Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде

• Название: Уха в Пицунде
• Автор: Алесь Кожедуб
• Жанр: Современная проза

Премьера книги состоялась на портале ThankYou.ru. В сборник известного прозаика Алеся Кожедуба «Уха в Пицунде» вошли рассказы, публиковавшиеся в журналах «Дружба народов», «Наш современник», «Москва», «Московский вестник», «Слово», «Литературной газете» и других периодических изданиях. Автор является признанным мастером жанра рассказа. Действие происходит во многих городах и весях нашей планеты, от юга Франции до срединного Китая, однако во всех рассказах так или иначе затрагивается тема Москвы, которую писатель хорошо знает и любит. Изящный стиль, тонкий юмор, острота сюжета вызовут несомненный интерес современного читателя.

---

— А что? — пожал плечами Жан и наклонился ко мне. — Слушай, сколько у тебя яиц в мошонке?

— Два, — растерялся я.

— Вот именно, — удовлетворённо кивнул Жан. — А у меня, наверное, десять. Кончить, понимаешь, не могу, совсем. Хирург сказал — операцию надо делать.

Я во все глаза смотрел на него. Неужто такое бывает?

— Бывает, — подтвердил Володя. — Пощупать давал. Но кончить ты не можешь не от этого. Пьёшь много.

— Слушай, какое «пьёшь»? — выпучил глаза Жан. — Две-три бутылки в день — разве это «пьёшь»? Хирург сказал: уникальный случай, нужна операция.

— А стоит нормально? — наконец пришёл я в себя.

— Как дубина! — подскочил Жан. — Хочешь, покажу?

— Не надо, — испугался я. — Верю.

— Удалять надо, — снова сел Жан. — А этот про пиво написал и думает — памятник ему поставят. Прирежут тебя ночью — будешь знать.

— Почему прирежут? — заволновался Володя. — В милиции дело не открыто. Сказали: появятся дополнительные факты, тогда откроют.

— И тебя, наконец, прирежут! — загоготал Жан. — Вот меня за фотографии никто не тронет. Снимать умею.

— Подумаешь! — фыркнул Володя и залпом допил оставшееся в стакане вино.

— Показать, как я снимаю? — достал из конверта фотографию Жан.

Я эту фотографию видел, но ещё раз с удовольствием на неё посмотрел. Знаменитый армянский актёр Фрунзик Мкртчян со скорбной миной держал в руках большой портрет не менее знаменитого грузинского актёра Вахтанга Кикабидзе, который на этом портрете ржал, как лошадь, выставив все свои выдающиеся тридцать два зуба.

— Знаешь, я с ними выпивал, как с тобой, — доверительно сказал мне Жан. — Два… нет, четыре раза! Приезжают в Сухуми — и сразу звонок: Жан, ты где? Приезжай, дорогой, выпьем!

Пока я разглядывал фотографию, к нашему столику подошли Игорь и Виталий, друзья моих друзей, а значит, и мои друзья. Рабочий день в Сухуми заканчивался, начиналась жизнь.

По набережной уже дефилировала нарядная толпа. Море, весь день лениво ворочавшееся между сваями пирса и волнорезами, утихло. Густеющий воздух наполнился ароматами кофе, водорослей, шашлыков и чебуреков. Остро запахли крупные цветы магнолии, под которой мы сидели. Зажглись огни ресторана на горе, похожие на огни маяка.

Мои друзья высматривали девушек на набережной с видом объевшихся грифов-стервятников: вот она, добыча, гарцует, скачет, мелькает соблазнительными ножками, но взмахнуть крыльями и рвануться к ней нет сил — обожрались. Лишь медленно поворачивались шеи, мерцали из-под плёнки век глаза, раскрывались, втягивая питьё, клювы. Мне после двух недель в Гантиади, где в маленькой комнатке с ужасно скрипучими кроватями я наконец-то понял, что лодка любви разбивается именно о быт, тоже не хотелось летать, и над столиком царил тот благостный покой, который называется ангельским.

Я умиротворённо размышлял, как хороша всё же сухумская жизнь. Жан — армянин, Игорь — грек, Виталий — абхазец, Володя наполовину мингрел, наполовину русский, я вовсе из Беларуси, но все мы братья, одинаково мыслим, одинаково чувствуем, на одном языке говорим.

— Жан, ты курицу когда-нибудь резал? — интересуется Володя.

— Конечно, резал.

— У неё внутри тоже яиц много. Знаешь, ма-аленькие такие…

— Смотри, смотри! — подскакивает Жан. — Вон твоя жена пошла, с длинным парнем!

— Где? — покрывается пятнами Володя.

— Да вон, вон! Анаида, иди к нам! Что ты в него вцепилась?

— Слушай, курицын сын, — облегчённо откидывается на спинку стула Володя, — она и не похожа на Анаиду. Так, чуть-чуть…

— А я говорю — Анаида. Сбегай домой, проверь. Мамой клянусь, Анаида прошла. И парень видный, не чета тебе.

Все смеются.

Поздно вечером я оказался у Володи дома. Мы выпили бутылку коньячного спирта, настоянного на грецких орехах.

— Где взял спирт? — спросил я.

— Папик подкинул, — пожал плечами Володя. — Слушай, пойдём искупаемся!

— Ночью? — посмотрел я в чёрное окно.

— Ловят, — подала голос из кухни Анаида. — Милиция ходит и забирает. Голыми купаются.

— Мы голыми не будем, — сказал Володя. — Пойдём. Ты в этом году купалась?

— Нет, — вышла из кухни Анаида, симпатичная армянка с томным выражением глаз.

— А я один раз, в мае. Сейчас сентябрь, потом октябрь… Больше не соберусь. Вовчик спит?

— Спит.

— Пойдём втроём, одежду посторожишь.

— А Вовчик у вас купается? — спросил я.

— Да нет, в соплях весь, — ответил Володя. — Сквозняки, понимаешь.

Я вспомнил, что студентом Володя почти весь год ходил в соплях, и промолчал.

Мы взяли с собой ещё одну бутылку коньячного спирта и отправились на медицинский пляж. Первой искупалась Анаида, но она лишь окунулась и вышла.

— Плавать не умеет, — сказал Володя.

Мы с ним заплыли далеко. Ночь была ясная. Я лежал на спине и находил знакомые созвездия. Володя нырял вокруг меня, как дельфин, протрезвлялся.

Подплывая к берегу, я услышал голос Анаиды.

— Мы местные, — говорила она.

— Это не важно, — перебивал её громкий голос, — купаться ночью категорически запрещено. За нарушение — штраф.

— Всегда купались, — оправдывалась Анаида.

— Оштрафую — забудете, как купаться.

— Что?! — выбрался из воды Володя. — Я в газете работаю!

— В какой газете? А ну покажи документы!

— Сейчас…

Володя порылся в одежде и достал редакционное удостоверение.

— Вот, — гордо сказал он, впрочем, не выпуская документ из рук.

— А теперь одевайтесь и поедем в отделение. С ветерком прокачу.

— Как?! — задохнулся от гнева Володя. — Меня, корреспондента «Советской Абхазии»?!..

— А хоть главного редактора. Посмотрим, как утром запоёшь, когда протрезвеешь.

Я понял, что надо вмешаться.

— Слышь, начальник, — дёрнул я за рукав одного из дружинников, которые молча слушали перепалку милиционера с Володей, — коньячный спирт пьёшь?

— Сколько? — спросил тот, не поворачивая головы.

— Бутылка.

Дружинник подошёл к милиционеру и с трудом отвёл его в сторону. Они пошептались.

— Анаида, дай бутылку, — сказал я.

Та с готовностью сунула её мне в руки.

— Ладно, — сказал милиционер, подходя к нам, — скажи спасибо, корреспондент, что с тобой уважаемый отдыхающий. Ему можно, он не знал. А ты если в другой раз попадёшься — в КПЗ будешь ночевать.

Володя дёрнулся, но смолчал. Я протянул милиционеру бутылку.

— Ему отдай, — показал тот за спину. — В следующий раз на пятнадцать суток посажу.

Мне показалось, что он усмехается.

Мы пошли домой, и всё это время Володя ругался. Он грозился выгнать с работы не только милиционера с дружинниками, но и всех их родственников.

— Не только в Сухуми — в Очамчире их никто не возьмёт на работу! — гремел Володя.

— А в Гантиади? — спросил я.

— В Гантиади тоже, — подумав, сказал Володя.

Я удовлетворённо кивнул. В Гантиади я со своей девушкой купался каждую ночь, и не хотелось, чтобы какой-то изгнанный из Сухуми милиционер портил отдых тем, кто живёт сейчас в маленьких комнатках со скрипучими кроватями. К посёлку Гантиади я притерпелся. Более того, из Сухуми он уже не представлялся таким скучным и грязным. Наверное, на побережье есть гораздо хуже посёлки, и пусть люди, отдыхающие в нём, чувствуют себя спокойно.

— Хорошо — отпустил, — сказала Анаида. — Я ночью не купаюсь.

— Ты плавать не умеешь! — крикнул Володя и пнул ногой стену дома, мимо которого мы проходили.

— Не знаешь, как там Саня? — вспомнил я о нашем однокурснике из Дагомыса.

— Недавно приезжал, — сказал Володя, с трудом загоняя внутрь клокотавшую в нём ярость. — Подрались в кафе.

— Да ну?! — удивился я, хотя ничего удивительного в том, что Саня подрался, не было. — Сильно побили?

— Не очень, Сане только нос расквасили, — по голосу Володи я понял, что к нему вернулось хорошее расположение духа.

— А у тебя ухо распухло, — сказала из темноты Анаида.

Вообще-то из нас троих в драке кое-что понимал один я, всё-таки кандидат в мастера спорта по вольной борьбе. Но за время своих занятий спортом я, вероятно, столько наполучал плюх, тычков и затрещин, что в драку почти никогда не лез, оставляя это удовольствие Сане с Володей. И вот, пожалуйста, у одного нос, у второго ухо.

— Прошло? — спросил я.

— Три дня примочки держал, — сказала Анаида.

— У Сани нос слабый, — до Володи наконец дошло, что для настоящего горца женщина — пустое место. — Ни разу не было, чтобы кровь не текла.

— Зато быстро проходит, — припомнил я.

— Да, назавтра домой уехал, — согласился Володя. — Слушай, удостоверение «Советской Абхазии» для них не указ… Завтра редактор позвонит начальнику милиции и…

Володя засунул руку в карман брюк и остановился. Даже в темноте я увидел, что он побледнел.