Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

• Название: ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ
• Автор: Михаил Бойков
• Издательство: Сеятель
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1957

Я один из бывших счастливейших граждан Советскою Союза.

В самые страшные годы большевизма я сидел в самых страшных тюремных камерах и выбрался оттуда сохранив голову на плечах и не лишившись разума. Меня заставили пройти весь кошмарный путь "большого конвейера" пыток НКВД от кабинета следователя до камеры смертников, но от пули в затылок мне удалось увернуться. Ну, разве я не счастливец?

Книга выпущена в 1957 г. на русском языке в эмигрантском издательстве "Сеятель" в Буэнос-Айресе..

---

Глаза мои блуждали по камере и всюду видели кровь. Мне казалось, что красные струи текут по стальной двери и стенам камеры, как текли они по лицу избитого Бортникова, собираются в лужи на полу и кольцом окружают брошенное Дыбаевым пальто. В мой обострившийся слух назойливо лезли жуткие звуки из коридора: стоны и крики, топот сапог и хлопанье дверей. Двери там хлопали беспрерывно. Как выяснилось впоследствии, энкаведисты в ту ночь изо всех сил торопились выполнить бесчеловечный приказ Ежова и загнать в камеры смертников "новый контингент подрасстрельных", предварительно "очистив их от старого контингента"…

С первыми лучами солнца, еле пробившимися в камеру сквозь затянутую пыльной паутиной решетку, шум в коридоре стих. За мной не приходили. Я понял, что ночь казни закончилась. Измученный ею, я растянулся на матрасе и мгновенно, как в пропасть, провалился в сон.

Глава 5 ВЕДУЩИЕ НА СМЕРТЬ

1. Начальничек

— Самый поганый кичман там, где начальничек Тангиев, — говорят северо-кавказские уголовники.

На мой вопрос: "почему это?", некоторые из них дали такое объяснение:

— Эта сука лягавая хуже самого жадного ворюги.

Ни один урка никого так не грабит, как он заключенных. Вместе со всеми своими тангиятами начальничек кичманом кормится, одевается и обувается. По-паучиному нашего брата сосет.

Пробыв некоторое время в ставропольской тюрьме, я убедился в полной достоверности и справедливости утверждений уголовников. Тангиев, или как егo называли урки — начальничек, заключенных грабил нещадно.

Заключенные в камерах осужденных, которым разрешены продовольственные и вещевые передачи, никогда не получали их целиком. Часть передач, иногда даже больше половины их содержимого, надзиратели отбирали и, под руководством Тангиева, делили между собой. При этой дележке лучшие вещи и продовольственные продукты начальничек брал себе. Присваивал он и часть денег, присылаемых заключенным родственниками с "воли". Бухгалтерия в тюрьме велась двойная: одна для Тангиева, другая — для ревизионной комиссии управления НКВД. Бухгалтер и его помощник, участвовавши; в жульнических махинациях начальника с деньгами, получали от него за это щедрую мзду. Крупные суммы денег тратил Тангиев и на подкуп управленческих ревизоров.

Хорошая одежда, деньги, золотые вещи, карманные и ручные часы, которые арестованным удалось сохранить при себе во время ареста, после тщательного обыска в тюрьме, отбирались надзирателями "для сохранения" и заносились в списки. Потом эти списки "терялись", а перечисленные в них вещи переходили в собственность начальничка и подчиненных ему "тангият".

В широких размерах практиковался грабежь и "по пайковой линии". Хлеб в тюрьме выпекали водянистый, а сахар специально "увлажняли" водой. Полученную от этого "сахарно-мучную экономию", составлявшую ежедневно не меньше 50 килограммов хлеба и до 10 килограммов сахара, начальничек через надзирателей продавал на стороне. Систематически вел он и торговлю печеным хлебом. Для этого тюремные хлеборезы ежедневно обвешивали заключенных. В каждой хлебной "пайке", как правило, нехватало от 20 до 50 граммов.

Председатель одного из колхозов Старо-Марьевского района, сидевший вместе со мной в следственной камере, рассказал мне любопытные подробности о торговых операциях Тангиева с печеным хлебом:

— Было у меня в колхозе четверо стариков-специалистов по изготовлению плиточного прессованного чая. Этот чай мы делали тайком от районных властей и сбывали калмыкам-степнякам. А вы ведь знаете, что они без своего чая, снабжение их которым чайная промышленность никак не наладит, ни жить, ни работать не могут. Каким-то образом, о нашем чайном производстве пронюхал Тангиев и предложил мне такую комбинацию: 100 кило тюремного хлеба за полдюжины плиток чая. Хлеба в колхозе, после сдачи зерна государству, тогда нехватало, колхозники жили впроголодь, и я согласился.

