Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

• Название: Никита Хрущев. Реформатор
• Автор: Сергей Хрущев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9691-0533-1

Книга «Реформатор» открывает трилогию об отце Сергея Хрущева — Никите Сергеевиче Хрущеве — выдающемся советском политическом и государственном деятеле. Год за годом автор представляет масштабное полотно жизни страны эпохи реформ. Радикальная перестройка экономики, перемены в культуре, науке, образовании, громкие победы и досадные просчеты, внутриполитическая борьба и начало разрушения «железного занавеса», возвращение из сталинских лагерей тысяч и тысяч безвинно сосланных — все это те хрущевские одиннадцать лет. Благодаря органичному сочетанию достоверной, но сухой информации из различных архивных источников с собственными воспоминаниями и впечатлениями Сергея Никитича перед читателем предстает живая картина истории нашего государства середины XX века.

---

Открытый, непосредственный и даже многоречивый в делах строительства или сельского хозяйства, он становился неразговорчивым и даже непреступным, когда дело касалось политики.

Вечером 24-го, приехав домой, он сразу поднялся на второй этаж к себе в спальню. Он не сказал о предстоящем даже маме. Да и зачем? Предупредить? Какой смысл? Отец понимал: все мосты сожжены, остается одно — идти вперед. Он не исключал, что загнанные в угол, боясь разоблачения, Молотов, Каганович и Ворошилов, могут решиться даже на его арест. Если им, конечно, представится такая возможность. Серову отец доверял, но чужая душа — потемки, разоблачение сталинских преступлений его, генерала КГБ, получившего орден Суворова за депортацию чеченцев в 1944 году, в последний момент могло толкнуть на союз с «молотовцами». Вероятность такого развития событий невелика, но…

Телефон, стоявший на прикроватной тумбочке, молчал. Сам отец тоже решил никому не звонить. Ночь закончилась без происшествий. Утром, как обычно, в начале девятого отец вышел к завтраку. Как обычно, вот только мама забеспокоилась, не заболел ли. Выглядел он уставшим, под глазами мешки. Отец успокоил: все в порядке. Кончится съезд — отоспится. Как обычно, к девяти отец отправился на работу. Без опозданий.

Он почти не сомневался, что победил. Почти…

Как и вчера, высшие руководители страны встретились перед «секретным» заседанием в комнате отдыха. Оппоненты отца выглядели не лучше, видно, и они провели ночь без сна. О чем они думали? Что прикидывали? Этого мы не узнаем. Одно ясно — объединиться они не смогли или не посмели. Слишком мало они доверяли друг другу.

«Секретный» доклад отца XX съезду за прошедшие десятилетия оброс бородой слухов, таинственных псевдоподробностей. Например, почему-то считается, что заседание происходило ночью…

На самом деле никакой таинственности не было, делегаты собрались, как обычно, утром, вот только многочисленным гостям съезда в тот день предложили отдельную программу. Они разъехались по московским предприятиям выступать на специально организованных для них митингах.

С трибуны отец сказал значительно больше написанного. Он то и дело отступал от текста. Отца переполняли эмоции, лейтмотив его выступления — преступления не должны оставаться неразоблаченными, — это противоречит человеческой морали и человеческой совести.

«Съезд выслушал мой доклад молча. Как говорится, слышен был полет мухи. Все было настолько неожиданно, и нужно понять, как людей поразили зверства, совершенные над членами партии, заслуженными старыми большевиками, молодежью… Это была трагедия для партии.

В моем докладе на XX съезде ничего не было сказано об открытых процессах, на которых присутствовали представители братских коммунистических партий. Тогда судили Рыкова, Бухарина и других вождей народа…

В вопросе об открытых процессах тоже сказалась двойственность нашего поведения. Мы опять боялись договорить до конца. Не вызывало никаких сомнений, что эти люди невиновны, что они жертвы произвола.

Но на открытых процессах присутствовали руководители братских партий, которые потом свидетельствовали в своих странах справедливость приговоров, мы не хотели дискредитировать их и отложили реабилитацию Бухарина, Зиновьева, Рыкова и других на неопределенный срок.

Но, видимо, правильнее было бы договаривать до конца. Шила в мешке не утаишь…»

Свидетелей, присутствовавших на закрытом заседании XX съезда, осталось мало, почти не осталось и свидетельств, политические мемуары в те годы не практиковались.

Микоян в мемуарах о «секретном» докладе не упоминает вовсе. Каганович ограничивается двумя строчками: «После доклада никаких прений не было, и съезд закончил свою работу. После XX съезда партия организованно провела партийные собрания».

Владимир Николаевич Новиков, в 1956 году он занимал высокое положение в оборонной промышленности, чувствовал себя подавленно: «Стыдно было за Сталина, с именем которого мы строили социализм и одержали победу в войне, и за себя».

