Мартин Нильсен - Рапорт из Штутгофа

• Название: Рапорт из Штутгофа
• Автор: Мартин Нильсен
• Издательство: Прогресс
• Жанр: О войне
• Год: 1966

---

Вечером в помещение, где были заперты женщины, пришли два нацистских офицера. Судя по описанию, это были те самые гестаповцы, которые позднее посетили нас в трюме. Они оценивающе посмотрели на девушек, и один из них спросил:

— Вы, наверное, не привыкли спать в одиночестве? Как бы вы не соскучились ночью. Может быть, послать за кем-нибудь из ваших товарищей, чтобы вам веселее было спать? Ну как?

— Предпочитаем остаться одни, — резко ответили девушки.

— Почему? Ведь у вас «коммуна», так с чего же вы вдруг стали недотрогами? — съязвил представитель расы господ и ушёл.

После нескольких часов томительного ожидания мы наконец тронулись, и станция Свинемюнде осталась позади. Началось бесконечное путешествие по Германии. Медленно тащился наш эшелон. Мы останавливались на каждой станции. Железнодорожное оборудование было уже сильно изношено, а обслуживали железную дорогу в основном женщины. Немецкие женщины, французские женщины, голландские женщины, французские и голландские военнопленные и угнанные на принудительные работы гражданские лица. Когда поезд трогался или начинал тормозить, нам казалось, что вагоны вот-вот развалятся на куски. Мы непрерывно тряслись, ударяясь друг о друга. Становилось всё жарче. Дышать было уже совершенно нечем. Нас всё сильнее мучила жажда. На остановках из нашего вагона, как и из двух других, раздавались крики: «Воды, воды…» Но воды нам не давали.

Начинало смеркаться, и скоро нас окутала кромешная тьма. На судне лишь немногим удалось вздремнуть, а остальные вообще всю ночь не сомкнули глаз. Поэтому мы договорились о том, как обеспечить себе хотя бы несколько часов сна. Спичками, которые нам удалось припрятать, мы осветили вагон. Весь багаж снесли в один конец вагона, так что освободилась значительная часть пола.

Договорились, что половина из нас ляжет и постарается заснуть часа на два-три, а потом отдохнёт другая половина. С первой партией легли спать семь наших девушек и я. Остальные по-прежнему стояли или лежали, изогнувшись, между чемоданами и саквояжами.

Заснуть? Мы ослабели, устали, проголодались, невероятно страдали от жары и духоты, ноги ломило. Около двух суток мы не снимали обуви и не получали пищи. Около двух суток мы не получали воды. Ноги отекли и опухли от бесконечного стояния, но на полу, когда лицо зарывается в вонючую грязь, дышать ещё труднее.

Во рту всё пересохло. Губы покрылись коркой и потрескались. Со всех сторон доносятся стоны. Рядом со мной прерывисто дышит одна из девушек: «Воды, воды…» Если у кого-нибудь не выдержат нервы, то начнётся паника…

Из темноты раздаётся спокойный голос:

— Товарищи! Я хочу сказать вам несколько слов. Нам трудно и, возможно, будет ещё трудней, но самое главное сейчас — это держать себя в руках. Если начнётся паника, мы погибли. Верно я говорю?

— Верно, верно! — раздаются со всех сторон голоса из темноты.

Каждый делает над собой усилие, старается взять себя в руки. Это удаётся. Мы лежим на полу и пытаемся уснуть. Но мысли не дают ни секунды покоя. Я слышу, как стонут в полудрёме товарищи.

Поменяться местами со стоящими не так-то просто. И тем не менее мы меняемся — спокойно и дисциплинированно. Один встаёт и присоединяется к группе стоящих товарищей. Другой ложится на освободившееся место, и так меняются все до одного. Без истерики, без паники, а вокруг непроницаемый мрак вагона…

Поезд трогается. Останавливается, снова идёт. Останавливается, движется назад. Опять вперёд… Мимо нас с грохотом проносится на восток тяжело гружённый военный эшелон.

Я сидел на чемодане и меня так крепко сжимали со всех сторон, что я не мог опустить на пол сразу обе ноги. Я сидел и прислушивался к звукам ночи. На одной из станций я услышал, как наши товарищи кричат хором из других вагонов: «Воды! Воды! Воды!» На другой станции ночную тьму разорвал отчаянный женский крик:

— Врача… врача! Мой ребёнок болей! О, скорее врача, мой ребёнок умирает!

Поезд снова пошёл. Через несколько часов на другой станции послышался тот же голос. Женщина истошно кричала:

— Вы убили моего ребёнка, мой ребёнок умер!..

С перрона кто-то скомандовал:

— Maul halten! Заткнись!

И поезд двинулся дальше.

Кто же это кричал о своём горе и отчаянии во мраке немецкой ночи? Может быть, та самая молодая женщина с ребёнком, что стояла на причале в Свинемюнде? Тогда я этого так и не узнал. И не знаю по сей день. Но до сих нор в бессонные ночи мне слышится порою срывающийся от боли женский крик:

— Вы убили моего ребёнка, мой ребёнок умер!..

А через секунду я непременно слышу скрипучий немецкий окрик:

— Maul halten!

Ночь кончилась. Наступил новый день. У нас не было ни малейшего представления, где мы находимся. Нам казалось, что мы едем на юг, потом на восток, но поскольку поезд всё время останавливался, маневрировал и затем часами двигался в обратном направлении, мы в конце концов потеряли всякую ориентировку. А в общем нам это было совершенно безразлично. Мы находились в нацистской стране.

Два товарища начали платяной щёткой очищать пол от земли. Они действовали очень медленно и осторожно, чтобы поднимать поменьше пыли, несколько часов они работали не покладая рук и в конце концов добились известных результатов. Счищенную с пола грязь мы высыпали в щель, которую использовали для спуска нечистот. На полу расстелили несколько одеял, и таким образом наши товарищи, и прежде всего женщины, смогли немного отдохнуть. А ноги болели ужасно…

Между тем другие товарищи соорудили из картона и верёвок своего рода ветровой щиток, который они высунули из щели между досками на окошке. Когда поезд двигался, в наш душный вагон теперь попадало немного больше воздуха.

И всё-таки жара была ужасная, и жажда мучила нас всё сильней и сильней. Один из наших товарищей дал девушкам пару яблок. Ножом они разделили яблоки ровно на 50 частей. На какой-то миг мы утолили жажду, по тут же захотелось пить ещё сильней. Во рту всё пересохло, и у каждого было такое ощущение, будто во всём теле уже не осталось ни капли жидкости. Язык распух. Лишь с огромным трудом удавалось правильно выговаривать слова. На каждой станции и вообще на каждой остановке мы старались привлечь к себе внимание охранников криками: «Воды! Воды!» Много раз мы слышали, как они проходили мимо вагонов, но на наши крики они не отвечали. Случалось, что нас тихо спрашивали:

— Сколько вас? А долго вы едете?

Мы давали все необходимые объяснения и, как правило, нам отвечали:

— Ну, это ещё ничего. Можно и потерпеть.

Иногда мы слышали, как рядовые солдаты обсуждали вопрос, где бы достать нам ведро воды. Но из этого ничего не выходило: либо не было ведра, либо не было воды, либо поезд трогался, либо солдаты шёпотом предупреждали друг друга:

— Если они увидят, нам несдобровать.

Прошёл день. Мы ехали, останавливались, двигались вперёд, двигались назад, маневрировали по путям… и не получали ни капли воды. Постепенно мы впали в состояние полного отупения. Уже третью ночь мы были в пути.

Мы постарались устроиться так же, как в предыдущую ночь. Кое-кто задремал, но таких было мало. Теперь мы почти не разговаривали. Просто погрузились в тупое ожидание. И уже никто больше не потел, словно вся влага из нас испарилась. Жажду мы теперь ощущали совсем по-другому, нежели раньше: она превратилась в какую-то бесконечную усталость, слабость и безразличие ко всему на свете.

Утром на одной из станций дверь внезапно открылась, и в вагон вошли два солдата СД с несколькими вёдрами невероятно грязной воды.

— Пейте, сколько хотите, но поторапливайтесь, — сказали они.

Мы пустили в ход всё, что у нас было: кружки, стаканы, консервные банки. Мы пили эту грязную воду, пили, пили… И чувствовали, как вода течёт по пищеводу, увлажняет слизистые оболочки и железы набухают, и вот уже пот хлынул из всех пор.

Дверь снова задвинулась. Но теперь мы чувствовали себя совсем другими людьми. В вагон ворвался свежий воздух. Нам захотелось курить. Кое-кому удалось припрятать сигареты и табак. Мы закурили. Едва ли это было разумно с нашей стороны, потому что в вагоне снова стало душно. Но как никогда мы испытывали сейчас потребность подымить.

Поезд снова пошёл и примерно в полдень остановился у перрона данцигского вокзала.

— H’raus, h’raus, los, los! Давай живее!

Мы выскочили на перрон. Немного поодаль нас поджидал обыкновенный автобус. На невысоком откосе стояла группа людей в штатском, которые смотрели в нашу сторону. Тупо и безразлично они разглядывали нас. Гестаповец с лицом профессионального преступника наставил на нас автомат.

— Los, los, быстро в автобус! — скомандовал он.

Мы бросились к дверям.

— Залезайте, залезайте! — кричал гестаповец. Ударами и пинками нас запихивали в автобус. Мы стояли, падали, лежали на сиденьях, а в двери заталкивали всё новых и новых заключённых.