Гржимек Бернгард - Мы жили среди бауле

• Название: Мы жили среди бауле
• Автор: Гржимек Бернгард
• Издательство: Мысль
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1979

Эта книга Б.Гржимека посвящена путешествию в Западную Африку, в республику Берег Слоновой Кости. В ней автор живо и остроумно рассказывает о поведении, связях с ландшафтом таких животных, как слоны, бегемоты, человекообразные обезьяны и др. Вместе с тем говорится о необходимости охраны исчезающих ценных видов животных и растений. Книга содержит интересный этнографический материал, рассказывающий о самобытном народе бауле. От внимательного взгляда ученого и публициста не ускользают страдания и бедствия народа, длительное время находившегося под колониальных гнётом, социальное неравенство белых и африканцев в этой стране. Книга читается с огромным интересом, богато иллюстрирована.

---

Мой авторитет в глазах окружающих сразу же непомерно возрос: шутка ли сказать — мужчина, обладающий огромным состоянием — имением, где водятся слоны, львы, леопарды, шимпанзе, страусы и ещё бог знает что!

Замечательно, что франкфуртский путеводитель по зоопарку всё это документально подтверждает фотоматериалами. И куда бы я впоследствии ни попадал, впереди меня бежала молва как о человеке, укрощающем львов и катающемся верхом на слонах. Самолёты, автомобили и поезда импонируют этим людям значительно меньше, на них они и сами ездят. А вот на слонах…

Такие вот «беседы-смотрины» повторялись в каждой следующей деревне, а удивление и восхищение становились тем больше, чем дальше мы удалялись от цивилизации. Попадали мы и в такие захолустные места, где только отдельные пожилые люди вообще-то видели белого человека.

Часто во время наших долгих бесед с людьми племени бауле ко мне обращались с вопросом, правда ли, что в Либерии чёрные сами управляют своей страной, без белых. Во время этих бесед нужно старательно избегать слова «негр» — оно здесь воспринимается как оскорбление. Разговаривая между собой по-немецки, мы с Михаэлем тоже старались избегать этого слова, потому что по-немецки оно звучит почти так же, как по-французски.

Однако мне хочется подробнее описать нашу первую встречу с крестьянами племени бауле. Я заметил, что во время нашей беседы даже сам деревенский староста постоянно обращался как бы за одобрением или советом к почтенному старцу, одному из так называемых нотаблей (Notablen)[11]. По-видимому, он здесь служил наставником для доброй половины деревни. Его длинная редкая бородка и даже брови были ослепительно белого цвета, что на чёрном лице выглядело весьма необычно; ещё более удивительное впечатление производила белая растительность на его груди. Но в остальном он ничем не напоминал дряхлого старика: был мускулист и бодр. Я узнал, что он десятками лет трудился на плантациях южной части Берега Слоновой Кости, следовательно, на более облесенном берегу океана. Состарившись там, он решил вернуться в свою далёкую родную деревушку, поскольку каждый африканец сохраняет за собой «право прибежища» в том месте, где он родился. Он хочет дожить свои дни там, где впервые увидел свет. И, несмотря на то что он много времени проработал вместе с белыми, на нём не было ни малейшего намёка на европейскую одежду: через плечо, на манер тоги, был переброшен домотканый платок, белый в синюю полоску. Старик был рассудителен, умудрён опытом и при этом достаточно приветлив.

Нашу уютную беседу внезапно прервала тощая девчонка, примерно четырнадцати лет, которая подошла и встала перед нами в чём мать родила. Заплетающимся языком она, принялась что- то лопотать, а окружающие улыбаясь смотрели на меня, поскольку понимали, что я растерян и не знаю, что предпринять с этим несчастным существом. Куадью советует мне дать ей пару франков, что я охотно и делаю, и девчонка, слава тебе господи, кланяясь удаляется. Я вижу, как где-то сзади возникают родители, и деньги сейчас же переходят к ним.

Подобных «деревенских дурачков», пользующихся здесь, как, впрочем, и повсюду в мире, известной «свободой шутов», я и позже встречал неоднократно.

Затем одни из парней приносит живую курицу и, преклонив колено, протягивает её мне. Я беру её в руки, а затем отдаю ему обратно. Так надо. Затем несчастному курёнку сворачивают шею, и, после того как птица перестаёт дёргаться, её бросают в кипяток, бурлящий в чёрном котле, по форме напоминающем пушечный снаряд. После этого курицу ощипывают, потрошат, режут на части и варят вместе с «игнамом»[12] — картофелеподобными клубнями. Конечно же, и это блюдо (как принято здесь одинаково у чёрного и белого населения) изрядно сдабривается «пиментом». Это нечто вроде красного перца, только стручки круглые, по форме напоминающие плоды шиповника. (Между прочим, своё первое знакомство с этими плодами мы с Михаэлем запомнили надолго. Сразу же после нашего приезда господин Абрахам, решив над нами подшутить, угостил нас этой чертовщиной, рекомендуя её как «совершенно бесподобный, вкусный африканский фрукт». Мы доверчиво откусили по кусочку, а потом плевались как бешеные и выпили не один литр воды, прежде чем сумели унять жуткое жжение во рту. Разумеется же, мы захватили с собой домой, во Франкфурт, несколько таких заманчивых и аппетитных на вид «фруктов» для подобных же шуток…)