Более подробны воспоминания Александра Николаевича Яковлева, тогда еще не «отца перестройки», а далеко не рядового партийного идеолога, инструктора Отдела школ ЦК КПСС:[28] «Мне повезло. Достался билет и на заключительное заседание съезда.

25 февраля 1956 года. Пришел в Кремль за полчаса до заседания. И сразу же бросилось в глаза, что публика какая-то другая — не очень разговорчивая, притихшая. Видимо, одни уже что-то знали, а других насторожило, что заседание объявлено закрытым и вне повестки дня. Никого из приглашенных на него не пустили, кроме работников аппарата ЦК. Да и с ними поначалу была задержка, но потом все прояснилось.

Председательствующий, я даже не помню, кто им был, открыл заседание и предоставил слово Хрущеву для доклада “О культе личности и его последствиях”.

Хрущев на трибуне. Видно было, как он волновался. Поначалу подкашливал, говорил не очень уверенно, а потом разошелся. Часто отходил от текста, причем импровизации были еще резче и определеннее, чем оценки в самом докладе.

Все казалось нереальным, даже то, что я здесь, в Кремле, и слова, которые перечеркивают почти все, чем я жил. Все разлеталось на мелкие кусочки, как осколочные снаряды на войне. В зале стояла гробовая тишина. Не слышно было ни скрипа кресел, ни кашля, ни шепота. Никто не смотрел друг на друга — то ли от неожиданности случившегося, то ли от смятения и страха, который, казалось, уже навечно поселился в советском человеке.

Я встречал утверждения, что доклад сопровождался аплодисментами. Не было их. А вот в стенограмме помощники Хрущева их обозначили в нужных местах, чтобы изобразить поддержку доклада съездом.

Особый смысл происходящего заключался в том, что в зале находилась высшая номенклатура партии и государства. А Хрущев приводил факт за фактом, один страшнее другого. Уходили с заседания, низко наклонив головы. Шок был невообразимо глубоким. Особенно от того, что на этот раз официально сообщили о преступлениях “самого” Сталина — “гениального вождя всех времен и народов”. Так он именовался в то время.

Подавляющая часть чиновников аппарата ЦК доклад Хрущева встретила отрицательно, но открытых разговоров не было. Шушукались по углам: “Не разобрался Никита. Такой удар партия может и не пережить”. Под партией аппарат имел в виду себя. В практической работе он с ходу начал саботировать решения съезда. Точно так же аппарат повел себя и в период Перестройки».

Секрет Полишинеля

«Секретный» доклад буквально потряс страну, но секретным он оставался не более пары недель.

Насколько я знаю, отец и не собирался держать в тайне информацию о сталинских преступлениях. 9 февраля, когда зашла речь о докладе, говорили не о секретном докладе. Отец предлагал членам Президиума ЦК покаяться перед партией, перед людьми, как можно себе представить покаяние секретным?

Вопрос о секретности доклада всплыл только 13 февраля, сначала на Президиуме ЦК, а затем, в тот же день уже в виде решения Президиума: «Внести на Пленум ЦК КПСС предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад и утвердить докладчиком Н. С.Хрущева».

Отец пошел на компромисс: Молотов с Кагановичем и иже с ними соглашаются на доклад, он же, в свою очередь, соглашается доклад засекретить. В тот момент для него главное — сделать доклад, произнести, казалось бы непроизносимые слова, а дальше «слово — не воробей, вылетит — не поймаешь».

Теперь, после съезда, пришла пора, считал отец, выпустить слово из клетки секретности. Как только редакционная группа привела текст доклада, вернее отступления отца от текста, в удобочитаемый вид, он предложил разослать его по партийным организациям, ознакомить с докладом всех членов партии. Аргументы отца звучали весомо: «Мы не можем, как прежде, отгораживаться от партии стеной».

Коллеги по Президиуму вынужденно согласились с отцом, а он тут же пошел дальше, настоял на необходимости прочитать доклад не только партийцам, но и комсомольцам: они идут на смену старой гвардии и имеют право знать правду о прошлом, пусть и о неприглядном прошлом. Тем самым отец делал секретный доклад достоянием около семи миллионов членов партии, плюс почти восемнадцать миллионов комсомольцев, плюс их друзья, чада и домочадцы.

5 марта 1956 года Президиум ЦК постановил:

«1. Предложить обкомам, крайкомам и ЦК компартий союзных республик ознакомить с докладом Хрущева Н. С. “О культе личности и его последствиях” на ХХ съезде КПСС всех коммунистов и комсомольцев, а так же беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников.

2. Доклад тов. Хрущева разослать партийным организациям с грифом “Не для печати”, сняв с брошюры гриф ”Строго секретно“».