Сергей Ильин - Витте

• Название: Витте
• Автор: Сергей Ильин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02785-Х

Первая отечественная научная биография С. Ю. Витте воссоздана московским историком, профессором С. В. Ильиным в процессе длительного изучения разнообразных и многочисленных документальных материалов. Книга доносит до читателя аромат эпохи, давно ушедшей и все же удивительно близкой, в чем-то созвучной нашему времени.

Книгу отличает критический метод использования исторических источников — пристрастных, тенденциозных, а то и вовсе недостоверных. Поэтому выдающийся финансист, дипломат и политик предстает со страниц книги без приукрашивания, но и без очернительства.

---

Невзирая на войну, на Кавказе во времена наместничества М. С. Воронцова и А. И. Барятинского происходило сближение между народностями. Чувство постоянной опасности не разъединяло, а, наоборот, сплачивало людей разных национальностей. «Опасность порождает странные чувства: сначала ее боятся, потом презирают, а после желают ее, и когда она удаляется от вас, после того, как вы были уже лицом к лицу с нею, то будто вы расстаетесь со строгим другом, который советовал вам быть осторожнее»7.

Для Сережи Витте жизнь на Кавказе была непрерывным удовольствием. Лето Фадеевы и Витте проводили в резиденции наместника в Коджорах, в 12 верстах от Тифлиса, — живописнейшем месте, окруженном лесом, горами, скалами, с развалинами древних церквей и замков. Массу впечатлений оставляли у мальчика поездки со взрослыми на охоту, ночевки в старинных грузинских монастырях, посещения промышленных предприятий, устроенных отцом, общение с вольнолюбивым и храбрым местным населением. В Тифлисе Сергей Витте безвыездно провел первые 16 лет своей жизни.

Тифлис во времена А. И. Барятинского был чем угодно, только не колониальным захолустьем. В 1863 году в нем проживало около 100 тысяч человек разных национальностей: грузины, русские, армяне, татары, евреи, французы, немцы, итальянцы, — и вероисповеданий: православные, католики, иудеи, мусульмане, лютеране. Через реку Куру было наведено 4 каменных моста; улицы интенсивно мостились, а по вечерам освещались газовыми фонарями. Для пристойных развлечений было устроено 4 казенных сада и 1 общественный; во владении частных лиц находилось еще 262 сада, доступных для посещений. Работали учебные заведения: губернская гимназия, коммерческое училище, 2 семинарии, 8 приходских училищ для детей из низших сословий, Закавказский девичий институт, 5 бесплатных школ для девочек «бедного класса». Разнообразные потребности населения большого города и округи обслуживались 135 промышленными и многими торговыми заведениями8.

Центром общественной жизни была резиденция Кавказского наместника. Роскошью и блеском двор князя А. И. Барятинского не уступал дворам иных европейских монархов. Его дворец в Тифлисе был полон грузинской знати и петербургской золотой молодежи, которая в поисках приключений и вообще веселой жизни устремилась на Кавказ. Во дворце давались блестящие балы и устраивались приемы. Прием у наместника по случаю наступления нового, 1859 года произвел большое впечатление даже на искушенного Александра Дюма-отца: «На парадной лестнице, справа и слева каждой ступени, стояли по два казака из княжеского конвоя. Я ничего не видел изящнее этого двойного ряда мундиров. Казаки были в белых папахах и черкесках золотого и вишневого цветов, с кинжалами, пистолетами и шашками, украшенными золотом и серебром. Такой ряд сделал бы очень печальными и бесцветными наши фрачные одеяния; но в Тифлисе это было только великолепным предисловием к чудесной поэме. Залы были наполнены грузинами в национальных костюмах, великолепных по покрою, цвету и изяществу; женщинами в блестящих платьях, с длинными, шитыми золотом вуалями, грациозно падающими с бархатной головной повязки. Оружие блистало за поясами мужчин, алмазы сверкали на головах и шеях женщин. Это переносило нас в XVI век. Щегольские мундиры русских офицеров, прелестные дамские туалеты, полученные из Парижа через посредство мадам Блот (тифлисской белошвейки Жозефины Блот. — С. И.), дополняли ослепительное целое… Князь Барятинский принимал гостей в своих комнатах с той любезностью знатного господина, которую он наследовал тысячу лет назад от своих предков. Он был в русском мундире, с лентою и звездою Святого Александра Невского и Георгиевским крестом. Хозяин был одет проще всех, однако стоило гостю только войти, чтобы сразу почувствовать, что он был царем этого собрания, не столько по почестям, ему оказываемым, сколько по виду, с каким он их принимал»9. Маленький Сережа наблюдал такое сказочное великолепие неоднократно. Его дядя и отец были своими людьми у Барятинского: дядя на правах старшего адъютанта, а отец в качестве члена совета Главного управления наместника.

Многих представителей петербургского высшего света С. Ю. Витте знал уже с детства. Граф И. И. Воронцов-Дашков, начальник конвоя наместника, впоследствии министр двора и личный друг императора Александра III, адъютанты наместника графы В. В. и А. В. Орловы-Давыдовы, В. А. Давыдов и другие часто заглядывали в их гостеприимный тифлисский дом. Товарищем детских игр Сергея Витте был сын начальника штаба наместника Д. А. Милютина Алексей, впоследствии генерал-майор и курский губернатор. Уже тогда, в детстве, С. Ю. Витте ощутил свою принадлежность к высшему обществу. С этим ощущением он прошел через всю жизнь.