Африканцы ужасно любят вести длинные, пространные беседы, притом не спеша, с участием множества собеседников. Но я должен заметить, что при этом они придерживаются вполне парламентских правил. Так, если кто-то из присутствующих хочет обратиться к какому-то определённому лицу, он не кричит через всё помещение, а берёт свой низенький стульчик, подходит к выбранному собеседнику, садится перед ним и вступает в негромкий разговор. Никто никогда здесь не орёт, стараясь перекричать других, так что беседа не перерастает в беспорядочный шум.

Я попросил Куадью объяснить мне, как осуществляется управление деревнями. Угостив меня предварительно сигаретой, он не спеша поведал мне следующее. Сельский староста, «chef de village», который нас сегодня принимает, на самом деле только «вице-староста», заместитель. А настоящий «предводитель деревни», насчитывающей около 700 душ, уехал в другую деревню, где у него умер брат. Он должен привезти оттуда доставшихся ему в наследство четырёх жён покойного. Подобное наследство отнюдь не удовольствие, скорее тягостный долг, потому что все эти жёны — престарелые дамы, лет на двадцать старше «наследника», и он обязан позаботиться об их содержании.

Сельский староста — должность выборная. Однако человек, которого выбирают на это место, должен принадлежать к роду, ведущему своё начало от основателя данной деревни. Выбирают его главы отдельных родов. Если у такого главы рода имеются взрослые сыновья, которые уже сами в свою очередь имеют большие семьи, т. е. являются главами своих собственных семей, то такой человек вправе считаться старейшиной в деревне. Если сельский староста ведёт себя не так, как положено, его можно переизбрать, назначив новые выборы. Ну что ж, это своего рода смешение демократии с феодализмом никак нельзя назвать неразумным!

Потом мы приступаем к еде. Но еда эта превращается в настоящий спектакль для присутствующих. Мы с Михаэлем достаём свои тарелки и приборы, а более сотни внимательных чёрных глаз молча провожают каждый кусок, который мы отправляем в рот. Ужасно неудобное положение — мы чувствуем себя так, словно сели есть в витрине магазина прямо посреди людной площади. Но такая же история повторяется затем во всех без исключения деревнях, которые мы посещаем на своём пути, и, чем дальше от цивилизации, тем больший интерес и удивление вызывают эти «показательные трапезы». Правда, скоро мы перестаём замечать зрителей и смущаться. Ведь морским слонам у нас в зоопарке в конце концов приходится отнюдь не легче: там посетители тоже провожают восхищёнными возгласами каждую рыбёшку, исчезающую у них в глотке, и тем не менее аппетит у животных от этого не портится…

Уже во время ужина до нас издалека начали доноситься звуки барабана. Некоторые африканцы стали подниматься со своих мест и исчезать. И вот, как только мы вытерли платками рты и руки, староста знаками пригласил нас следовать за собой. Он привёл нас на танцплощадку, освещённую беспокойным пламенем костров, расположенных по четырём её углам. На площадке уже выстроились в ряд молоденькие девушки, а напротив них — мужчины; ноги у всех так и подёргиваются в такт звукам барабанов и рожков. Нас снова сажают на почётные места, и представление начинается.

Какая-то устрашающая маска выпрыгивает на середину площадки и начинает скакать по кругу. На ряженом надето нечто вроде рыболовной сети с огромным воротником из мочала и такими же «манжетами» на руках и ногах, а сзади у него болтается мочальный хвост. Маска на его лице изображает лик злого духа. Следом за этим страшилищем пританцовывает молодой парень, держа в руках его хвост, словно шлейф. Этот парень — прямо виртуоз! Вся его стройная, высокая фигура извивается в ритме танца, точно змея, ритмично подёргиваются не только ноги и руки танцора, но и лопатки, даже каждый палец двигается в такт музыке. Что-то потрясающее! Потом выходят двое-трое могучих мужчин, один из которых трубит в рог. Они, щёлкая бичами, заставляют отступать всё дальше и дальше шеренгу молодых людей, приготовившихся для танца. Но затем танцоры под неистовое хоровое пение бросаются вперёд и заполняют всю танцевальную площадку.

«Демон» тем временем сник и опустился на землю. Маску он сдвинул на лоб, а «прислужник» «демона» обмахивает его платком (как это делают тренеры с боксёрами во время передышки между раундами). Я могу себе представить, как этот бедняга вспотел под своей глухой деревянной маской! Потом взрывается внезапная россыпь барабанной дроби, «демон» вскакивает, подбегает ко мне и, приплясывая на месте, протягивает мне руку. А Михаэль тоже вскочил и старательно фотографирует со вспышкой всё происходящее.