Иван Безродный - Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

• Название: Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы
• Автор: Иван Безродный
• Издательство: У-Фактория
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-94799-414-3

В книгу включены произведения молодых перспективных авторов, представляющих основные направления фантастики начала нового столетия.

Центром притяжения для них стал старейший российский фестиваль фантастики «Аэлита», который всегда поддерживал лучшие творческие силы в этом самом непредсказуемом литературном жанре.

---

Но самое страшное — втолковать дикарю, что есть «посланец бога». Истинные миссионеры готовятся к этому загодя. Они принимают ванну, выпивают стопочку коньяка для храбрости и глотают сырые яйца. Чтобы голос не подвел в нужный момент. И все равно им страшно.

Дело в том, что боги любят шутить. Миссионер может закашляться, муха забьется в ухо благодарного слушателя, раскат грома заглушит проповедь. И тогда — вместо «посланца бога» в разум дикаря войдет Кецалькоатль.

Миссионеры знают это, но все равно отправляются в пустыни. Жажда общения сильнее страха.

— …а потом святой Марк притащил за собой медведя. Представляешь?!

Король кивнул. Анекдоты о святых ему нравились. Правда, этим людям сильно не везло в жизни: их жарили на кострах, сдирали живьем кожу, колесовали. Насчет последнего стоило бы узнать получше.

Вообще, Теуле — это увлекательно.

«Ке! Цаль! Ко! Атль!»

Кроме того, некоторые моменты вызывали недоумение. Святое причастие, например. Как это — кровь и хмельное пульке одновременно?.. А тело и маисовая лепешка?.. У короля были идеи на этот счет,[5] но он не рискнул их высказывать.

— Мы построим тебе огромное жилище с множеством ступенек, о разноликий человек! — восторженно приседал он. — Тебе понравится. Расскажи — что еще угодно этим могущественным Теуле?

…И священник рассказывал — красиво, пышно, образно. С использованием метафор и аллюзий. Он поведал о рвении,[6] о пылающих сердцах на алтаре служения, о жизни, отданной Богу.

Завершил же свою речь призывом уничтожать еретиков. И даже — «Кецалькоатль!» — указал первую жертву. И не одну.

* * *

Город походил на бурлящий муравейник. Ацтеки метались в растерянности, еще бы!.. Им предстоял первый праздник в жизни, а никто не рассказал, как к нему готовиться. Сама мысль, что все предыдущие дни были будничными, казалась им поразительной.

— Куда же запропастился этот проклятый Илирий?.. — недоумевал Берналь. — Нам давно пора возвращаться.

Он мчался по запутанным коридорам дворца, распахивая двери. Путь его был отмечен женским визгом и проклятиями мужчин. Конкистадору было все равно. Испанских идальго трудно смутить.

— Алонсо! Святая Богоматерь, где ты? Где ты, черт возьми?..

Дворец кончился, а Илирий как в воду канул. Оставалось поискать в уступчатой пирамиде, что появилась несколько дней назад. Идти туда совершенно не хотелось.

— Ладно, — ободрил поэт сам себя. — Я в щелочку загляну и обратно, хорошо?

Пирамида встретила его темнотой и зловонием. Привычный нос солдата без труда угадал в нем запах крови. По спине побежали мурашки.

— Илирий?.. — позвал Берналь. — Илирий?..

— Да здесь я, здесь, — послышался усталый голос грека. — Закрой дверь, сквозит.

Бронзовые створки захлопнулись. Последняя полоска света под ногами Берналя растаяла.

— Э-э… Извини, что я…

— Не стоит беспокойства, Диас. Как там Марина?..

— Благодарю, хорошо.

— Заботься о ней. Она славная девушка, поверь моему опыту. Вы будете отличной парой.

В темноте захлопали крылья. Запах крови усилился.

— Э-э… Спасибо. А кто там с тобой?..

— Не обращай внимания… Один старый знакомец. Подкармливаю его, как могу. Печень мне все равно не скоро пригодится.

Повисло принужденное молчание. Слышно было тяжелое дыхание еретика, да кто-то возился у дверей, пытаясь войти. Наконец Илирий кашлянул:

— Диас?.. Я вот что хочу сказать…

Дверь загремела, открываясь. Тоненькая фигурка замерла на пороге, и сердце Диаса подпрыгнуло. Силуэт Марины он узнал бы из тысяч и тысяч других.

— Ты не вовремя, друг мой. Сейчас здесь окажется много жрецов, понимаешь?.. Неудобно получится. У людей праздник, а ты…

— Берналь?.. — жалобно позвал женский голос. — Берналь, где ты?.. Я не вижу!..

Каждый шаг Владычицы сопровождало мелодичное позвякивание, словно она несла в мешке стопку жестяных тарелок. Девушка сгибалась в три погибели под тяжестью огромного тюка.

— Марина, я здесь!..

— Берналь!..

Любовных объятий не получилось. Руки поэта наткнулись на что-то тяжелое и жесткое.

— Они… они… — всхлипывала девушка. — Берналь, они хотят… принести тебя в жертву! Берналь!

