Анна Козлова - Люди с чистой совестью

• Название: Люди с чистой совестью
• Автор: Анна Козлова
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза

Главный герой по имени Валера женат на Даше, «золотой дочке» чиновника Госдумы. Мать Даши умерла родами, и девочка выросла избалованной, капризной, но недополучившей материнского тепла и любви. На страницах романа Даша кидается из огня в полымя, так что читатель не успевает следить за её метаморфозами.

---

— Ладно, старик, не раскисай, — Рыбенко с видом человека, который на что-то решился, похлопал Валеру по плечу. — Ща пойдем, посидим, тут рядом нормальное хачовское местечко есть. А я, — скверно ухмыльнулся, — загляну в журнальчик.

И Рыбенко исчез в ближайшей кабинке. Оттуда послышалось встревоженное мычание, но быстро стихло.

Валера вышел на улицу и дал еще два комментария. Никому не нужным, дециметровым каналам.

Потом часа три они сидели в хачовском заведении с сурдопереводчицей. Ей, оказалось, было всего восемнадцать лет, и язык глухонемых она выучила, потому что очень хотела помогать людям. Никто не спросил, осталось ли у нее это желание и поныне, но, судя по тому, с каким суицидным упорством переводчица пила водку, оно поиссякло. Валера с Рыбенко сначала пили пиво, но затем внезапно перешли на текилу.

— Эх, — говорил Валера, — я ведь ненавидел эту власть, мой путь в политике был путем революционера, я не перед кем не прогибался, я сидел в вонючих провинциальных КПЗ, меня избивали омоновцы.

— Ну, ну, — поддакивал Рыбенко.

— Я помню, как зажег Воронеж, как я поднял людей! — воодушевлялся Валера. — Мы шли на какую-то площадь, где был концерт, люди кричали: «Мы ненавидим эту власть! Долой Путина!», у всех были петарды, их пускали прямо в рожи ментам — получи, мразь! — и что теперь? Чем все закончилось?!

— Ой, — перебила переводчица, — а ты, правда, считаешь, что у нас будет революция?

— Сексуальная, несомненно, — вставил Рыбенко.

— Нам нужна либеральная политика и социальная экономика, — принялся растолковывать Валера, — жесткая власть и реформы в пользу народа!

Все разом поскучнели.

Переводчица курила какие-то длинные с кислым запахом сигареты. Рыбенко делал неоднократные попытки залезть ей в свитер, но она упрямо отбивалась.

— Я вот его хочу! — Прояснила свои мотивы переводчица, указав на Валеру. — А ты, урод, не лезь.

Рыбенко, впрочем, не оставил надежды, и его волосатая, толстопалая рука терзала узенький бочок напившейся переводчицы. Он умел добиваться женского расположения: что-то горячее и похабное шептал переводчице в ушко, одновременно тискал, мял, просовывал в ушко толстый язык, и скоро уже переводчица тихо, покорно текла. Уехали они вместе, после того, как Рыбенко широким жестом заплатил за всех.

Валера поймал машину и назвал домашний адрес.

Его вез скучный старик, чья политическая позиция сводилась к тому, что никому нельзя верить.

Глава 3 Перед закрытой дверью

Таким людям, как Бабин, Валера слегка завидовал.

Дима Бабин то занимался пиаром, то вдруг единолично (но в связке со своими друзьями-метросексуалами Ковалевым и Королевым, которых он в шутку называл Корвалевы) основывал никому не нужную лигу «молодых политтехнологов», у кого-то брал под эту лигу бабки и первым делом заказывал тысячу собственных визиток с золотым тиснением, которые потом небрежно, но со значением давал гардеробщикам и девушкам.

У Димы было сложное, незаконное детство, о чем он с охотой и даже малознакомым людям рассказывал.

Едва познакомившись с Валерой, затащив его в пугающе гламурное кафе, где меню облачили в футляр из питоновой кожи, Дима принялся рассказывать.

— Валера, — говорил он, — ты как человек интеллигентный, конечно, знаешь детского писателя Алматова?

— Разумеется, слышал, — ответил Валера.

— Так вот, это — мой отец. — Бабин поправил очки.

Видно было, что ему стало очень хорошо. Вербальное обозначение связи с писателем Алматовым подстегивало бешеное самодовольство, в котором Бабин ежесекундно пребывал.

— А почему ты Бабин? — тупо спросил Валера.

Он не вполне понимал, зачем сидит с Бабиным над меню в питоновой чешуе, зачем втягивается в разговор про Алматова — хотелось домой, к Даше.

Дима Бабин хитро улыбнулся.

— Алматов и мама познакомились в столовой, — сказал он, — они ели макароны. Мама моя — она библиотекарь, так вот, начались всякие эти дела, любовь-морковь и третий лишний, а потом, хоп, мама говорит: «Я беременна!». А Алматов-то женат.

Валера отметил, что Дима Бабин называет отца по фамилии, но не захотел вникать в этот психический парадокс.

