Михаил Матюшин - Сокровища ангуонов

• Название: Сокровища ангуонов
• Автор: Михаил Матюшин
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1966

Действие в этой приключенческой повести происходит в годы гражданской войны на Дальнем Востоке.

Белогвардейские войска и интервенты, отступая под натиском Красной Армии, пытаются овладеть сокровищами легендарной Ангуонии. Но в тылу белых действует подпольная группа, которую возглавляет старый хранитель музея — профессор Арканов.

---

— Манга? Я покажу тебе мангу!

И тут я увидел своего отца. Даже при свете костра лицо у него было белым. Быстрыми шагами он подошел к ним, поднял плачущую Чегрэ и, ни слова не сказав, повел ее прочь. Наступила внезапная тишина, лишь потрескивала крыша в языках пламени. Шрам пошарил блуждающим взглядом и медленно начал расстегивать кобуру. Я хотел предупредить отца, но не смог даже открыть рта, хотел подбежать к нему, но стоял будто вкопанный и с ужасом смотрел на желтоватые пальцы поручика, скользящие по клапану кобуры. Но тут отец, оставив Чегрэ, обернулся. Кажется, сделалось еще тише.

— Сдайте оружие, мальчишка, или я прикажу вас расстрелять, — негромко, но внятно сказал отец. — Поручик Гарт, возьмите его.

Случилось непонятное: к Шраму подошел отрезвевший Гарт, и тот покорно снял портупею. За этой сценой наблюдал Гамлер. Губы подполковника не кривились.

ПОДАРОК ЧЕГРЭ

Мне навсегда запомнилась жуткая картина: пылающая хижина, мутноглазый Шрам, его желтые пальцы, царапающие кобуру, и безоружный отец перед ним…

Я не мог понять, почему не выстрелил Шрам. Возможно, он хотел лишь попугать отца в отместку за то, что тот назвал его мерзавцем? Или скорее всего сам каратель перетрусил, когда отец с ледяным спокойствием пообещал расстрелять его, будто имея силу и право. Это было ошеломляюще неожиданно, как падение в прорубь. В самом деле, безоружный человек, пленник, и вдруг приказывает одному офицеру арестовать другого, причем на глазах их предводителя. Ведь ясно же, что этот шпак имел какое-то влияние на подполковника. Не знаю, что именно мелькнуло в головах мгновенно отрезвевших карателей, только оба они, и Шрам и Гарт, незамедлительно выполнили приказ отца, как если бы этот приказ отдал сам подполковник. Впрочем, мне было не до размышлений в тот вечер. Уцепившись за руку отца, я изо всех сил тянул его прочь от страшных людей.

— Папка, пойдем домой, папка, пойдем домой… — твердил я прерывающимся голосом до тех пор, пока отец не уступил. Он, мой отец, был очень спокойным в тот вечер, и это спокойствие могло обмануть кого угодно, только не меня. Я видел, как едва приметно вздрагивала у него левая бровь. Наивный, я боялся, что отец не выдержит душевного перенапряжения, сорвется. Нет, он не сорвался.

— Спокойной ночи, подполковник, — сказал он, проходя мимо Гамлера, который стоял, заложив два пальца за борт своей несуразной куртки и невозмутимо наблюдая за тем, как тщетно бросают полуодетые люди песок на горящую хижину. — Надеюсь, вы правильно истолкуете мой поступок и не усмотрите в нем попытки подорвать ваш авторитет?

— Благодарю вас за своевременное вмешательство, — учтиво ответил Гамлер и слегка поклонился. — Спокойной мочи, Андриан Ефимович.

И опять я был поставлен в тупик дерзостью одного и великодушием другого. Что крылось за этими странными отношениями двух непримиримых врагов, что заставляло Гамлера быть таким снисходительным к моему отцу, что придавало силы последнему сохранять за собой право оставаться независимым по отношению к подполковнику контрразведки, предводителю шайки головорезов? Я не мог ответить на эти вопросы, а у отца не было времени для популярных бесед. Едва мы вошли в хижину, в которой уже сидела, забившись в уголок, тоненькая Чегрэ, как он молча лег на шкуру и мгновенно уснул.

Чегрэ убавила огонь керосиновой лампы и, подперев подбородок игрушечными кулачками, уставилась на меня, очевидно, желая спросить о чем-то и не решаясь. Так мы сидели довольно долго, разглядывая друг друга и прислушиваясь к треску, который доносился с улицы: догорала хижина, подожженная Шрамом, и ее никак не могли затушить.

Выражение лица у девушки было таким, будто, испугавшись Шрама, она вскинула свои узенькие, как ниточки, темные бровки, полуоткрыла рот да так и осталась. Румянец или красноватый свет керосиновой лампы, а может быть, и то и другое вместе, придавали ее матовому лицу нежно-розовый оттенок. Воротничок, украшенный нашитыми рыбками, охватывал тоненькую шею — и это было очень красиво. Я смотрел на Чегрэ, как на волшебную картинку, ожидая, что она вот-вот исчезнет, спрячется от меня. Чегрэ улыбнулась и отняла кулачки.

— Его большая, — шепнула она, указав пальцем на спящего отца, и заговорила быстро-быстро.

