Дмитрий Стрешнев - Профессор, поправьте очки!

• Название: Профессор, поправьте очки!
• Автор: Дмитрий Стрешнев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Петр Кирсанович Шалтай положил план "Антик-шоу" перед собой и стал изучать, наклонив над ним голову с носом-морковкой и рыжеватыми клочками волос, слегка побитыми молью.

– -Вот с этим рядом я не сяду,-сказал он и постучал по бумаге согнутым пальцем (без перстня) так категорично, что всех снова пробила легкая дрожь.-Его у вас взорвут. Он ведь бандит.

Работники "Экспошарма" в третий раз за какие-то четверть часа испытали дискомфорт. Мало ли кто в наше время бандит! Зачем же об этом говорить вслух в приличном месте!

Всеволод Чикильдеев почувствовал, что ему, как единственному мужчине, необходимо вмешаться.

– -Должен заметить, что у нас на выставках порядок, никого не взрывают. У нас охрана, между прочим, круглые сутки.

– -Не говоря о том, что клиенты – солидные люди,-веско добавила Люся.

– -Что?-переспросил "Тьма веков", и лицо его отчего-то стало похоже на кукиш.-Да они ещё жвачкой у "Метрополя" спекулировали, когда я уже антиквариатом занимался!

– -Простите, я всё же не понимаю, что вас заботит,-огорчилась Люся.

– -Заботит, что взорвут.

– -Не шутите так, здесь женщины,-строго сказал Чикильдеев.

– -Ну, постреляют,-смягчил формулировку Шалтай.-Сожгут.

– -Кто? И за что?

– -А вы полагаете: некому и не за что?-уже почти совсем добродушно поинтересовался "Тьма веков" и снова стал рассматривать план.-М-да… надо яду купить, какой случай отравить всех конкурентов!.. Шучу.

После того, как экспошармовцы слегка поежились от этих слов, Шалтай ткнул пальцем в стол, покрытый листком.-Вот тут место меня бы устроило. Отсюда и досюда.

Менеджер Юля посмотрела на этот скромный квадратик так, будто ей в ресторане вместо устриц подали манную кашу. Потом она не нашла ничего лучше, чем спросить:

– -А вы не ошиблись?

– -Отгадайте с трех раз,-сказал Шалтай и радостно захмыкал, довольный собственной шуткой.

– -Неужели вам удобно будет здесь, в углу?-спросила Юля, чуть-чуть не добавив вслух: "с таким-то вот камушком на пальце".

– -Не стенд красит человека,-напомнил известную истину Петр Кирсанович Шалтай и отчего-то неприлично хихикнул.-А красит – что?.. Правильно!-тут же ответил он сам себе.-В данном случае то, что человек на стенде выставляет. А угол… Свой уголок я убрала цветами!..-фальшиво проскрипел он.-Мне где-нибудь расписаться?

– -Да,-сказала несколько оздаченная Юля.-Распишитесь вот здесь и ждем вас…-далее последовала традиционная фраза, завершающаяся призывом запомнить имя и внешность Севы Чикильдеева. При этом молодой человек снова сделал привычный реверанс головой.

Едва фигура в ложном Adidas'е откланялась, как появился Илья Ильич. Его изумлению не было предела.

– -Всего десять метров взял? А какое впечатление производил!.. Видели, какой крутой?

Экспошармовцы притворились, что видели.

– - С другой стороны… -продолжал Илья Ильич, и было заметно, что какие-то шестеренки так и крутятся у него в голове.-А впрочем… зачем?.. Не могу понять… Он ведь из этой породы… М-да! Из кротов.

Оглядев разинувших рты подчиненных, господин Полуботов поспешил вернуть их к привычным заботам:

– -Ну что ж, продолжим наши страдания.

Остаток дня прошел без каких-либо примечательных событий. Поздно вечером генеральный и исполнительный заперлись в кабинете первого под каббалистическим плакатом "Сядь в меня" и долго шушукались, склонившись над планом "Антик-шоу", словно над шахматной доской. Наконец Илья Ильич откинулся на кресле и сказал традиционную шутку:

– -Ну что ж, осталось теперь всю эту хреновину поднять в воздух.

Сева Чикильдеев традиционно засмеялся, словно слышал это высказывание впервые.

– -Значит, завтра с девяти будь в Доме. Ремесло у нас почти поэтическое, как в театре. Есть своя кульминация…

– -И развязка,-продолжил Чикильдеев, чтобы показать подкованность.

– -А вот этого не надо! Остановимся на кульминации.

– -Правильно, Илья Ильич. Театр театром, а у нас свой жанр.

2.