— Но…

Железо с грохотом посыпалось из мешка. Меч, кираса, мушкет, поножи.

— Берегись!

Загремели медные ставни; столб света ударил сверху, заставив зажмуриться. Когда Диас открыл глаза, небывалое зрелище открылось ему.

Огромный, грубо вылепленный идол высился над ним. Лицо его… лучше бы оно не было таким знакомым. Щеки Кецалькоатля втянулись внутрь настолько, что превращали голову бога в оскаленный череп.

Вдоль стен крадучись перебегали закутанные в шкуры люди с обсидиановыми мечами. Жрецы и воины.

— Марина, за спину! — рявкнул Диас. — Скорее! Будем пробиваться к выходу!

Конкистадор торопливо облачился в доспехи. Приладил пояс, закинул мушкет на плечо. Ацтеки не делали никаких попыток помешать ему. Тихо плакала девушка, прижимая к груди изъязвленные железом руки.

Вот и все. Пора в обратный путь.

Один из жрецов двинулся навстречу Диасу, размахивая каменным мечом.

— Нечестивец!.. — начал он. — Ты попла…

Ремиз! Выпад!

Познания ацтеков о мире обогатились новой философской категорией.

* * *

Боевое искусство Теночтитлана создал Берналь Диас. По крайней мере никто из ацтекских воинов этого не оспаривает.

Сыны орла и ягуара, потомки лис и волков — на самом деле они потомки тех, кто пытался остановить влюбленного кастильца. Сколько их было, сколько осталось на заляпанных кровью плитах — считать бессмысленно. Те, кто выжил, возглавили армии. Стали правителями городов и провинций.

Берналь и Марина бежали по улицам юного города. Причудливые сады, каналы, мосты, белоснежные дворцы выплывали навстречу. Столица империи рождалась из хаоса, словно Афродита из пены.

А нетерпеливая воля Илирия… Да полно! Так ли его звали — насмешливого и бесцеремонного богоборца?.. Кто скажет?..

Прометей! Дарящий огонь.

И все-таки он достиг своего… Разум, проклятый и благословенный дар, отравил Сумеречный народец подобно чуме. Пустыри вокруг дворцов обросли ветхими хижинами, на полях зазеленел маис. Двинулись в путь сборщики налогов.

Кортес мог торжествовать. Вчерашние обитатели рая поделили себя на тлашкальцев и чолулу, на тотонаков и семпоальцев. Вспыхнула вражда, и отныне конкиста была обречена на успех. Чем все закончилось, вы прекрасно знаете и без меня.

Так что же, спрошу я, — неужели жалость и любовь Илирия к людям пропали зря?.. Неужто он принес ацтекам лишь боль и страдания?..

Миссионеры объяснят индейцам вечные истины. Поплывут из Африки корабли с грузом невольников. Войны, восстания…

Это — разум. Ничего не поделаешь.

Но все же… все же…

Две фигуры на мосту — мужская и женская. Женщина — в широком варварском плаще, ее волосы украшены перьями. Мужчина — в испанских латах, при мече.

— Я люблю тебя, Берналь! — шепчет она.

— Марина, любимая!..

Насмешка? Да.

Но черт возьми!.. Если Диас наконец поверит в зов кораблей и блеск моря — для меня это станет пусть слабым, но утешением.

Рига, Латвия

Андрей Максименко, Юлия Сиромолот Ветер на дне колодца

Ужели мы попали в сети,

В сияние ночного Солнца?

Как листья разметает ветер,

Что мечется на дне колодца…

Оно — не камень и не птица,

Ничтожно малое в огромном:

Не разорвать. И в нить не свиться.

Не вознести, не бросить в омут…

Ч.

Уснул Теночтитлан. Медленно вплыл в день. Жалюзи спущены, шторы задернуты, но светлое пятно все-таки дрожит на полу. Это Солнце обгладывает вершину пирамиды Тольтахуа — напротив.

Мир изменился, но не Солнце, оно по-прежнему не друг мне. Да и никому… но я так отвлекусь и начну рассуждать сейчас о другом. Буду курить без счета черные сигареты, забуду пить пиво, и оно степлится. Жар в бамбуковых щелях поплывет красным, карамелью, — значит, до вечера я опять просидел, заговаривая час от часу с платяным шкафом, оскалившим дверцу.

Говорить-то мне больше не с кем.

Зато как я вспоминаю! Я в своих воспоминаниях роскошествую: они мои в самом окончательном смысле.

Декан, доктор, продажный боец, живописец, вещуны, прихлебатели, прекрасная женщина!

Где вы теперь? В каких слоях?

По памяти я все-таки поставлю ее первой. Катерину. Хотя, вначале было слово Декана… но я не стану припоминать Декана Лелюка именно сейчас. Успею еще. Я считал тогда, что отрастил себе достаточно длинный поводок, чтобы послать Декана с его очередным беспочвенным и безвоздушным заданием — на фиг. Сначала временно. А потом — хотя бы время от времени.