"Торговали мы так с полгода. Два раза в неделю ездили за хлебом в тюрьму и расплачивались чаем. Тангиев этот чай сплавлял председателям степных овцеводческих совхозов. За одну плитку они давали две шкурки серого или золотистого каракуля. Представляете, какой у начальничка был заработок? Но, в конце концов, он пожадничал, начал со мной торговаться, а я снизить цену отказался и… вот видите? Нажал там, в НКВД, Тангиев какие-то блатные кнопки, меня взяли за шиворот и — сюда, в конверт. А он, чтоб ему ни дна, ни покрышки, с новым председателем теперь торгует.

Кроме этих незаконных статей дохода, есть у Тангиева еще одна, но уже "законная статья". По приказу краевого управления НКВД, одежда и обувь расстрелянных в тюрьме поступает в распоряжение тюремной администрации. Эти вещи также распродаются ею и, чтобы "не портить" их, осужденных часто перед казнью раздевают.

Среди начальников советских тюрем Тангиев не исключение. Нет в СССР такой тюрьмы, где бы администрация не кормилась и не наживалась за счет заключенных.

Свою торговую деятельность Тангиев умело совмещает с иной, очень ценной и полезной для краевого управления НКВД. Он не только исполнительный, но и очень изобретательный тюремщик. Исполняя все управленческие распоряжения по части тюремного режима, он, в то же время, неустанно усовершенствует старые и изобретает новые методы и приемы "обезволивания" подследственных и подчинения осужденных арестантов. Между прочим, по его чертежам и под его руководством в ставропольской тюрьме были устроены новые карцеры, которые летом прогревались горячим паром, а зимой заливались водой, превращаемой в лед охлажденным воздухом. Он же устраивал одиночки-мешки и в переполненные людьми камеры втискивал заключенных так, что они там могли только стоять. С заключенными начальничек часто бывает жесток и требует от своих подчиненных также готовности совершать любые жестокости, если это понадобится НКВД.

Назвать Тангиева садистом в полном смысле этого слова, однако, нельзя. Каждое его действие в отношении заключенных, прежде всего, подчинено интересам НКВД. Когда заключенные пробовали протестовать против некоторых его жестокостей, он заявлял им:

— Этого требует от меня сам товарищ Булах. Не могу же я не подчиниться ему.

Ценя Тангиева, как превосходного тюремщика, управление НКВД, до поры до времени, прощало ему даже самые беззастенчивые торговые операции в тюрьме.

Своей внешностью начальничек очень похож на разжиревшего тифлисского духанщика: толстый, с алкоголическим носом на багровой одутловатой физиономии, с кривыми коротенькими ногами и тройным подбородком, упирающимся в выпуклую, как у женщины, грудь.

Над жизнью и смертью подследственных он не властен, но в камерах для осужденных его власть неограничена. у него повышенное чувство мстительности и горе подследственному, который вызовет хотя бы малейшее его неудовольствие, а затем попадет к осужденным. В ставропольской тюрьме бывали случаи, когда начальничек доводил до самоубийства заключенных или собственноручно забивал их до смерти в карцерах. Тангиев осетин, но своим арестованным соплеменникам никаких поблажек не дает. Наоборот, он обращается с ними хуже, чем с другими заключенными и за это они его жгуче ненавидят.

Есть еще одна интересная черта в характере Тангиева, впрочем, свойственная многим энкаведистам. Он, до некоторой степени, является выразителем особой чекистской "стыдливости". Начальничек никогда не произносит такие слова, как палач, тюрьма, казнь, пытка и тому подобные. Он заменяет их более мягкими: исполнитель, место заключения, ликвидация, методика физического воздействия. В разговорах с заключенными начальничек довольно вежлив. Им часто употребляются слова: дорогой и уважаемый. Часто их вставляет он даже в угрозы:

— Ты, дорогой, мне не возражай, иначе я прикажу с тебя спустить твою уважаемую шкурку…

До перевода его в ставропольскую городскую тюрьму Тангисв занимал такой же пост во Владикавказе, переименованном большевиками в город Орджоникидзе. Оттуда начальничку пришлось уехать со скандалом.

Во владикавказской тюрьме, после нескольких милицейских облав, скопилось много уголовников-рецидивистов. Все они были очень злы на Тангиева за плохое качество питания и грабеж присылаемых им передач. Одна из общих камер, заполненная в большинстве уголовниками, как-то заявила старшему надзирателю:

— Имеем дело к начальничку кичмана. Если он не придет, устроим шухер.

Тангиев пришел, но, не решаясь войти в камеру, остановился на пороге.

— Чего хотите? — спросил он.

— Тебя, сука кичманная! Тебя! — заорали несколько уголовников, бросаясь на него.

Они втащили его в камеру, но хотевших войти вслед за ним надзирателей, закрыв дверь, не пустили. Затем Тангиеву было выражено камерой неудовольствие в неожиданной и оригинальной форме. Ему нахлобучили на голову парашу, вместе с ее содержимым и повели его по камере, угрозами и пинками заставляя петь "Кирпичики". Задыхаясь под парашей, он еле слышным голосом гнусавил: