Андрей Молчанов - Улыбка зверя

• Название: Улыбка зверя
• Автор: Андрей Молчанов
• Жанр: Боевик

 Банда отморозка Ферапонта захватила весь город. Не признавая воровских законов, бандиты с особой жестокостью уничтожили конкурирующие группировки. Подмяли под себя коммерсантов и местный обогатительный комбинат. Городские власти закрывают на все глаза, потому что куплены на корню.

Казалось, никто не способен остановить беспредел. Если бы это не коснулось одного человека. На глазах Ивана Прозорова, подполковника ГРУ в отставке, ферапонтовцы убили брата вместе с семьей и сожгли его дом. Такое простить нельзя. И пока в живых останется хоть один бандит, Иван не успокоится. Главное, чтоб хватило патронов...

---

— Договорились, — сказал Прозоров. — Но и ты меня не отрави грибами.

Минут десять они шли молча, и только когда, выйдя на дорогу, перешли через мост и оставили за спиной неширокую речку, Ада снова заговорила:

— Как странно, Прозоров… Всегда мечтала поменять жизнь, стать свободной и богатой… И вот в один день жизнь моя поменялась. Отчего же мне так грустно и неспокойно?

— Я когда в первый раз убил человека, у меня тоже с нервами что-то странное творилось… — откликнулся он.

— Да нет же! — Перебила Ада. — Об этой скотине я и не думаю… Тем более, это была необходимая самооборона…

— Ну, не совсем самооборона, — усмехнулся Прозоров. — Но, с другой стороны, хорошего человека спасла… Главное, чтобы достойный мотив присутствовал, веская причина… А у нас с тобой, Ада, мотивы очень веские. И теперь самое главное — постараться поменьше размышлять об этике и морали, ибо такие размышления — вещь чрезвычайно неприятная и чреватая. Ничто так не парализует волю к действию, как долгие беседы с собственной совестью.

— У женщин, Прозоров, совести нет, — сказала Ада.

— Вот как? — Прозоров косо взглянул на нее и замолчал.

Студил щеку легкий ветерок, дорога тянулась меж желтеющих полей, остатки утреннего тумана уползали к дальним опушкам.

— Вон там дорога поворачивает к дачам, — указывая на открывшийся впереди лес, сообщил Прозоров. — Но мы, пожалуй, срежем. Широкие пути ведут к погибели, а потому пойдем путем узким и тесным… Здесь где-то есть тропинка через поле…

— Священное Писание читаешь на ночь? — сворачивая вслед за ним на обочину, спросила Ада с иронией.

— Выборочно. Причем, исключительно в познавательных целях, — отчего-то смутившись и застеснявшись, поспешил оправдаться Прозоров.

Дачный поселок выглядел необитаемым, немногочисленное постоянное население его — московские пенсионеры и их внуки, по-видимому, еще мирно спали. Лениво тявкнула собака. Остановившись у некрашеного забора, Прозоров просунул руку в щель, отпер калитку.

Весь двор был усыпан золотой березовой листвой. Небольшой летний домик тусклыми окнами глядел на них из глубины участка. Снова дунул легкий ветерок, и облетающие листья с тихим шорохом заскользила меж ветвей.

— Постой, — вдруг сказала Ада, внимательно поглядев на Прозорова, и протянула руку к его лицу.

Он замер, подался вперед и почему-то закрыл глаза.

— Вот, глупый, — рассмеялась она, легко коснувшись пальцами его виска. — У тебя листок застрял в волосах… А он уже невесть что вообразил.

— Ничего я не вообразил, — хрипло сказал Прозоров.

— Вообразил и немедленно поменял свои планы. Решил сначала меня изнасиловать, а потом уже задушить и утопить в болоте… Да ты просто маньяк, Прозоров! С виду такой благопристойный, воспитанный…

— Ада, у тебя довольно оригинальный и разнообразный провокаторский дар! — Прозоров, нагнувшись, шарил рукой под крыльцом. — То глухонемой прикинешься, то мыслишки мне разные подбрасываешь… Пожалей старика…

Он выпрямился и рассеянным взглядом оглядел строение, пытаясь определить то место, куда хозяин мог запрятать ключи.

— Ты не старик, Прозоров, — покачала головой Ада. — Далеко не старик… И уж поверь мне, но настоящая твоя жизнь только начинается…

— Ада, я не люблю, когда женщина выступает в роли доморощенной прорицательницы, — перебил он. — Это удел женщин ограниченных. Ты же… ты же…

— И что я же?

— Ты… другая. Не знаю, как это поточнее выразить…

— Я тебе помогу. Загадочная, неповторимая, влекущая, прекрасная, единственная…

— Все верно, — тихо произнес Прозоров. — Все именно так…

Связка ключей обнаружилась внутри железного ящика с газовыми баллонами, стоявшего у стены дома.

Ада и Прозоров вошли на террасу, в грустную нежилую пустоту.

— Наконец-то… Боже мой, как же я устала, — присаживаясь на край деревянной самодельной кровати, произнесла она. — Устала и замерзла.

— Ты пока посиди и отдохни, — сказал Прозоров. — А я мигом…

Он вышел во двор, осмотрелся. Ага, вот в том сарайчике, кажется, была нагревательная установка с душем.