— И что? — спросил он.

— О! — захихикал Бабин. — Детективно-эротическая история! Агата Кристи отдыхает! Скажу основное: отец признал меня, когда мне уже исполнилось шестнадцать, а до этого я даже не знал, что Алматов мой отец.

— Да, это очень своеобразно… — Валера вежливо кивнул.

Бабин тут же переключился и начал грузить проектом, якобы сулящим ему и Валере тысячи долларов. Валера, по его задумке, должен был напрячь тестя — выйти через него на спикера с макетом какой-то газетенки формата А-4 и доказать спикеру, что газетенка тому остро необходима.

— Ты пойми, Валера, — убеждал, почесывая налитые ягодные прыщи, Бабин, — это затея просто обречена на успех, я предлагаю сотрудничество тебе, потому что сам ленив, иду по пути наименьшего сопротивления…

В финале знакомства Бабин деликатно попросил Валеру заплатить за него. Он мотивировал это, во-первых, проектом с газетой, о коем говорил, как о решенном деле, а, во-вторых, свежим знакомством с пафосной девушкой, которая чуть ли не каждый вечер затаскивала его в дорогие рестораны, где он попадал на бабки, но пока не дала.

Валера равнодушно заплатил за суши и сливовое вино Бабина, за свои чай и пирожок, после чего дорвался, наконец, до дома — упал на диван и весь вечер обсуждал с Дашей, стоит ли купить домашний кинотеатр или имеющийся телик еще послужит.

На следующую встречу Бабин явился с несколько обвисшей еврейской девушкой, которая утверждала, что она — испанка. Испанка была представлена Валере в качестве ведущего политического обозревателя очень крупной газеты, какой именно он не запомнил. Звали ее Маша Лазарева.

Сидели на этот раз в разухабистом украинском заведении — между столиками сновали девки в сарафанах и парни с приклеенными чубами, а мощные динамики разносили песни Верки Сердючки.

— Что ж, друзья, — потер ручки Бабин, — я как яркий представитель хохляцкой расы, пожалуй, отведаю борща с пампушкой и тяпну горилки!

— Ну, а я все же, скорее, не такая откровенная хамка, чтобы портить здесь всем аппетит упоминанием своих национальных корней, — затараторила госпожа Лазарева, — и даже не собираюсь сказать, что я буду есть. Это секрет. А пить — пиво. Я считаю, нет ничего кошмарнее запаха водки, тем более от такого ребенка, как я.

Валера понимающе улыбнулся. Этот тип девушек он хорошо знал.

По виду Маше Лазаревой было слегка за тридцать, а может, и все тридцать пять.

Бабин откашлялся.

— Мой первый тост будет за женщину, которая способна произнести столько слов в минуту, да еще со смыслом! — ревниво произнес он.

Бабин определенно не любил, когда кто-то другой оттягивал на себя предназначенное ему внимание.

— О, мужики! — вдруг почти крикнула Маша и потрясла руками в воздухе, словно бы встряхивала мешок с мелочью. — И все-таки, вы другие! — она выстрелила в Валеру полувменяемым взглядом: А вы что о нас, бабах, думаете?

— Знаете, уважаемая Мария, — медленно начал Валера, — я думаю, что, несмотря на голодающую Африку, угрозу перенаселения и ограниченный ресурс пресной воды, огромное количество людей в нашем мире рождается на свет. Рождается для заведомого, непоправимого несчастья. Люди рождаются по неосторожности своих биологических отцов, из-за трусости и лености матерей, которые сами зачастую не способны объяснить, почему не сделали аборт, из-за того, что кто-то хочет решить свои проблемы, кому-то просто нечем заняться — короче, существует много причин, и ни одна из них не оправдывает появление человека в этом мире. Человек, рождаясь, единственный из живых существ оглашает мир воплем боли, и это означает, что ему действительно больно. То ли дело тут в слизи, которая скапливается в легких, то ли кожа чувствительна к перепадам температур, то ли вообще речь идет о каком-то конструктивном эволюционном дефекте. Во всяком случае, ясно, что человек просто по природе своей не может быть счастлив, и единственный возможный его удел — сеять вокруг себя катастрофы и страдания, делать существование других таким же невыносимым, как его собственное. Вот, милая Мария, что я думаю, надеюсь, ваше любопытство удовлетворено. И еще я верю, что при вашем откровенном уме и умении разбираться в людях, вы прочувствовали мою позицию и, разумеется, поняли, что никакого различия между «мужиками» и «бабами» я не делаю, ибо полагаю это различие несущественным.

— Н-ну… Э… Девушка, подойдите, наконец! — нашелся Бабин.

Валера по-прежнему внимательно смотрел на Машу.

— Возможно, я вас просто не понял, — сказал он, — и ваш вопрос касался не моего мнения о человечестве и его перспективах, а той мелкой возни, которой полы на протяжении основного участка жизни заняты, как соседи по коммуналке? Что ж, я готов прояснить свою позицию и на этот счет.