Александр Серафимович - Том 4. Скитания. На заводе. Очерки. Статьи

• Название: Том 4. Скитания. На заводе. Очерки. Статьи
• Автор: Александр Серафимович
• Издательство: Правда
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

В четвертый том входят рассказы и очерки: «Скитания», «На заводе», а также статьи, фельетоны и выступления.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Ночная поездка. Впервые, под заглавием «Встреча», — газ. «Донская речь», 1900, 6 и 10 сентября.

В снегу. Впервые — газ. «Курьер», 1902, 25 декабря.

Качающийся фонарь. Впервые — журн. «Северное сияние», 1909, № 7. Рассказ неоднократно переделывался автором.

Заяц. Впервые — сб. товарищества «Знание» за 1904 год, кн. 5 (СПб., 1905).

«Золотой якорь». Впервые — сб. «Ключ», М., 1915.

«В рассказе моем — неподкрашенная правда тогдашней действительности», — дает комментарий к этому рассказу сам писатель (А. С. Серафимович. Собр. соч., т. VI, М., ГИХЛ, 1948, стр. 444).

История одной забастовки. Впервые — журн. «Безбожник у станка», 1924, № 7–8.

«Я изобразил в нем рассказанный мне когда-то случай из рабочей жизни в Иваново-Вознесенске. Художник Д. Моор дал к рассказу яркие иллюстрации», — писал Серафимович (А. С. Серафимович. Собр. соч., т. X, М., ГИХЛ, 1948, стр. 445).

Великая Отечественная война*

Клятва. Впервые — «Литературная газета», 1941, 13 июля.

Ребенок. Впервые — газ. «Правда», 1942, 17 сентября. Очерк точно воспроизводит подлинный эпизод из жизни писателя.

Веселый день. Впервые — газ. «Красная звезда», 1943, 14 января.

Творчество. Впервые — газ. «Известия», 1943, 3 марта

Юная армия. Впервые, под заглавием «Ребята», — журн. «Красноармеец», 1943, № 11.

На хуторе. Впервые — газ. «Красная звезда», 1943, 14 августа.

Очерки. Статьи. Фельетоны. Выступления*

Сумерки. Впервые — газ. «Донская речь», 1899, 31 мая, в серии очерков о Ростове-на-Дону.

Как создается газета. Впервые — газ. «Донская речь», 1900, 25 и 30 июля, в серии «Беседы с читателем»,

Опять посетители. Впервые — газ. «Донская речь», 1901, 9 декабря, в серии «Беседы с читателем».

Действующие лица фельетона «Опять посетители» — это «герои» фельетонной серии Серафимовича «Беседы с читателем». «Пакостник», гонитель печати, «председатель ученого общества» — это «просвещеннейший из просвещенных» мужей ученого Общества, который побоялся допустить на заседание общества представителя печати; «юбиляр» — начальник управления Владикавказской железной дороги, приказавший по случаю собственного юбилея собрать со служащих дороги деньги ему на подарок; «человек, построивший вавилонскую башню», — действующее лицо сказки «Светочи» (см. т. 2, стр. 197).

[Сарказм — могучее оружие]. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 19 марта.

[Странные, подчас трудно объяснимые вещи…]. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 11 апреля.

[Из всех зол и несчастий…]. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 13 апреля.

Братья-газетчики. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 19 мая.

Для того времени любопытен сам факт столь большой и ревностной заботы литератора о единстве, сплоченности «братьев» своего «цеха».

[Умер доктор философии Филиппов…]. Впервые — газ. «Курьер», 1903, 22 июня.

Первые страницы. Впервые, под заглавием «Два момента», — газ. «Русские ведомости», 1911, 6 ноября.

Серафимович никогда не виделся с Л. Н. Толстым, но о заочных «встречах» с ним он говорит на протяжении чуть ли не всей своей творческой жизни, считая великого реалиста своим учителем, и эти его «впечатления» носят такую силу, какой не найти в воспоминаниях иных литераторов, не раз встречавшихся с великим писателем. Л. Н. Толстой и своим образом жизни, и своим творчеством оказал большое влияние на А. С. Серафимовича. Многие мысли об этом, намеченные в «Первых страницах», писатель в дальнейшем развил и пояснил. «В этом очерке я рассказываю о своей „первой встрече“ в детстве с Толстым. Раз речь зашла о Толстом, то позвольте уж мне поделиться с читателем своими дальнейшими „встречами“ с Толстым, которые сыграли большую роль в моей писательской судьбе. Я долго был современником Толстого, но никогда его не видел и с ним не беседовал… Толстой оказывал громадное влияние на современных ему писателей. Чем? Своим мастерством, лепкой своих произведений, образцами своей работы. Нельзя было не остановиться в изумлении перед тем, как он умел замечательно кроить характер, вычерчивать своеобразные внутренние черты отдельных людей, пронизывать до дна их психологию и сцеплять отдельные звенья в стройную цепь отношений и коллизий, из которой ничего не выбросишь. При этом не могли не действовать его чрезвычайная простота и искренность. Самые слова Толстого — не книжные, а взятые из живого разговорного языка. Толстой обогащал внутренний литературный язык, поскольку живой язык гибче, богаче цветами и формами, чем литературный язык…

