.

— Больше ждать нечего, — сказал Эмилио. — Пока их двое, надо драться и уходить.

— Но стрелять нельзя, — заметил Денисио. — Возможно, где-нибудь недалеко рыскают и другие. И сразу же придут на помощь этим.

Отсюда, из неглубокого овражка, где они притаились, фашистов не было видно, но, судя по тому, как внятно различались их голоса, Сбарби и Хусто теперь находились всего в нескольких шагах. Вот один из них спрыгнул с коня и сказал другому:

— Слезай, Хусто. Дальше ехать некуда. Темень — как у мавра в брюхе.

— А Эспехо?

— Эспехо? Он наверняка отыскал себе берлогу и залег в ней, как медведь для зимней спячки. Эспехо — это Эспехо.

Хусто засмеялся:

— А может, у него от страха схватило живот? И теперь он сидит под кустом и постанывает.

— Ну, бояться-то ему нечего. Он знает, что тот, кого мы ищем, сам дрожит за свою шкуру и боится даже кашлянуть.

— Что правда, то правда. А знаешь что, Сбарби? Не лучше ли нам развести костерок и посидеть у него до утра? Будем сидеть тихо, как мыши, услышим каждый шорох… Конечно, тот, кого мы разыскиваем, постарается подальше улизнуть от света, да черт с ним, утром мы все равно его найдем, если он тут где-то поблизости или не вознесся на небеса. Рассветет — и мы вместе с другими начнем прочесывать все овражки. Дело я говорю, нет?

— Дело-то, дело, да вдруг на нас наткнется сержант? Он ведь тоже шныряет недалеко.

— Сержант? Голову даю на отсечение, если он сейчас не забрался под одеяло какой-нибудь смазливой сеньориты! Ты что, не знаешь нашего сержанта? Бабник, каких свет не видывал!

Сбарби хмыкнул:

— А ты не такой? Все мы не упустим, если рыбка клюнет-поклюнет. Я вот с начала войны штук двадцать уже перепробовал. Особенно по душе мне деревенские. Товарец что надо! Чистенькие, стеснительные.

— И все по согласию?

— Ну, не все, конечно. Какой и пригрозить приходится, а какой и под ребро ткнешь, если не поддается… Подержи-ка коня, Хусто, погляжу, может, где сушняк попадется. Костерок — оно и вправду шикарно будет.

— Вряд ли только сумеем разжечь. В такую погоду и сушняк весь пропитался водой. Чертова погода!..

— Не беспокойся. По этому делу я мастер высшего класса.

Он действительно оказался мастером. Уже через четверть часа костер горел так ярко, будто в него подбрасывали не мокрый хворост, с которого стекала вода, а долгое время сохшие на ветру и солнце дрова. Языки пламени лизали толстые ветки, и сквозь дым прорывались по сторонам и ввысь, выхватывая из темноты стоявших с опущенными мордами лошадей, сидевших на корточках с протянутыми к огню руками Хусто и Сбарби, редкий кустарник позади них и мокрую землю с мечущимися по ней тенями. Охваченные огнем, ветки трещали, взрывались, бросая вверх снопы искр, а за освещенным пламенем кругом — чернота ночи, непроглядный мрак, сквозь который ничего не разглядеть.

Денисио сказал:

— Из-за этого фейерверка они ничего не услышат. Бесшумно подползем и… Стрелять будем в самом крайнем случае. Если ничего другого не останется.

— Посмотри, Денисио, — прошептал Эмилио Прадос, — они положили свои карабины на кучу веток. И вряд ли успеют до них дотянуться, если мы появимся внезапно. Чш-ш!.. Это ты, Матео?

Старик сказал:

— Я буду наготове. Вот… — И показал на зажатую в руке гранату.

— Ты должен быть рядом с Роситой, отец, — попросил Эмилио. — Ты должен ее охранять.

— Хорошо. — Матео вздохнул. — Я буду ее охранять. — Помолчал и добавил: — Пусть поможет вам пресвятая дева Мария.

4

Кончалась граница темноты.

За этой границей, как бы прочерченной в двух шагах от Денисио и Эмилио Прадоса, — высвеченный круг. И чем ближе к костру, тем ярче свет. Четко видны фигуры двух сидящих на корточках людей, их согнутые спины. Тепло разморило их, они похожи на сомнамбул, застывших в неподвижности. И лишь когда взрывается пожираемая огнем ветка и искры с треском рассыпаются вокруг, они вздрагивают, лениво пододвигают угли к костру и через секунду-другую снова погружаются в дремоту.

Изредка перебрасываются словами:

— А Эспехо словно провалился сквозь землю…

— Эспехо себе на уме.

— Надо будет доложить сержанту.

— Пускай проучит эту свинью.

— Чтоб знал, как бросать товарищей… Шкура!

Недолгое молчание, потом опять полусонный голос:

— Ты не заснул, Сбарби?

— Что?.. Нет, я не заснул. Спать нам нельзя.

Денисио прошептал:

— Пора!

