Олег Лукошин - Первое грехопадение

• Название: Первое грехопадение
• Автор: Олег Лукошин
• Жанр: Современная проза

Сборник рассказов финалиста литературных премий «Национальный бестселлер» и «Нонконформизм» Олега Лукошина — сочетание причудливых, а порой и шокирующих историй о самых разнообразных гранях человеческого существования. Цепкие, динамичные рассказы с неожиданными поворотами сюжета схватят вас в охапку и поведут за собой туда, где Реальность призрачна, а Истины условны. Внимание: рассказы не рекомендуются несовершеннолетним, а также чрезмерно впечатлительным читателям!

---

Она захотела вдруг, чтобы к ней пришёл её возлюбленный. Прямо сейчас, прямо из ниоткуда. Красивый, суровый — чтобы пришёл.

Она чувствует, что кто-то смотрит на неё. Женщина вскидывает голову и видит Его: он стоит в нескольких метрах поодаль и не сводит с неё глаз. Он обнажён и красив: мышцы напряжены под упругой кожей, изгибы их впечатляют. Почему-то всё вокруг погружается в полумрак, шторы оказываются задёрнутыми, да и непонятно, что за ними — день, ночь. Женщина чувствует, как кружится голова — лишь слегка, будто после бокала шампанского, и ощущение это приятно. Мужчина делает к ней шаг, но движение его нерешительно — он ждёт позволения, в глазах его застыл вопрос. Взор её излучает благосклонность и мужчина делает ещё один шаг, а затем ещё и ещё. Подойдя к ней вплотную, он встаёт на колени и кладёт ладони на её бёдра. Потом наклоняется к ней и языком касается губ. Женщина раскрывает свой рот, они целуются. Руки мужчины задирают подол платья и трогают женские ноги. Она приподнимается и помогает снять с себя платье. Мужчина гладит её грудь. Потом гладит её плечи, её руки, её живот, а затем снимает с неё трусики. Теперь они оба обнажены. Женщина обвивает голову мужчины руками и перебирает пальцами волосы. Мужчина заключает её в свои объятия и кладёт на тахту. Он действует не спеша, губы его и пальцы неторопливы, они запечатлевают своё присутствие на женском теле долгими и нежными касаниями. Затем он ложится сам, ложится на женщину. Своим телом она чувствует его тело — оно горячо и импульсивно, оно хочет её… Но вдруг чувства меняются в ней: откуда-то приходят брезгливость и омерзение, стыдливость является беззвучно и бестревожно — ей больше не хочется близости с мужчиной. Она ловит его руки, ласкающие её, и отводит их. Потом отстраняется от его губ. «Но я хочу тебя», — шепчет ей мужчина и снова обвивает её. Она опять пытается высвободиться. «Я не могу отпустить тебя просто так», — вновь слышится мужской шёпот — «ведь я пришёл из такой дали». Уже с силой и яростью женщина борется с ним и пытается выползти из-под него — это ей удаётся. Она соскальзывает на пол, подхватывает своё скомканное платье и, закрываясь им, отползает к окну. Мужчина приподнимается и глядит на неё: взор его чист и ясен, он удивлён. Женщина доползает до батареи, прижимается к ней спиной и закрывает лицо руками.

Почему же всё так изменчиво, думала она затем одеваясь, почему же всё так непостоянно? Время сочится сквозь тебя и услышать можно лишь тихое его шуршание, а почувствовать — только привкус разочарования. А явное, настоящее — оно неподвластно. Оно где-то вовне, оно чужеродно и хочется, чтобы его не было вовсе. Я постоянно ощущаю это движение, это скручивание, но на этом и всё, предпринять что-либо не в силах я, да и не осталось их вовсе, сил этих. Вокруг стены, они плотны, сквозь них не прорваться. Вот они, стены, они крепки, я знаю.