Не знаю, как другие, но я должен сказать, что из всех писателей, русских и иностранных, наибольшее влияние оказывал на меня он. Не то, чтобы я сознательно подражал, садился и начинал писать под Толстого, но его методы, помимо моей воли, впитывались в меня. Да и сознательно, если вдуматься, я учился всегда у Толстого…

Я старался, по Толстому, подбирать наиболее близкие для определения понятия слова, наиболее полные, наиболее плотно прилегающие к образу и наиболее многосторонние, объясняющие данную черту человека, данное его настроение… Я присматривался, с каким пониманием Толстой подбирал наиболее емкие, наиболее красочно определяющие слова…

Гениальность Толстого как литературного творца в том и заключается, что за образами его не чувствуешь языка, не чувствуешь словесного покрова. Забываешь, что книгу читаешь. Книга исчезает, а видишь собственными глазами, как ходят люди, как колышутся листочки на деревьях, как пасутся лошади на пригорке. Буквы, бумага уходят куда-то в тень, а впереди — брызжущий жизнью человек…

Очерк „Первые страницы“ я считаю весьма показательным в смысле влияния на меня Толстого с самого детства. От Толстого легко не отмахнешься. До конца дней своих его ощущаешь возле себя, над собою» (А. С. Серафимович. Собр. соч., т. V, М., ГИХЛ, 1948, стр. 343–346).

Писатель и читатель. Впервые — журн. «Путь», 1913, № 1.

Для Серафимовича вопрос о взаимоотношении писателя и читателя всегда был очень важным и мучительным. «До Октябрьской революции писатель был злонамеренно разобщен с читателем. Между писателем и читателем самодержавие воздвигло глухую стену. Для меня лично это была, можно сказать, трагедия. Я замучил себя вечным вопросом, на который не мог по тем временам получить ответ: „Кто же он, наконец, мой читатель?..“ „Мой“ читатель был для меня недостижим: я знал, что он забит непосильным скотским трудом, горем и нуждой, что ему подчас не до книги, что он малограмотен.

Читателей при царизме вообще было мало, — несравненно меньше, нежели в наши дни. Читатель тогда считался категорией вредной, „подозрительным элементом“» (А. С. Серафимович. Собр. соч., т. VI, М., ГИХЛ, 1948, стр. 432).

В одной из статей 1913–1914 годов Серафимович писал: «Из десятков, из сотен, [из] тысяч… оставшихся от забвенья вещей только одна идет в века и светит всему человечеству. Трудно представить себе ту безмерно-колоссальную груду произведений человеческого творчества, которая навсегда умерла, истлела в памяти людской.

Кто же судия, кто тот грозный судия, который неумолимо, бесстрастно посылает ошую на тлен и мертвое забвение выстраданные мукой и болью человеческого творения и легким мановением десницы оставляет каплю из этого океана нетленно сиять вовеки?

Кто тот судия?.. читатель, читатель во всей своей массе. То многоголовое чудовище, которому художник и отдает лучшие жемчужины души своей.

Но ведь читатель не представляет из себя определенной величины. Это понятие собирательное. И внутри его чудовищно перепутано невежество, образованность, тончайший вкус и безвкусие, лицемерие и искренность, грубость и нежнейшие душевные оттенки, стадность, гордо сознанная индивидуальность.

Этот многоликий судья судит вкось и вкривь, возвеличивает бездарности, проходит мимо жемчужин творчества, спохватывается, поклоняется до исступления, завтра поворачивается спиной к своему кумиру, топчет его презрением и замалчиванием, создает на художников моду, слепо подчиняется ей, как закону.

Да. Из тысячи умов, из тысячи сердец слагается как бы фильтр, сквозь который медленно, часто запутанно, часто уродливо и болезненно просачиваются произведения человеческого творчества. Но в конце концов весь отброс, вся накипь и плесень, отрава, пошлость и бездарность задерживаются и сгнивают, а проходит тонким сверкающим ручейком только драгоценная чистота человеческого гения и таланта.

…Читатель, честно и строго относящийся к лучшему дару судьбы, к творчеству, скажет художнику: не заигрывай с нами, не унижайся перед нами, но и величественно не презирай нас, ибо ты кость от кости нашей и плоть от плоти нашей. Не кумира из тебя сотворим и не грязью наших сапог будем топтать тебя, а как брата, несущего нам сердце свое, примем тебя…» (А. С. Серафимович. Сборник неопубликованных произведений и материалов, М., ГИХЛ, 1958, стр. 275–278).