Они бесшумно поползли к костру — Эмилио справа, держа в руке пистолет, Денисио — слева, с карабином Эспехо. Он полз так, чтобы отрезать от Сбарби и Хусто их оружие, брошенное ими на кучу веток…

Осталось не больше трех шагов. Те двое продолжают беспечно сидеть у костра, дремлют…

Но вот сквозь дрему они услышали, как беспокойно фыркнула одна лошадь, а вслед за ней другая. Может быть, где-то рядом притаились волки? Или это приближается Эспехо?

— Эй, Сбарби, чего это засуетились наши коняги? Слышишь? Надо бы поглядеть вокруг…

— Погляди, Хусто. На всякий случай прихвати карабин.

И тогда Денисио и Прадос рванулись к костру. Рванулись стремительно, от неожиданности Сбарби и Хусто на мгновение оцепенели, но этого мгновения Денисио хватило для того, чтобы оказаться возле их оружия. Эмилио поднял руку с пистолетом.

— Не кричать, — приказал Денисио. — И не двигаться. — Потом он негромко крикнул в сторону овражка: — Матео!

Ошеломленные, не в силах сообразить, что произошло, Сбарби и Хусто в полной растерянности смотрели то на Денисио, то на Эмилио Прадоса, веря и не веря в случившееся. И вдруг Сбарби рассмеялся:

— Ловко это вы над нами подшутили… Небось, сержант приказал разыграть комедию? А я и вправду испугался. Но потом подумал: «Так откуда ж тут могут взяться красные?» Ты тоже испугался, Хусто?

Хусто не ответил. Дремоту с него будто сдуло ветром. Он видел направленный на него карабин Денисио и с животным страхом, парализовавшим его волю и мысли, смотрел не мигая на человека, в руках которого был этот карабин. Он был смешон сейчас, этот Хусто, смешон и жалок. Губы его дрожали, и, наверное, если бы ему вздумалось хоть чуть-чуть приоткрыть рот, он заклацал бы зубами.

А Сбарби продолжал:

— Дьявол меня возьми, если я не поставлю вам славную выпивку за то, что вы так здорово разыграли комедию. Слышишь, Хусто, с нас причитается выпивка. Внесешь свою долю?

— З-заткнись ты, б-болван! — кажется, Хусто мало-помалу приходил в себя. — З-заткнись, говорю! — приказал он, заикаясь.

Появился Матео, а вслед за ним и Росита. И если Сбарби не просто дурачил себя, а у него действительно была надежда, что эти люди разыгрывают комедию, — сейчас все изменилось. Он видел — мог поклясться, что видел! — и этого старика, и эту девушку в деревне, недалеко от старой оливы. Он еще подумал тогда, что, вечером постарается отыскать эту красотку и позабавиться с ней. А теперь вот…

Сбарби сразу сник. И сразу понял, что сейчас может произойти самое страшное — вряд ли им с Хусто стоит рассчитывать на жалость со стороны этих людей. И ничего они с Хусто сделать не могут. Попробуй только шевельнуться, как тут же получишь пулю в лоб.

— Я… там не стрелял, — загнусавил он. — Я там ни в кого не стрелял. Пускай меня накажет бог, если я вру. Вот и Хусто может подтвердить.

— Стреляли другие. — Хусто хмуро кивнул головой. — Сержант приказал другим. А мы…

— Кончать с ними надо, — зло проговорил Матео. — Кончать и уходить.

— Мы не стреляли, — продолжал гнусавить Сбарби. — Эспехо — тот стрелял. Эспехо всегда берется за такие дела. Сам вызывается. А мы с Хусто нет. Клянусь вам, сеньоры, мы ни в чем не виноваты… Слышите? Эспехо скоро будет здесь…

— Кончать с ними надо, с этими жабами, — повторил Матео. — Сами-то они никого не щадят.

«Матео, наверно, прав, — думал Денисио. — Прикончить этих сволочей — и, не теряя времени, уходить, дорога каждая минута… Жалость? Разве на войне ей место? Кто из них пожалел старика и девушку там, под оливой?»

Странно, но все, что Денисио пережил несколько минут назад, когда он убил Эспехо, вдруг отступило так далеко, будто с тех пор прошли годы. Глядя из этого далека на самого себя, Денисио не то чтобы ощущал некое перевоплощение, нет, этого не было: тягостный осадок в душе не проходил, тисками сдавливал грудь, и Денисио, пожалуй, понимал, что не так-то скоро от него избавится, однако сейчас его охватывало чувство ожесточения, даже не совсем осознанной ярости, может быть, именно оттого, что все эти Эспехо, Хусто и Сбарби заставили его совершить поступок, противный всему укладу его жизни и мировоззрению. Они, да, они были повинны во всем! И в том, что у старой оливы расстреляли девушку, крестьянина и старика алькальда, и в том, что древний Гвадалквивир Эмилио Прадоса потемнел от крови, и в том, что Денисио, русский летчик Андрей Денисов, был вынужден… Нет, к черту все! К черту всякую жалость, он на войне, и война требует от него как раз вот такого Ожесточения!..