В искусительных письмах, рассылаемых "Эспошармом" зарубежным клиентам, говорилось: "Наш выставочный зал расположен в самом центре столицы, напротив Кремля". Это была некоторая натяжка. Кремля напротив не просматривалось. Его можно было, впрочем, увидеть с крыши Дома Искусств. Но с какой, скажите, высокой московской крыши в центре не виден Кремль – хотя бы верхушки башен и золотая голова Ивана Великого?..

Подъезжая к Дому Искусств, Сева Чикильдеев наслаждался плакатом, натянутым над полноводной магистралью, несущей автомобильный поток: "Антик-шоу!". Такой же плакат, но поменьше, висел между колоннами над входом в Дом. В конце широкой лестницы, украшающей фасад, торжественно блестели восемь стеклянных дверей, из которых, согласно национальной традиции, для входа посетителей открывалась одна. Зато багаж в аэропорту у нас подают сразу по двум транспортерам, поэтому, если у вас больше одного багажного места, вы будете прыгать, как тушканчик. Но это так, к слову, ведь сейчас Чикильдеев торопился не в аэропорт и даже не к обманчивым парадным дверям, а за угол – к невзрачному служебному входу. Через час должен был начаться заезд клиентов на выставку, занимавшую самый большой зал чудесного дома. До этого момента надо было нанести визит всем службам, имевшим отношение к обеспечению выставки, а также успеть подписать контракт с охраной и уломать администратора ресторана развернуть кафе с напитками в северо-восточном углу зала. В блокноте у Чикильдеева был список из 58 пунктов. В общем, обычная работа.

Особенностью работы любого административного сотрудника является то, что надо уметь со всеми много и мило болтать и при этом не сказать ничего лишнего. Человеку несведущему было бы трудно даже представить, какого совершенства достигла в Доме Искусств система доносительства. Если бы Чикильдеев, скажем, просто пукнул, заворачивая из одного пустого коридора в другой, то через час все были бы не только в курсе случившегося, но даже знали бы тональность: си-бемоль-мажор. А если бы кого-нибудь подвел слух и он не смог определить: си или ля, то долго после этого считался бы злостным укрывателем информации. Поначалу Чикильдеев пытался уловить какие-то здоровые тенденции в этом всеобщем доносительстве – так сказать, нащупать живой пульс интриги, но скоро с изумлением убедился, что работники Дома Искусств совершают это просто потому, что не могут существовать иначе.

На вершине пирамиды находился главный администратор Дома Арнольд Карпович Спичкис, в кабинет которого стекались ручейки информации. На ее основе здесь вершились расследования, устраивались очные ставки и публичные порки. Случайно проходившие мимо в такие моменты сотрудники Дома непроизвольно втягивали головы в плечи (лет 80 назад в подобных случаях положено было еще и креститься), слыша разлетающиеся по коридорам страшные крики: "Уволю!.. Зарплаты лишу!.." Но воспринимали происходящее с покорностью, то ли оттого, что все эти "уволю" и "лишу" никак не осуществлялись, то ли оттого, что живем на Среднерусской возвышенности, а потому и характер такой: средней возвышенности.

Сева Чикильдеев углубился в полумрак залов, последние минуты отдыхающих от публики. В полусказочной тишине картины на стенах казались еще более загадочными, чем их задумали создатели. При выходе из зала "Ц" Сева невольно отвлекся на полотно, изображавшее, как ему показалось, глазастое щупальце, плачущее квадратными слезами. В этот момент приятный баритон с бархатным оттенком киногероя произнес сзади:

– -Чья это, интересно, мазня так взволновала вас?

Баритон, разумеется, принадлежал главному куратору отдела коммерческих выставок Геннадию Александровичу Забиженскому. Седые бачки, тщательность в одежде и манера держаться могли бы любого в первый момент навести на мысль, что перед ним обрусевший английский лорд, но любовь к резонерству очень быстро снимала всякое подозрение в лордстве.

– -Так чья же мазня взволновала вас столь чрезвычайно?-повторил он, и Чикильдееву показалось, что полотно, когда к нему наклонилась великолепная голова Геннадия Александровича, затрепетало, словно распятая на столе вивисектора лягушка.

– -А! Это же Бальзамов. "Антропоморфия № 9". Что ж, выбор неплох. Открывая экспозицию, я, как сейчас помню, сказал: "Автор – талант! И пытаться это скрыть было бы ребячеством или малодушием!" Да-с! Удивительный дегенерат этот Бальзамов, доложу вам. Под стать своим картинам.

– -Геннадий Александрович, такие оценки… будучи работником Дома…

– -Милейший Всеволод Тимофеевич, разве я еще не сообщал вам, что ненавижу искусство?

– -А зачем же вы… работаете, собственно…

– -Здесь? Исключительно для того, чтобы закрепить чувство отвращения. Как тот человек, который не отдавал долги, чтобы укрепить чувство долга.

Действительно, подумал Сева, живи я среди всего этого, давно бы сбрендил. Вслух он, однако, сказал: