Аркадий Бабченко - Операция «Жизнь» продолжается…

• Название: Операция «Жизнь» продолжается…
• Автор: Аркадий Бабченко
• Жанр: Публицистика

«Мы проиграли эту свою войну и сейчас зализываем в лазаретах раны. Но мы остались живы. А это значит, что операция «Жизнь» продолжается». Пронзительные и честные очерки о войне и людях в погонах.

---

Вопрос — за что?

И главный вопрос — как они сами отвечают на этот первый вопрос: "За что?"

Знаменитая «Колыбельная бедных» Всеволода Емелина — именно об этом:

Спи, сынок, спокойно,
Не стыдись ребят,
Есть на малахольных
Райвоенкомат.

<…> Редкий русый волос,
Мордочки мышей.
Сколько полегло вас,
Дети алкашей,

Дети безработных,
Конченных совков,
Сколько рот пехотных,
Танковых полков…

И дальше:

<…> Кровь на тротуары
Просится давно.
Ну, где ваши бары?
Банки, казино?

Модные повесы,
Частный капитал,
Все, кто в Мерседесах
Грязью обдавал.

<…>Кто вписался в рынок,
Кто звезда попсы,
Всех примет суглинок
Средней полосы…

Конечно, это только выдержки, читать надо полностью. Но настроение и мысли переданы точно.

Ареал обитания «чеченцев» — именно регионы. В крупных городах есть возможность отмазаться и там предпочитают не служить. Хватит пальцев одной руки, чтобы посчитать «чеченцев»-срочников, которых я отыскал в Москве за эти 12 лет.

Уходя в армию из ниоткуда, сегодня солдат возвращается в еще большую социальную безнадегу. Представить оставшегося в Чечне без ног ветерана, работающего аналитиком в нефтянке, практически невозможно. Не могу я представить и военного летчика, возглавляющего свой банк. Не слышал и про бывших солдат, имеющих бизнес где-нибудь в Чехословакии. Или ставших журналистами, учителями, докторами.

Более того, если еще на первой я встречал людей с высшим образованием, то на второй — ни одного! Да и просто городских или среднего достатка было очень мало. Среди всех моих знакомых только человек пять стали средним классом. В интернете ветеранское сообществе чеченцев также почти не представлено. Знаете почему? У них попросту нет компьютеров.

Среда больше не рождает Ломоносовых и Есениных. Среда давит их.

Ситуация — предреволюционней некуда. И власть это чувствует. Жириновский на днях высказался в том смысле, что сегодня главная задача верхушки — не допустить революции. Сурков с Павловским тоже на эту тему распространялись. В последнее время вообще это слово — «революция» — стало часто звучать в эфире.

Задача государства — абсолютное распространение своего влияния на общество. Задача общества — абсолютное освобождение от влияния государства. Один из симптомов посткомбатанта — обостренное ощущение справедливости. Еще один — вина за то, что выжил сам, стремление исправить эту вину, и, как следствие, равнодушие к собственной жизни.

Казалось бы, ветераны — это как раз та прослойка, которая и способна взорвать общество. Но… Ветеранского движения в России никогда не существовало. Возможно, именно потому, что у нас было так много войн. Люди устали. Зачатки движения были, но каждый раз они превращались в дележку.

Проигранная гражданская война на своей территории со своими гражданами и неясными целями, помноженная на катастрофическое классовое расслоение, загнала парней в заранее обозначенные рамки, и выбора им попросту не оставляет. Либо бухать в охране либо бухать на стройке. Из тех, кто был со мной во вторую, спилось не меньше половины. Очень многие сели. Остальные перебиваются по охранам.

Так и живем помаленьку. Из безнадеги в войну и обратно в безнадегу. «Тени в раю» — очень точное определение.

* * *

Привести какой-то один пример сложно. Потому что даже на моей памяти их — десятки. И все они типичные. Как, например, Александр К., потерявший при подрыве обе ноги и руку, и живущий сейчас только на пенсию, без какой-либо возможности занять достойное место в этом обществе — он даже из дома выйти не может, нет пандусов. Или Дима Лахин, “Новая” писала о нем. Или Пашка Павлин, оставшийся без руки, выучившийся на системного администратора, но уже который год не способный найти работу в своем городе и выкарабкаться из бедности. Или мой однополчанин Олег, тихо спивающийся в охранке. Или…

Чечня еще не вымерла, она еще живая, еще колобродит, болит. И у этих людей есть шанс. Но государство им его постоянно перекрывает.

* * *

В Рязани, куда я ездил делать материал о Денисе Жарикове, застреленным по пьяни собственным командиром, меня на вокзале встретил главный редактор Рязанской «Новой» Алексей Фролков. Стояли на крыльце, ждали машину, которая должна была отвезти нас в деревню, где живет мама Дениса.

— Дядь, а у Вас не будет десяти рублей?

Пацан. Лет десять-двенадцать, а может и четырнадцать, у беспризорных сложно определить возраст. Одежда грязная, но сам опрятный. Взгляд — голодный, но читается и достоинство: «не дашь, да и черт с тобой, унижаться не буду». Однозначно определить его я все же не смог. Переспросил:

— Тебе зачем?

— Дядь, не думайте, не на плохое.

Я дал ему десятку.

Время еще было и я решил сходить умыться после ночи. В туалете стоял тот пацан. Тоже умывался.

— Спасибо, дядь. Я поел.

Так и сказал.

— Родителей нет?

— Да есть, только…

— Пьют?

Он промолчал.

— А живешь где?

— Когда дома, а когда так…

Заводится я после войны стал с полоборота. Башка взрывается без предупреждения. Да и сентиментальность изо всех щелей прет. Млять…

И ведь парень-то хороший, из тех самородков, что все еще рождаются у нас. Жизнь не сломала его, а сделала только чище. Достоинство, уважение к людям и неприятие насилия каким-то непостижимым образом заложились ему в гены. Зачем?..

Он понял все. Ждал — а вдруг я все же скажу.

Я не сказал. Ну, куда, пацан, куда я тебя дену?

Новое поколение подрастает. Для новых рот пехотных, танковых полков.

9 мая

Каждый день по пути на работу я наблюдаю одну и ту же картину. На переходе с «Боровицкой» на «Библиотеку Ленина», за колонной из серого мрамора стоит старая сгорбленная женщина. Пуховый платок. Палочка, на которой ладонью вверх лежит сухая рука. Синее осеннее пальто тридцатилетней давности. Заклеенная грязным лейкопластырем дужка очков.

Картина, вроде бы привычная в наше время и в нашей стране. В каждом переходе по старику. Но эта женщина отличается от других.

Я сразу понял — чем, как только увидел её. Меня это поразило.

Она не просит подаяния. И не требует.

Она предлагает.

Предлагает нам заглянуть в самих себя и ответить на вопрос — кто мы? Её ладонь лежит на палочке ровно настолько, чтобы быть истолкованной не как унизительная просьба милостыни, а как предложение обществу выполнить свой долг по отношению к старости. В этом переходе она ищет ответ на свой же вопрос — осталось ли что-то от страны, за которую она воевала, или та умерла окончательно?

Потому что вся левая сторона её пальто увешена орденами и медалями. Я не помню какими и сколько их — стыдно разглядывать. Помню, что много, очень много, пальто увешано ими почти полностью.

Я помню, как в детстве мы с отцом и мамой ходили на День Победы в парк Горького и я, пятилетний пацан, дарил свои рисунки про войну дедушкам и бабушкам в военной форме. И когда они наклонялись ко мне, их медали издавали такой полузвон-полушелест, как будто осыпалась твердая горная порода. Так много было их на каждом кителе. Слово «ветеран» у меня вызывало тогда, наверное, такие же ассоциации, как у пацана шестидесятых слово «Гагарин». Я гордился ими.

Война живет в нас на генном уровне. Начиная с Турецких кампаний, Россия воевала в среднем раз в двадцать пять лет. Слишком часто, почти каждое поколение. Слишком многие прошли через эти войны.

От последней, самой страшной в истории человечества, мы не оправились до сих пор. Тридцать миллионов погибших. Только вдумайтесь в эту цифру — тридцать миллионов! Население небольшой страны. А ведь были еще и раненные.

Но самое страшное оказалось не в том, что мы потеряли такое катастрофическое количество людей. Самое страшное оказалось в том, что мы их предали. И эти тридцать миллионов павших, и еще бог знает сколько миллионов выживших.

Единой России, как единой станы, сегодня не существует. Наше общество катастрофически расслоено социально. Есть десятки разных, параллельных Россий, которые никогда не пересекаются — беспризорная, сидевшая, нищая, бедная, обеспеченная, богатая, власть. Ветеранская Россия — одна из них. Целый народ, который выживает своей жизнью, и который мы замечаем только на девятое мая.

Будильник и колбаса на один день и нищенская пенсия на все остальные месяцы — это так лживо.