Энн Райс - Белинда

• Название: Белинда
• Автор: Энн Райс
• Издательство: Домино; Эксмо
• Жанр: Эротика
• Год: 2012
• ISBN: 978–5-699–55669–4

Белинда! С виду она невинна и беззащитна, а на самом деле сама страсть. Она может соблазнить и святого. Она обнаженной позирует знаменитому иллюстратору. Она становится его музой, и карьера героя оказывается под угрозой. Она скрытна, и попытка узнать ее тайну приводит героя в мир роскошных особняков Беверли Хиллз, экзотических песчаных пляжей греческих островов. В мир, где все как зеницу ока хранят семейные тайны…

Впервые на русском языке!

---

Теперь галерею застеклили, убрав ветхие ширмы. Но старые зеленые бамбуковые жалюзи до сих пор сохранились, и во мне еще живы воспоминания, как Алекс Клементайн в белом льняном костюме опускает их со словами: «Знаешь, сейчас мы займемся с тобой любовью».

Мой старый мольберт был тоже на месте, так же как табурет и все остальное. Даже кушетка, на которую мы с Алексом сели рядом в тот день.

Но сад за прошедшие годы успел так буйно разрастись, что свет с трудом пробивался внутрь. Розы угрожающе нависали над густыми зарослями бананового дерева и бело-розовым олеандром.

Заднее крыльцо окружила лиловая мальва. Вьюнок пурпурный уже захватил крышу.

Нет, в Калифорнии растения не растут так бурно, как здесь. Впрочем, и любовь тоже. Ползучая роза обвила провода, тянущиеся между ветвей пекана. У кирпичного фундамента каллы обратили к небу свои гигантские соцветия. Даже темно-красный плитняк порос бархатным зеленым мхом. А на заросшей травой, сорняками и папоротником лужайке валялась старая кованая садовая мебель.

Дом, милый дом.

Белинда помогла мне затащить наверх весь багаж. Мягкие ковры словно вросли в полированные ступени. Из старых резных шкафов пахло пылью, кедром и шариками от моли.

Внезапно в доме повисла полная тишина. Мы с Белиндой стояли рядом на краешке брюссельского ковра.

— Я люблю тебя, моя единственная…

Я закрыл дверь и потянул ее за собой на кровать моей матери. Белинда откинула голову, тряхнув перевязанными ленточками косичками, и выгнула спину, чтобы мне было удобнее расстегивать на ней блузку. Она нажала на находящуюся спереди застежку бюстгальтера, и его чашечки раскрылись, точно две половинки белой раковины. Я стянул с нее сперва джинсы, потом — трусики, а она помогала мне ритмичным движением бедер. Я снял даже розовые бантики с кончиков ее косичек, затем пробежал пальцами по волосам, чтобы они упали свободной волной.

Она обхватила меня обеими руками и прижалась губами к моему плечу.

Мы занялись любовью прямо на стеганом покрывале. Потом я перевернулся набок и провалился в благодатный сон.

Калифорния наконец исчезла во мраке. Из калифорнийской готики мы плавно перешли в южную готику.

В полудреме я услышал голос Алекса, рассказывавшего свою очередную историю гостям за обеденным столом: «И кто бы, вы думали, сидел в своем черном лимузине рядом с его домом. Конечно, Бонни». Нет, пора с этим кончать! Просыпайся. Переключись на другую передачу. И дальше на юг! Плыви по течению! Мягкий техасский акцент Бонни: «Неважно, кто из них первым начал. Неважно, кто из них виноват. Я просто больше не хочу ее видеть».

За окном шумит Новый Орлеан.

Уже пять вечера.

Кондиционеры выключены. А вот цикады, наоборот, включились — с деревьев доносилось их бесконечное стрекотание, исполняемое хором. Ага, вот я и дома. Я в безопасности. Я в Новом Орлеане. То в одном углу моего необъятного дома, то в другом бьют часы. Мама всегда говорила: «Выставляйте часы с разницей в тридцать секунд, и у вас всегда будет звучать музыка». Мисс Энни наверняка продолжала выполнять наказы моей матери.

Белинда!

Белинда, в одной малюсенькой шелковой сорочке, босиком, сидела на крыльце в белом кресле-качалке. Лицо ее светилось. Волосы были расчесаны на прямой пробор и волнистыми после косичек прядями падали на плечи. Легкий ветерок доносил запахи дождя, смешанного с пылью.

— Здесь так тепло, так хорошо, — сказала Белинда. — Джереми, давай не будем никуда отсюда уезжать. А даже если и уедем ненадолго, то обязательно вернемся. Пусть это будет нашим домом.

— Да, моя дорогая девочка. Наш дом навсегда.

Облокотившись о перила, я стоял и смотрел сквозь просветы в переплетенных ветвях дубов на серебристый поток транспорта на улице. Во время Марди-Гра ветки обычно подрезали, чтобы они не мешали прохождению парада фигур из папье-маше. От этих воспоминаний почему-то защемило сердце.

Сейчас же зеленый ковер травы сливался с изумрудным пологом листвы, почти полностью скрывавшим небо, и видны были лишь смутные очертания домов вдали да вспышки в полумраке розовых цветов мирта и белой магнолии, а еще кое-где отблески стекла, кованого железа и сияние просвечивающей синевы. Мир в шелковой паутине. Нет ни начала, ни конца. Заходящее солнце и багровые облака — всего лишь крошечные пылающие кусочки.

— Сегодня вечером поедем на озеро, — сказал я. — Есть здесь одно старинное местечко у воды в Уэст-Энде. Или махнем во Французский квартал. Ну что?

— Куда скажешь, туда и поедем.

Ее грудь влажно блестела, обнаженные бедра просвечивали сквозь кружевную оборку сорочки. Прелестная вещица — ее отделанная плотным кружевом сорочка, которая так соблазнительно обтягивает упругое тело. А ее босые ноги на пыльном полу просто неотразимы.

Но сначала фотографии!

Я включил освещение.

— Ляг, пожалуйста, на кровать, — попросил я. — На вышитые подушки. Нет, сорочку снимать не надо.

— Это что-то новенькое, — сонным голосом отозвалась Белинда.

Я еще не успел распаковать треногу, но вполне мог держать фотоаппарат и в руках.

Изображения, конечно, получатся зернистыми, поскольку свет просто ужасный, но зато снимки будут интересными. А очень скоро из них родятся яркие картины.

Она лежала, раскинув ноги, чуть приподняв левое колено, под тонким шелком явственно проступали розовые соски.

Я заметил, что, как только начал щелкать затвор фотоаппарата, она опять впала в транс, и вспомнил обо всех фильмах, в которых она снималась. И конечно, о тех утонченных любовных сценах на песке.

Я достал из ее чемодана один из ее бюстгальтеров — розовый атлас с кружевной отделкой — и крошечные розовые трусики.

— Надень, пожалуйста, вот это для меня, — попросил я.

Я молча следил за тем, как она стягивает с себя сорочку. Как и все остальные, бюстгальтер застегивался спереди. Сжав зубы, я смотрел, как она легко и небрежно застегивает бюстгальтер и поправляет чашечки, приподнимающие грудь. Затем она надела трусики, прикрывающие только волосы на лобке. Я даже угадывал очертания ее нежных половых губ. Узкая впадинка и тень волос, просвечивающих под тканью.

Она села на кровати, откинувшись на подушки и слегка подцепив пяткой покрывало.

— Замечательно, — похвалил ее я.

Я немножко отступил назад, любуясь ею и прекрасно зная, кем она была. Это меняло все и не меняло ничего. Это меняло весь мой мир.

В ту ночь мы бродили по старому Французскому кварталу.

Послушали джаз в Презервейшн-холл, совершили набег на магазины, заглянули в парочку клубов на кричаще яркой Бурбон-стрит, посетили исторические места: «Аллею пиратов», площадь Джексона, собор.

Она рассказывала о тех вещах, которые ей нравились в Европе и по которым она теперь скучает. Но естественно, не по Сент-Эспри, где она чувствовала себя как в тюрьме. В основном она говорила о Париже и Риме.

Она так любила Рим. Когда они со Сьюзен Джеремайя занимались озвучиванием окончательного варианта фильма «Конец игры» на «Чинечитта»,[17] то объехали на мотороллере весь Рим. Сьюзен была очень высокой, почти шесть футов, ходила в ковбойских сапогах и шляпе. Она очень нравилась итальянцам.

А здесь, в Новом Орлеане, по мнению Белинды, были те же цвета. Грязные стены, мощеные улицы, такие же густые запахи. Совсем не похоже на другие американские города, где она бывала. Для нее настоящая Америка — это Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Сан-Франциско.

Я спокойно выслушивал ее рассказы, чувствуя, как она потихоньку меняется. Теперь она могла позволить себе иметь прошлое, имела возможность как оглянуться назад, так и заглянуть в будущее, с его планами и мечтами. Все должно было быть хорошо.

Но я не подталкивал ее. Когда мы пили кофе латте в «Кафе дю монд», я спросил ее о работе в фильме «Конец игры».

— Ты же знаешь, что я всю жизнь снимаюсь в кино. Я начала сниматься тогда, когда и себя-то толком не помнила. В некоторых фильмах я снималась в грудном возрасте. Ну и конечно, реклама. В год и три месяца я рекламировала детский шампунь. Даже снимки где-то сохранились. Потом покажу. Но затем мы переехали на Сент-Эспри, и все было кончено, осталось в прошлом для меня. Хотя нет, не совсем так. Вроде была еще одна кинокартина. Точно не помню. Но Сент-Эспри — хуже тюрьмы.

— Однако в «Конце игры» у тебя ведь была большая роль?

Белинда кивнула и, почувствовав некую неловкость, сказала:

— У меня еще будет полно времени для этого. Можно и подождать.

Чуть позже, когда мы брели по Кэнел-стрит, она снова вернулась к вопросу кино:

— Знаешь, я хорошо поняла одно в том, что касается актеров и актрис. Я имею в виду настоящих звезд. Актеры могут быть абсолютно невежественными людьми, если попали в мир кино в ранней молодости. Некоторые, можно сказать, даже неграмотные. И эмоционально подобны людям, выросшим в заключении. То есть они вообще не способны контролировать свои чувства. Я хочу сниматься в кино — и знаю, что непременно буду, — но сперва мне не помешает пожить нормальной жизнью.