В Тифлисе Фадеевы и Витте жили в одном большом доме. Сережа Витте, его братья и сестры воспитывались в духе приверженности традиционным российским устоям, то есть самодержавию, православию и народности. Навсегда запомнилось С. Ю. Витте то искреннее горе, которое охватило его близких — «все они навзрыд рыдали» — при известии о смерти императора Николая I: «…Так рыдать можно было, только потеряв чрезвычайно близкого человека. Вообще, вся моя семья была в высокой степени монархической семьей, и эта сторона характера осталась и у меня по наследству»10. С православием несколько сложнее.

О детских впечатлениях от религиозных церемоний С. Ю. Витте ничего не сообщает в мемуарах. Впоследствии его считали религиозным человеком. По-видимому, так оно и было. В его религиозности было много живого искреннего чувства и ни тени ханжества или лицемерия. Мистики в ней тоже не было. Религиозная мистика, как и вообще мистика, оставляла его равнодушным. К вере примешивался и некоторый расчет — С. Ю. Витте хорошо понимал значение церкви в истории государства Российского, потому-то и подчеркивал постоянно свою приверженность православию. Отличался религиозностью и его дядя, Р. А. Фадеев, который любил беседы на религиозно-философские темы и часто затевал их в гостиной родительского дома.

В «Воспоминаниях» С. Ю. Витте упоминает о том громадном влиянии, которое оказал дядя на его образование и «умственную психологию». С подачи Р. А. Фадеева С. Ю. Витте еще в молодые годы познакомился с богословскими трудами славянофила А. С. Хомякова. Они произвели на него большое впечатление11. И не только на него — очень многие в XIX и XX веках ценили и любили богословские сочинения А. С. Хомякова. Ф. Г. Тернер на склоне лет писал: «Не помню, по какому случаю или по чьей рекомендации я взялся за чтение религиозных статей Хомякова (2-я часть его сочинений), но, принявшись за это чтение, я уже не мог оторваться от него; оно как бы озарило меня новым светом, раскрыв предо мною всю истину, всю глубину, всю прелесть вселенского православия»12.

Известный мыслитель Н. А. Бердяев, знаток религиозной философии, называл А. С. Хомякова «гениальным богословом». Труды А. С. Хомякова с богословской тематикой, во-первых, были оригинальны и, во-вторых, пропитаны рационалистическим духом. Последнее не всем нравилось: один из критиков упрекал А. С. Хомякова за преувеличение зависимости того или иного проявления христианства от национальных особенностей народов, в то время как официальная богословская традиция утверждала, что царство Христа не от мира сего и что национальная сила есть низшая сила по сравнению с христианством13.

Двоюродной сестрой С. Ю. Витте по матери была знаменитая «теофизитка, или спиритка» Е. П. Блаватская, которая устраивала в их доме популярные спиритические сеансы. По вечерам у Фадеевых собирались сливки тифлисского общества и занимались «…верчением столов, спиритическим писанием духов, стучанием столов и прочими фокусами». Супруги Фадеевы, Юлий Федорович Витте, а вслед за ними и Сережа такие занятия не одобряли: «Хотя я был тогда совсем еще мальчик, но уже относился ко всем фокусам Блавацкой довольно критически, сознавая, что в них есть какое-то шарлатанство, хотя оно и было делаемо весьма искусно: так, например, раз при мне по желанию одного из присутствующих в другой комнате начало играть фортепиано, совсем закрытое, и никто в это время у фортепиано не стоял»14.

Еще сложнее с третьей составляющей уваровской «триады» — народностью. Как известно, на Кавказе существовало крепостное право. Но между ним и его российской разновидностью имелась большая разница, подмеченная наблюдательным Александром Дюма: если в России барин мог хлестнуть простолюдина плетью по спине безнаказанно, то на Кавказе ответом становился удар кинжала15.

На жительство в Тифлис Фадеевы-Витте перебрались вместе с огромной дворней, в основном привезенной из России (Фадеевы были помещиками Пензенской губернии). Как вспоминал С. Ю. Витте, в их большом доме постоянно проживало до 80 человек прислуги. Тогда дворяне мало заботились о собственном комфорте, а об удобствах прислуги еще меньше. Каждый слуга помещался на жительство там, где он работал: кучер жил и спал на конюшне, вместе с лошадьми, повар — на кухне. Дядьки и мамки дни и ночи проводили вместе с детьми, а те слишком рано прикасались к изнанке жизни. На глазах Сережи Витте, его братьев и сестер разыгрывались безобразные сцены: мужья няни и кормилицы пили горькую; дядька, отставной солдат, не только пьянствовал, но еще и развратничал на детских глазах, хотя ему перевалило за 60 лет. Одна из гувернанток, не ограничиваясь дворовыми мужчинами, соблазнила старшего из братьев, Александра. Нельзя исключать того, что детские впечатления от общения с дворней удержали С. Ю. Витте от того умилительного отношения к простому народу, которое было характерно для разночинной и отчасти дворянской интеллигенции России 60–70-х годов XIX века.