Женщина вскочила вдруг, она была зла и глаза её горели. Она бросилась к стене и уперлась в неё ладонями. Она давила, давила что есть силы, потом била по стене кулаками. Женщина была в ярости и отчаянии, она не жалела себя. Разбегаясь, она бросалась на стены всем телом — глухим гулом ответили они, а с потолка сорвалось несколько ошмёток штукатурки. Женщина побежала на кухню и стучала по стенам там. Всё напрасно. Тяжело дыша, она села на табурет. Она дышала полной грудью и постепенно успокоилась. Взгляд её стал неподвижным и совсем безвольным. Она была обессилена и разочарована.

За окнами сгущались сумерки.

Последняя фантазия, думала женщина, нужна последняя. Сейчас я буду думать о том, что надо сделать и сделаю… Пусть она будет такой:

Женщина подавлена. Женщина в отчаянии. Всё, что было сущего — потеряно, а та крохотная малость, что оставалась ещё в самых отдалённых глубинах души — она исчезла сама по себе. Она ищет нечто, за что можно было бы зацепиться, пытается извлечь это из прошлого и даже выдумать, произвести прямо сейчас, но всё глухо и никаких крупинок настоящего не находит она.

Женщина решается наконец. Она встаёт с табурета, подходит к подвесному шкафчику и открывает его. Здесь лекарства. Она нервно перебирает их, пытаясь найти нужное. Вот и оно. Это снотворное. Таблетки шуршат в банке, их немного там, но должно хватить. Она высыпает их на ладонь, одним махом запускает в рот и запивает водой из графина. Потом обтирает губы и подбородок и идёт в зал. Она кажется теперь повеселевшей. Лёгкая улыбка появляется на губах и глаза становятся живее. Она прислушивается к движениям в себе, старается почувствовать, что происходит у неё внутри, но ничего необычного не замечает она.

А за окнами уже настоящая ночь. Да такая тёмная, что даже тени не скользят по ней, а и скользят если, то невидимы они. Впрочем, что там теперь видеть, да и зачем? Женщина достаёт из шкафа простыню, достаёт одеяло и начинает стелить постель. Постелив, она раздевается и ложится. Может это только кажется, а может и действительно взаправду, но сейчас она начинает чувствовать лёгкое недомогание. С каждой секундой оно становится сильнее, превращаясь в могучий водоворот, который затягивает куда-то вглубь, куда-то во тьму. Бегут секунды, мир реальности ускользает всё дальше, и женщина тихо умирает в своей тёплой постели, на своей старенькой тахте.

Завтра родится новая.

РОЗА БЛЮМЕНТАЛЬ

Созвучия призрачных струн удалены, промежутки аритмичны, краски огненны. Совсем нет ветра.

— А ведь я знал её, — шепчет он. — Сейчас в это трудно поверить, годы — они мчатся, как степные лани, но это так: я знал её. Роза Блюменталь… Роза Блюменталь… Она была необычной женщиной.

Я молчу. За гранями тихо, маятники убаюкивают. Меня смаривает в сон.

— Створки закрыты, они закрыты всё время, — продолжает он. — Некоторым удаётся приоткрыть их, сквозь щели врываются сквозняки, веет цветением. Запахи дурманят — всего лишь сквозь приоткрытые, совсем ненамного. Я же открыл их нараспашку… Знаешь, что происходит, если открыть их нараспашку?

Я киваю — да. Я открывал их не раз.

— Они могут смести, они — те потоки, что так жаждешь в духоте. Но могут и явить сокровенные образы. Это большой соблазн. Они выношены столетиями, они оплаканы и отвергнуты многократно, они — вожделенны. Роза Блюменталь — самое сокровенное, что являлось мне в заточении.

Гамаки колышутся, совы взирают. Я умиротворён сейчас, я расслаблен. Сладкая нега обволакивает меня, мне хорошо.

— Пусть в сомнениях, пусть в тревогах… Но Роза Блюменталь поблизости, пределы раздвигают вместимость. Она приходит, садится рядом, ты кладёшь голову на её колени — она добра и заботлива, она сама нежность. Время стремительно тогда, оно шуршит быстротечностью, бурливые реки неистовствуют, но на самом деле — то лишь миг. Долгий, упоённый миг, он способен быть вечным, он способен. Я был во многих, я чувствовал сам, как струи застывали тогда, как замирали деления, как исчезали контуры. Она, всё она — Роза Блюменталь, повелительница времени!

Я соглашаюсь — наверное, он действительно прав. Я тоже слышал о ней кое-что.

— Сурова, сурова, — он глядит почему-то вверх. Своды голубы и успокаивают. — Она — как мраморная статуэтка, что ласкает изысканными формами, но что тверда на ощупь. На ощупь… ты знаешь, а ведь я не раз прикасался к ней. Скользил пальцами по упругой шее, рисовал узоры на плечах… Ощущения стираются, теперь я чувствую лишь жжение, тогда же… кто знает, что я чувствовал тогда? Даже я не знаю теперь этого.

Я смотрю на него пристально — он так непосредственен, так искренен. Мне нравится в них непосредственность. Иногда они лживы и грубы, но будучи непосредственными, милы до очарования. Я благосклонен к нему сейчас.

— Мне предсказывали это, — теперь взор его направлен вниз, в твердь. — Ты можешь не верить, но мне предсказывали. Женщина, говорили они, грозная женщина. Могущественная женщина. Страстная женщина. Роза Блюменталь… Не помню, верил ли я в те предсказания, должно быть всё же верил — Роза Блюменталь, разве это не производит впечатления? Взгляды просты и понятны, движения естественны, поступь легка. Взойди, скажи слово, лишь слово, я пойду вслед. Тропы извилисты, но цель достижима. Роза Блюменталь, Роза Блюменталь, Роза Блюменталь. Городской сад, скамейка под развесистой берёзой, сумерки так быстры, уже совсем темно. На небе зажигаются звёзды. «Пора прощаться…» «Уже?» «Да, мы не можем круглые сутки быть вместе». «Мне бы хотелось». «Нет, нет, это невозможно». «Жаль». «Чтобы не наскучить». Чтобы не наскучить… Роза Блюменталь — вижу тебя и сейчас, бесподобная!

Лишь двенадцать отмерены. Здесь тихо, уютно и внешние буйства не ведомы. По причине несоответствия продольные линии обрываются на десятой секунде. Концы опалены, расплавлены. Вокруг дёготь. Чернота, в неё погружаешь пальцы, слизь податлива и не липнет. Рассечения сверху вниз — должно быть мечи тяжелы, трепещущие руки поднимали их, замахи высоки и сила вкладывалась немалая. Искры, свечение. Что сзади, когда в зрачках лишь огонь? Лишь биение пламени, неистовое и мятежное? Против. Против и злорадствует. Пентаграммы начертаны, знаки взывают с небес, переходы тонки, низки, но не переступить. Здешние плоды ядовиты: надкуси, сок течёт по губам, пузырьки лопаются. Во все стороны, им во все стороны позволено, они и несутся — во все стороны, во все дали. Кузнецы ударяют молотами, металл шипит, но и они усердны. Они выкуют, они выкуют латы. Мы наденем их и вскочим в стремена. Кони взовьются, заржут и помчатся к замкам. Где же вы, сопутствующие гордым? Почему не зрею силуэты ваши? Почему не слышу песни? В течение длительных зим отращивали шерсть, а после не сбривали. Джунгли просторны, густы, лианы свисают и лишь ухватись. Ухватись, ухватись. Проторены тяжёлыми стопами, дороги грязны, но выводят. Озёрной влаги чиста неприкаянность, омовение краткое, но освежит надолго. Птицы — их заточали в клети, мы с тобой и заточали, они довольны — совсем тихи и послушны. Их скормили псам. Пусть разрывают плоть и урчат. Мне нравится урчание. Либо тишина, либо урчание. Степенно, в чём-то трагично — звуки дробятся, порой вообще не слышны. Я всё же разбираю смыслы. Ну и что, ну и что? Совсем не горды и внимательно слушать готовы. Говори, говори.