Через считанные минуты Прозоров разжег печурку, плотно набил ее березовыми поленьями, приоткрыл поддувало. Внутри весело загудело пламя, отсветы его заплясали на полу.

Прозоров сидел рядом на низенькой табуретке, приложив ладони к покатым бокам печки. Им овладела какая-то светлая рассеянная задумчивость, будто он вышел за пределы реальности и, казалось, само время обтекает его со всех сторон, а его жизнь остановилась и застыла в полной и покойной неподвижности.

Он заставил себя отринуть это блаженное, томное оцепенение, столь нейсвойственное ему, подбросил еще несколько поленьев, затем, открыв кран, подставил ладонь под теплую струйку воды. После вернулся в дом.

Ада, накрывшись коротким хозяйским полушубком, уже глубоко спала, по-детски посапывая и подтянув колени к животу. Не найдя ничего подходящего, чтобы укрыть ее, Прозоров поднялся на второй этаж, снял со стены большую медвежью шкуру и, стараясь не стучать каблуками, медленно спустился по крутой лестнице. Убрал полушубок и накрыл Аду тяжелой и теплой шкурой. Затем осторожно снял с ее ног сырые ботинки, присел на край постели и бережно заключил в ладони ее маленькие озябшие ступни. Он был совершенно один, звенящая тишина обступала его со всех сторон, он слышал только глухой шорох собственной крови, пульсирующей в затылке. На какое-то недолгое мгновение он расслабился и, утратив над собой контроль, впустил в свое сердце внезапно возникший тихий позыв жалости и нежности к этой слабой, обиженной, одинокой, и, в сущности, беззащитной женщине. А когда опомнился и попытался взять себя в руки, было уже поздно — эта всеобъемлющая нежность и жалость уже переполняли все его существо…

— Прозоров, — не открывая глаз, сонно сказала Ада. — Не бросай меня, Прозоров…

Прозоров улыбался в полусне, чувствуя, как широкий поток закатного солнечного света падает из окна на его лицо, прозрачно и жарко проникает сквозь сомкнутые веки, и в этом горячем расплавленном мареве медленно всплывают и опадают на радужной оболочке глаз волшебные ворсинки…

— Прозоров, не притворяйся, — Ада тихо провела ладонью по его щеке. — Я же вижу, ты давно не спишь. У тебя веки дрожат…

Иван Васильевич открыл глаза. Никакого закатного солнца не было и в помине. Тусклые сумерки наполняли холодную комнату.

— Вот какой ты негодяй, Прозоров, — положив голову на его плечо, укоризненно проговорила Ада. — Воспользовался минутной слабостью беззащитной женщины. Наивной девочки, можно сказать…

— Ну, насчет наивной девочки я бы мог поспорить… — откликнулся Прозоров, чувствуя в себе спокойную и уверенную силу. — Признаться, более искушенной и распутной любовницы я в жизни не встречал.

— Не смущай меня, Прозоров. Можно подумать, что до сих пор ты спал исключительно с добропорядочными домохозяйками. Или с завучами средней школы…

— Может быть, и так, — неопределенно сказал Прозоров.

— А такую, как я, встретил в первый раз в жизни…

— Ты на удивление точно формулируешь мои мысли и чувства.

— Ты не против, если мы когда-нибудь встретимся еще разок?

— Когда же?

— Да вот хотя бы сейчас! — Рука ее соскользнула с его плеча, простучала острыми ноготками по груди…

Через полчаса Прозоров хлопотал у печки, щепал лучину небольшим топориком, искал бумагу на растопку. Ада, высоко подбив подушку и укрывшись до подбородка медвежьей шкурой, наблюдала за ним из своего угла.

— У меня странное и легкое чувство, — сказал Прозоров, взглянув на нее. — Мне кажется, я сейчас взлечу к потолку, точно воздушный шарик… Тэ-эк… Где же, где же, где же у него газеты? — Он обвел взглядом комнату и вдруг, усмехнувшись, шагнул к стоящему под столиком кейсу, открыл его, вспорол уголком топорика целлофановую обертку. Затем, вытащив пачку долларов, небрежно распечатал ее, извлек стодолларовую купюру. Чиркнул спичкой, поджигая ее с уголка и — сунул в печурку.

Затрещала сухая лучина.

Он понимал, что, поступая так, выглядит фатовато, но какая-то хмельная дудочка поигрывала в нем, понуждала совершать глупости.

— Пошло, — прокомментировала из своего угла Ада. — До чего же пошло, Прозоров! С какой стороны ни глянь, ужасающе пошло! Но знал бы ты, милый мой, как это здорово и хорошо!.. Я никогда не забуду этот дом. Давай купим его у твоего приятеля и пусть здесь будет музей… А когда ты действительно состаришься, будешь его смотрителем. Злым таким, ворчливым дедом в валенках…

— А где же будешь ты? — подбрасывая в огонь дрова, не оборачиваясь, спросил Иван Васильевич.

— А я к тому времени буду далеко-далеко… — тихо и мечтательно, как показалось Прозорову, сказала она. — Страшно далеко. Но я и оттуда буду за тобой следить…