Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде

• Название: Уха в Пицунде
• Автор: Алесь Кожедуб
• Жанр: Современная проза

Премьера книги состоялась на портале ThankYou.ru. В сборник известного прозаика Алеся Кожедуба «Уха в Пицунде» вошли рассказы, публиковавшиеся в журналах «Дружба народов», «Наш современник», «Москва», «Московский вестник», «Слово», «Литературной газете» и других периодических изданиях. Автор является признанным мастером жанра рассказа. Действие происходит во многих городах и весях нашей планеты, от юга Франции до срединного Китая, однако во всех рассказах так или иначе затрагивается тема Москвы, которую писатель хорошо знает и любит. Изящный стиль, тонкий юмор, острота сюжета вызовут несомненный интерес современного читателя.

---

— Купи канистру, — сказал второй продавец, — всего двести пятьдесят.

— Раньше стакан пятнадцать копеек стоил, — покачал я головой.

— Теперь десять рублей как десять копеек! — засмеялся старший из продавцов. — Хорошее вино, «Изабелла».

Это было единственное, что в Дагомысе не изменилось — «Изабелла», которую делают из армянского винограда. Мы с Саней спускались по пустой улочке к пляжу, и возле каждой калитки стояла табуретка, на ней трехлитровая банка с вином и стакан. Мы наливали в стакан, выпивали, я клал на табуретку монетку и смотрел на Саню.

— Я местный, — говорил Саня и шел к следующей табуретке.

Золотое было время. Когда-то мы с Саней на десять рублей гудели в баре до утра.

Я пошел дальше. Как и тридцать лет назад, жизнь кипела на трассе Туапсе — Сочи. Тут и магазинчики, и рынок, добавилось несколько высотных домов. Правда, намного реже стали ходить поезда. Тогда они шли один за другим — скорые, пассажирские, битком набитые электрички. Казалось бы, всего-то делов, закрыли границу с Абхазией. А поезда как обрезало.

Окрестные горы только-только тронула осенняя желтизна, и они стояли по-особому нарядные. Сочинская осень — это тоже праздник, но праздник природы. Устав за лето от жары, дубы, буки и грабы с первым холодком словно бы расцветали, а высоко в горах они уже полыхали багрянцем.

Глядя на пестрые горы, я подумал, что как-то незаметно я тоже подошел к своей осени. С годами сочная майская зелень моего древа жизни потускнела, покрылась толстым слоем пыли, и вот оно уже стоит, облитое золотом. Еще чуть-чуть, и вспыхнет красным факелом, сгорит в мгновение ока, и останутся лишь голые сучья, сквозящие в холодном голубом покое.

Я вернулся к себе в номер — и обнаружил в нем соседа.

— На симпозиум?! — радостно спросил он.

— Да нет, по журналистским делам, — сказал я.

— А я на симпозиум. Из Татарстана.

Он вынул из внутреннего кармана портмоне, поковырялся в нем, достал зеленую визитку и протянул мне.

— Территориальное медицинское объединение Алпатьевского района, — вслух прочитал я. — Галеев Усман Ильгизарович. Начальник.

Усман Ильгизарович кивнул головой — начальник.

На визитке кроме написанных золотом имени, адреса и телефона была изображена чаша со змеей, заглядывающей в чашу.

— Очень красивая визитка, — похвалил я.

Усман Ильгизарович польщенно улыбнулся, посмотрел в окно, из которого открывался чудный вид на море, и сказал:

— Слушай, пить будем, а?

— Может, вечером, — предложил я.

— Зачем вечером? Татарам вечером нельзя. Сейчас надо.

Он извлек из солидного кейса бутылку водки, я достал из холодильника виноград и мандарины.

— Сочи-Сочи, дедес прочи! — провозгласи я.

— Давай-давай, — поддержал меня Усман Ильгизарович. — Жена говорит: «Зачем ты ехал в Сочи? Пропадешь, дурак!».

Он выпил и сразу налил в стаканы.

— Я больше не буду, — сказал я.

— Не пьешь? Правильно. Знаешь, татары раньше тоже не пили.

— Да ну? — засомневался я.

— Точно говорю — не пили! Коран не разрешал. А в сорок втором сказали: пейте! Теперь война, можно.

Он залпом выпил водку и закусил виноградом.

Усман Ильгизарович был настоящий начальник — крупный, осанистый, с мимолетной белозубой улыбкой, смягчающей жесткое выражение смуглого лица, с перстнем на пальце и в хорошо сидящем добротном костюме.

— Так почему же не пили — и вдруг стали пить? — решил уточнить я.

— Понравилось! — удивился Усман Ильгизарович. — Но иммунитета никакого нет. Мы, татары, вообще агрессивный народ. Триста лет игом над Россией правили. А потом мишарин предал нас.

— Кто?

— Мишарин, — Усман Ильгизарович снова налил в стакан. — Есть татары и есть мишары. Татары работают, мишары торгуют. Очень плохие люди.

— Мишары?

— Ну да. Мишарин порох намочил, Иван Грозный Казань взял. Они до сих пор руководят нами.

— А что стало с предателем?

— Повесили. — Усман Ильгизарович выпил водку. — Или четвертовали.

— Откуда они взялись — мишары?

— Говорят, это русские, которые приняли татарскую веру, — пренебрежительно пожал плечами Усман. — Слушай, твоя какая национальность?

— Белорус.

— Я так и думал! — восхитился Усман Ильгизарович. — Я с белорусом в Доме отдыха жил, точно такой, как ты. Не пил!

— Белорусы разные! — запротестовал я. — Некоторые пьют.

— Тот не пил, как ты, — расставил точки над «и» сосед. — В Сочи отдыхать приехал?

— Книгу пишу, — отчего-то смутился я.

— Писатели такие же бедные, как врачи, — безапелляционно заявил Усман Ильгизарович.

Я молча согласился с ним.

— Даже беднее, — добавил он.

Я опять согласился.

— Но я ничего не беру, — посмотрел на меня Усман Ильгизарович. — Живу бедно, но честно. Три этажа дом построил. Зачем? Мы с женой на первом этаже, на второй и третий даже не поднимаемся. А сыну трехкомнатный квартира отдал. Пусть живет.

Я достал из кармана зеленую визитку и повертел в руках. Начальник. Но симпатичный мужик. Говорит, что думает. Вероятно, и делает, что хочет.

— Ты когда-нибудь татарка видел? — спросил Усман, очищая мандарин.

— В Москве их много, — уклонился я от прямого ответа.

— Очень красивые, — сказал Усман, отправляя мандарин в рот, — но злющие! Моя знаешь какая злая? Хуже, чем Иван Грозный.

— Зато красивая, — предположил я.

— Уже старая, я вторая жена взял, молодая.

— Вам, мусульманам, можно, — позавидовал я.

— Квартира ей сделал, — кивнул Усман Ильгизарович, — ребенка родил. Пусть воспитывает. Умру, хоть что-то останется.

— Зачем умирать, — возразил я, — еще поживем.

— Слушай, чуть не умер недавно! — сосед достал из кейса вторую бутылку, открыл и налил себе в стакан. — Я сам хирург, кандидатский диссертация написал, в Татарстане таких нет. Заболел живот, ни ходить, ни спать не могу. Мне два лучших хирурга вскрыли живот — ничего не нашли. А он болит! Тогда мне сказали: «Есть в Казани опытная еврейка, иди к ней». Я пришел, она посмотрела на меня. «У тебя селезенка гниет», — говорит. Слушай, какая умная!

— И не татарка, — сказал я.

— Татарки только красивые, — махнул рукой Усман, — и злющие. Хуже не бывает. Ты татарка знал?

— Не доводилось.

— Потому и не пьешь. Счастливый! А я пью. У нас иммунитета нет.

Он снова налил и выпил.

— Ну и что с селезенкой? — спросил я.

— Вырезали, — вздохнул Усман, — теперь пить совсем не могу. Алкоголь сразу в кровь поступает. Но писатели очень бедные. И глупые.

— Что, сталкивались с ними?

— Я замглавы администрации работал, писатель ко мне приходит: «Дай денег!» Я говорю: «Ты напиши, я дам». Нет, никому они не нужны. Против начальства напишут — их бьют. За начальство напишут — тоже ругают. Дураки! Ты напиши книгу, может, деньги заплатят. Или к нам в Татарстан приезжай.

— За деньгами?

— Ну да! — чувствовалось, Усман Ильгизарович от глупости писателей устал. — У нас нефть, начальники, книгу про них напишешь — деньги дадут. Много денег…

Он, не раздеваясь, лег на кровать и захрапел.

Я вышел на лоджию и осмотрелся. Панорама с двадцатого этажа открылась великолепная. Море с барашками волн, горные хребты, поросшие лесом, ясное небо над головой — что может быть лучше? Но книгу написать мне здесь не удастся. Во-первых, красота, не дающая собраться с мыслями, а во-вторых, татарин, храпящий на кровати. Начальник, но симпатичный мужик. Разговаривать с ним мне было отнюдь не противно.

Я возвратился в номер.

— Татары пьют, — пробормотал с кровати Усман Ильгизарович.

— Ваш президент республики татарин или мишарин? — спросил я, особо не рассчитывая на ответ.

Сосед перестал храпеть.

— Татарин, — посмотрел он на меня абсолютно трезвыми глазами. — Но все его заместители мишары. И наш министр тоже.

Он снова захрапел.

Все последующие дни я ездил — Ботанический сад, дендрарий, чайные плантации, Красная Поляна, горная пасека. В ресторане императорского охотничьего дома отведал «форель по-царски». Среди пальм в дендрарии я вдруг поймал себя на мысли, что уже около десяти лет не рыбачил у себя на родине. И не только не рыбачил, но и не собирал грибы или ягоды. А реки лучше Ислочи нет нигде. Холодная и чистая, она продирается сквозь Налибокскую пущу, и на галечных перекатах в ней стоят голавли, под обрывистыми берегами — хариусы, а по всей реке гуляет форель-стронга. О налимах не говорю, в Белоруссии они считаются обыкновенной рыбой. Сунь руку под любую корягу, и если не цапнет за палец рак, вытащишь налима, ментуза, в некоторых местах — меня.

Я ощутил неодолимую тоску по своим рекам — Днепру, Неману, Припяти, Ислочи, Цне. И пусть они загажены радиацией и мазутом, пусть берега их давно не те, что сорок лет назад, пусть вокруг твоей палатки за ночь не вырастает штук пять подосиновиков и не встречает тебя у выхода из нее недовольный бобер, сочинским красотам до этих рек далеко. Не только сочинским, но и майамским, хотя там я не был. Саня зовет к себе в гости, но как туда выбраться бедному писателю? Бедные и глупые, сказал Усман Ильгизарович, и был абсолютно прав.