Что говорила Чегрэ, осталось для меня неразгаданной тайной, ведь я не знал тогда удэгейского языка. Лицо ее при этом было по-прежнему чуточку испуганным. Может быть, она говорила о том, что мой отец большой начальник, иначе как бы он посмел выручить из беды маленькую Чегрэ?.. Было приятно слушать ее певучий голос, и я кивал ей, будто все понимаю.

Потом она ушла в другую половину хижины. Я приткнулся рядом с отцом и, казалось, не успев уснуть, открыл глаза. Лампа уже не горела; наверное, приходила Чегрэ и потушила ее, — серый утренний свет едва пробивался сквозь бумажные окна, с улицы доносились оживленные голоса, звяканье удил и постукивание котелков о приклады карабинов. За низеньким столиком друг против друга сидели отец с подполковником и негромко беседовали, как закадычные приятели.

— Скажите, Андриан Ефимович, что побудило вас вмешаться в эту вчерашнюю историю и на что надеялись вы, распорядившись арестовать буяна Шрама? Он вполне мог выстрелить, а поручик Гарт…

— Однако не выстрелил, а поручик Гарт оказался достаточно благоразумным. И потом подполковник Гамлер был рядом. Я полагал, что вы не допустили бы расправы над своим единственным проводником?

— Возможно. Но, Андриан Ефимович, — продолжал допытываться Гамлер, — откуда вы могли знать о том, как поступил бы я?

— Если бы вы хотели избавиться от меня, то могли бы сделать это еще в Тройчинске, — сказал отец. — А что касается причин, то они, за исключением некоторых нюансов, сходны с теми, которые не позволили вам помешать мне.

— Вы говорите каким-то эзоповским языком, Андриан Ефимович.

— Разве? Я полагал, что вам не безразлично, кто у вас окажется за спиной перед выходом в тыл красным — мирные охотники или озлобленные разгулом ваших солдат полупартизаны. Имейте в виду, подполковник, таежный телеграф работает безукоризненно: через несколько часов о сгоревшей избушке в Старожиловке узнали на пятьдесят верст в окружности.

— Не узнали. Я принял необходимые меры, — уронил сквозь зубы Гамлер и поднялся. Уже от двери он иронически бросил: — Надеюсь, господин Арканов не станет требовать того, чтобы поручик Шрам, дворянин Шрам, извинился перед дикаркой?

— Нет, не станет требовать, — с легким смехом отозвался отец, склоняясь над собакой, которая доверчиво обнюхивала его унты.

Едва подполковник покинул хижину, как на нашей половине появилась Чегрэ со своим отцом. Оба они начали о чем-то горячо убеждать моего отца. Тот улыбался и ехидненько поглядывал на меня. Конечно, я сразу догадался, в чем тут дело: благодарная Чегрэ просила нас принять от нее подарок — собаку, ту самую беломордую собаку, которая так мне понравилась.

— Вот ведь задача, — смущенно бормотал отец. — С одной стороны, не принято здесь отказываться от подарка, а с другой — куда его деть, ведь не сунешь собаку в переметную суму, да, пожалуй, Кэду, — отец улыбнулся при этом, — пожалуй, Кэду не пойдет за нами.

Но гостеприимные бедняки учли все. Собаку давно, оказывается, не брали на охоту, и она с большим удовольствием побежит рядом с лошадью, а на всякий случай вот, мол, поводок. Я заметил в руках хозяина хижины ошейник с длинным сыромятным ремешком. И отец сдался, отцепил великолепный охотничий нож с инкрустациями и протянул его удэгейцу: таежный обычай требовал ответного подарка. Тот взял нож и отдал дочке. У Чегрэ заблестели глаза.

— Чегрэ — Клима, Клима — Чегрэ, — сказала она.

СМЕРТЬ ШРАМА

Кто бывал в уссурийской тайге, в отрогах Сихотэ-Алиня, тому не надо объяснять, что значит тамошний таежный лес. Не дорогами — звериными тропами пробиралась экспедиция: лошади сбивали копыта о валежины, оставляли клочья шерсти на колючках чертова дерева, как на скребницах, многие, поскользнувшись на замшелых камнях, падали. Одна из них сломала ногу.

Особенно трудно было переправляться через частые речки. Три раза преграждала путь одна и та же река (я видел ее через много лет с борта самолета, она изгибалась очень причудливо, а в одном месте перехлестывала сама себя), течение ее было таким стремительным, а дно, состоявшее из одних булыжников, настолько неровным, что стоило большого труда не вывалиться из седла. Я, наверно, не раз окунулся бы, если бы отец не посоветовал мне ослаблять повод и держаться за гриву. К тому же лошадка мне попалась на редкость умная. Она спокойно входила в воду, не шарахалась из стороны в сторону, как гамлеровский жеребец, а словно бы ощупывала дно. Наверно, она все-таки чувствовала, что у нее в седле не взрослый, а всего-навсего мальчишка, и словно оберегала меня. Стоило мне покачнуться, как она останавливалась и настороженно косила своим ласковым карим глазом. Зато и я не оставался у нее в долгу, как умел заботился о ней и частенько украдкой кормил хлебом.